Ноам Хомский – американский Сократ

Ноам Хомский беседует с журналистами в доме своего друга в Аммане (Иордания). Фото 2010 года, AP.

Кембридж (Массачусетс). Ноам Хомский, у которого в прошлый четверг я брал интервью в его кабинете в Массачусетском технологическом институте, оказал огромное влияние на американских и зарубежных интеллектуалов. Его размышления об империи, массовой пропаганде, лицемерии и покладистости либерального класса, а также о недостатках академиков и о том, как властная элита, маскируя свою деятельность, манипулирует словами, чтобы помешать нам разглядеть реальность, сделали его самым значительным интеллектуалом в стране. Сила его интеллекта, которая сочетается с отчаянной независимостью, пугает верхушку этого корпоративного государства, именно поэтому коммерческие СМИ и большая часть академического истеблишмента относятся к нему как к отверженному. Он - Сократ нашего времени.

Мы переживаем суровый период человеческой истории. И Хомский говорит об этой реальности. Он процитировал покойного Эрнеста Майра, ведущего эволюционного биолога XX-го века, который утверждал, что мы, вероятно, никогда не встретимся с разумными инопланетянами, потому что развитые формы жизни сами себя уничтожают за относительно короткое время.
«Майр утверждал, что способность к адаптации так называемого «высшего разума» очень низка», - сказал Хомский. – «Жуки и бактерии лучше приспосабливаются, чем люди. Скоро мы узнаем, что лучше: быть умным или глупым. Мы – вероятно, биологическая ошибка. Майр говорит, что 100 тысяч лет - продолжительность жизни вида, после чего он может уничтожить себя и многие другие формы жизни на планете».

Климатические изменения «могут погубить нас всех в не таком уж отдалённом будущем», - сказал Хомский. – «Они могут уничтожить всё. Впервые за всю историю человечества у нас появилась возможность разрушить условия достойного выживания. Это уже началось. Посмотрите на вымирание видов. Считается, что это похоже на то, что было 65 миллионов лет назад, когда на землю упал астероид, завершив эпоху динозавров и уничтожив огромное количество форм жизни. Сегодня происходит нечто подобное. Мы – тот самый астероид. Если бы кто-нибудь мог наблюдать за нами из космоса, он был бы удивлён. Одна часть населения планеты пытается остановить глобальную катастрофу. А другая часть пытается ускорить её. Посмотрите внимательнее на них. Катастрофу пытаются остановить те, кого мы называем отсталыми, туземными народами: Первые Нации Канады, аборигены Австралии, племена Индии. Кто ускоряет катастрофу? Самое привилегированное, так называемое развитое и образованное население мира».

Если Майр прав, мы переживаем заключительную стадию лихорадки, запущенной Промышленной Революцией, которая ведёт нас к экологическому и экономическому обрыву. Вырисовывающаяся катастрофа, по мнению Хомского, несёт нам возможности и опасности. Он неоднократно предупреждал, что если мы хотим адаптироваться и выжить, то мы должны свергнуть правящую корпоративную элиту с помощью массовых движений и вернуть власть автономным коллективам, которые больше ориентированы на сохранение общества, а не на его эксплуатацию. Мольбы к нынешним институтам и механизмам власти ничего не дадут.

«Из раннего периода Промышленной Революции мы можем извлечь множество хороших уроков», - сказал он. – «Промышленная Революция разворачивалась прямо здесь, в восточном Массачусетсе, в середине XIX-го века. Это было временем, когда независимые фермеры загонялись в индустриальную систему. Это сильно возмущало мужчин и женщин (женщины покидали фермы, чтобы стать «фабричными девчонками»). А также, это было временем свободной прессы, самой свободной в истории страны. Существовало огромное разнообразие журналов. Когда вы читаете их, они увлекают вас. Люди, загоняемые в индустриальную систему, считали это оскорблением их личного чувства собственного достоинства, нападением на их права человека. Они были свободными людьми, которых начали заставлять заниматься «наёмным трудом», который, по их мнению, не слишком отличался от рабского труда. В действительности, это мнение было широко распространено, существовал даже лозунг республиканской партии: «Единственное различие между работой за зарплату и рабством: работа за зарплату - временная».»

Хомский сказал, что этот сдвиг, согнавший аграрных работников с земли на фабрики в городских центрах, сопровождался разрушением культуры. Рабочие, по его словам, когда-то были частью «высокой современной культуры».
«Я помню, как это происходило в конце 1930-х годов в моей собственной семье», - сказал он. – «У нас отняли это. Из нас сделали нечто вроде рабов. Они утверждали, что если вы подмастерье или мастер, то вы продаёте продукцию, которую производите, а в качестве получателя зарплаты вы продаёте только себя. И это было очень оскорбительно. Они осуждали так называемый «дух новый эпохи», «накопление богатства, забыв обо всех, кроме себя». Это звучит знакомо».

Мы должны восстановить это радикальное сознание, которое пустило корни в середине XIX-го века среди фермеров и многих фабричных рабочих, если мы (как общество и цивилизация) хотим двигаться вперёд, - считает Хомский. Фермеры конца XIX-го века, особенно живущие на Среднем Западе, освободились от банкиров и фондовых рынков, организовав свои собственные банки и кооперативы. Они понимали, что им грозит стать жертвами порочной долговой кабалы, созданной классом капиталистов. Радикальные фермеры заключили союзы с Рыцарями Труда, которые верили, что заводами должны владеть те, кто на них работает.
«В 1890-х годах рабочие брали власть в городах в восточной и западной Пенсильвании, и управляли ими, как это происходило в Хомстеде. Но они были разгромлены с применением вооружённой силы. На это понадобилось некоторое время. Контрольный выстрел был нанесён Красной угрозой Вудро Вильсона».

«Идеи должны соответствовать идеям Рыцарей Труда», - сказал Хомский. – «Заводами должны владеть те, кто на них работает. Существует большое продолжение. А дальше будет ещё больше. Стоимость энергии в США снижается, так как добывается слишком много ископаемого топлива, которое уничтожит наших внуков. Но капиталистическая мораль считает, что завтрашняя прибыль важнее существования наших внуков. У нас снижается цена на энергию. Они [лидеры бизнеса] приходят в восторг от того, что мы можем подорвать производство в Европе, потому что наша энергия стоит меньше. И мы можем сорвать европейские шаги по развитию стабильной энергетики».

Хомский надеется, что те, кто работает в сфере услуг и в промышленности, сможет организоваться, чтобы начать захватывать контроль над своими рабочими местами. Он отмечает, что в Поясе Ржавчины, включая такие штаты как Огайо, растёт количество предприятий, которыми владеют рабочие.

Рост мощных народных движений в начале XX-го века означал, что бизнес-класс больше не мог удерживать рабочих в покорности с помощью насилия. Чтобы управлять мнениями и реакцией, деловые круги должны были организовать систему массовой пропаганды. Развитие индустрии по связям с общественностью, которая зародилась с Комитета Общественной Информации президента Вильсона, прививавшего населению провоенные настроения, возвестило начало эпохи бесконечной войны и бесконечной пропаганды. Потребление было привито в качестве внутренней необходимости. Культ эгоизма стал во главе всего. А мнения и реакция общества в современном виде были спланированы и сформированы центрами власти.

«Из пацифистского населения сделали воинствующих фанатиков», - говорит Хомский. – «Именно этот опыт привёл правящую элиту к открытию, что с помощью эффективной пропаганды они могут, как писал Уолтер Липпман: применять «в интересах демократии новое искусство, производящее согласие»».
Демократия разрушалась. Граждане стали зрителями, а не участниками власти. Некоторые интеллектуалы, включая Рэндольфа Борна, которые отстаивали свою независимость и отказывались обслуживать правящую элиту, были выдавлены на периферию. То же случилось и с Хомским.

«Большинство интеллектуалов различных убеждений были страстно поглощены национальной идеей», - сказал Хомский о Первой мировой войне. – «Было несколько радикальных диссидентов. Бертрана Рассела посадили в тюрьму. Карла Либкнехта и Розу Люксембург убили. Рэндольфа Борна маргинализировали. Юджина Дебса посадили в тюрьму. Они посмели сомневаться в великолепии войны».
Эта военная истерия никогда не заканчивалась, лишь менялась от страха перед германскими гуннами до страха перед коммунистами, исламистскими джихадистами и террористами.

«Общественность запугали, чтобы она поверила, что мы должны защищать себя сами», - говорит Хомский. – «Это не совсем верно. Военная система создаёт силы, которые опасны для нас. Возьмите террористическую беспилотную программу Обамы - это крупнейшая террористическая кампания в истории. Эта программа создаёт потенциальных террористов быстрее, чем убивает подозреваемых. Сейчас вы можете увидеть это в Ираке. Вернёмся к решениям Нюрнбергского трибунала. Агрессия была определена как самое худшее международное преступление. Агрессия отличается от других военных преступлений тем, что она включает в себя всё зло, которое следует после её применения. Американское и британское вторжение в Ирак – типичный пример агрессии. Если исходить из стандартов Нюрнберга, они [американские и британские политики] должны быть повешены. Одно из совершённых ими преступлений – разжигание сунитско-шиитского конфликта».

Конфликт, который теперь разгорелся по всему региону - «преступление США, если мы считаем, что обвинения против нацистов справедливы. Главный обвинитель [Нюрнбергского] трибунала Роберт Джексон выступил с очень важными словами. Он отметил, что мы сами дали этим обвиняемым чашу с ядом. Он сказал, что если мы когда-нибудь пригубим от этой чаши, то и нас надо будет обвинять по тем же статьям, иначе всё происходящее – просто фарс».
Сегодняшние элитные школы и университеты внушают своим ученикам мировоззрение, одобренное правящей элитой. Они учат учеников почитать власть. Хомский называет образование в большинстве этих школ, включая Гарвард, расположенный в нескольких кварталах от Массачусетского технологического института – «системой глубокой идеологической обработки».

«Существует мнение, что о некоторых вещах вы не должны говорить, а о некоторых – не должны думать», - говорит Хомский. – «Оно широко распространено среди образованных классов. Вот почему они полностью поддерживают власть и государственное насилие, с некоторыми оговорками. Обама считался критиком вторжения в Ирак. Почему? Потому что он думал, что это была стратегическая ошибка. Это ставит его на тот же моральный уровень, на котором стоял нацистский генерал, который считал стратегической ошибкой - второй фронт. Вот, что мы называем критикой».

И всё же Хомский не исключает возрождения народного движения.
«Рабочее движение было практически уничтожено в 1920-х», - говорит он. – «Это было очень воинственное рабочее движение. В 1930-х оно изменилось, изменения произошли из-за народного активизма. Некоторые обстоятельства [Великая Депрессия] привели к возможности что-то изменить. Мы постоянно с этим живём. Возьмите последние 30 лет. Для большей части населения это был застой или даже хуже. Это не глубокая Депрессия, но это полупостоянная депрессия для большей части населения. Можно рассказать о множестве воспламенений в этой области».

Хомский считает, что пропаганда, используемая для выработки согласия, даже в эпоху цифровых СМИ, уже начинает терять свою эффективность, так как наша реальность всё меньше и меньше соответствует той картине, которую рисуют СМИ. Хотя государственная пропаганда всё ещё может «вогнать население в состояние террора, страха и военной истерии, как это было перед вторжением в Ирак», она не в состоянии поддерживать непререкаемую веру в систему власти. Хомский отмечает потенциал движения Occupy, которое он считает тактикой «освещения искрой», а самое главное – оно «прорывается сквозь атомизацию общества».

«Существует множество способов разделения людей друг от друга», - сказал он. – «Идеальная социальная единица [в мире государственных пропагандистов] – ты и твой телевизионный экран. Occupy-активисты донесли это до большей части населения. Люди признали, что мы можем объединиться и сделать что-то для самих себя. У нас может быть общая кухня. У нас может быть место для общественных споров. Мы можем сформировать свои идеи. Мы можем кое-что сделать. Это опасное нападение на центральные механизмы, которые управляют обществом. Вы – не только человек, стремящийся к максимизации потребления. Вы считаете, что в жизни существуют другие проблемы. Если эти отношения и связи окажутся устойчивыми и распространятся по новым направлениям, то они приведут к важным переменам».

Источник: American Socrates, Chris Hedges, Truthdig, June 15, 2014.