Преступность и богатство

В погоне за новым богатством существуют и более тем­ные пути, которые еще предстоит исследовать. Некоторые современные обозреватели пришли к заключению, что орга­низованный преступный мир представляет собою плодород­ную почву для возникновения новых состояний угрожающе чудовищных размеров. Этот вывод был сделан на основе материалов разбира­тельства в Специальной сенатской комиссии по расследова­нию организованной преступности в торговле между штага­ми, производившегося с 10 мая 1950 г. по 1 мая 1951 г. под председательством сенатора от штата Теннесси Истэса Кефовера. В 1952 г. Кефовер был кандидатом на пост вице-президента Соединенных Штатов от Демократической пар­тии.

Впервые такой вывод был сформулирован в книге Кефо­вер а «Преступность в Америке» (1951), написанной по материалам указанного разбирательства. С незначительны­ми отклонениями процессы, описанные Кефовером, продол­жаются и поныне: преступные личности, пользуясь протек­цией местных политических сил, приобретают легально соз­данные фирмы, служащие для них ширмой, и захватывают фактический контроль над различными крупными корпора­циями, особенно над гостиницами и мотелями, над «цепны­ми» гостиницами и мотелями, над разнообразными увесе­лительными заведениями, а возможно, и над банками. Ут­верждают, что они накопили изрядные состояния своими преступными деяниями — содержанием игорных заведений и публичных домов, бутлегерством, убийствами, контрабан­дой, торговлей наркотиками, — а теперь приумножают своинезаконно приобретенные богатства в лабиринтах мира кор­пораций.

Существует опасность, что они могут грабить компании изнутри, жульнически манипулировать ценами на рынке и обирать публику, проявлять большую ловкость в продвиже­нии своих политических ставленников и сделать своей до­бычей «законных» бизнесменов. Они могут превратить бла­гополучный, целомудренный мир корпораций в обитель дья­вола, что приведет к деморализации американского добропо­рядочного общества. Короче говоря, они могут действовать как вполне обычные бизнесмены.

Сам Кефовер сказал об этом следующее: «Невозможно преувеличить опасность, которая кроется в проникновении бандитов в законные сферы деятельности... Мы имеем мас­су доказательств того, как закоренелые бандиты захваты­вают контроль над законным бизнесом, а затем применяют свои старые гангстерские приемы — насилие, бомбы, даже убийства, чтобы одержать верх над своими законными кон­курентами. Чаще всего такого рода конкуренция разоряет бизнесменов или вынуждает их либо состязаться с гангсте­рами, либо объединяться с ними.

Бандиты искусно маскируют и свои капиталы, вложен­ные в законные сферы деятельности, иногда через «поверен­ных», а иногда обманным путем заставляя респектабельных бизнесменов служить им ширмой. Член чикагской комиссии по изучению преступности Вирджил Питерсон показал, что сотни принадлежащих преступникам фирм умело замаски­рованы. Он сообщил, что к нему обратился за советом один его друг, которому предложили пост главы «новой корпора­ции» с годовым жалованьем 25 тыс. долл. Произведя рас­следование, Питерсон обнаружил, что «субъект, обратив­шийся к его приятелю с этим предложением, действовал в интересах синдиката Аль Капоне». Сенатор Кефовер выразил опасение, что законные фир­мы могут быть использованы в качестве ширмы для укры­ваемых от налогообложения незаконных операций и что не заслуживающие доверия люди займут высокие посты в от­раслях, от которых зависит здоровье и безопасность насе­ления. «Мне, например, было бы неприятно знать,— заявил он,—что пищевые продукты для моих детей или лекарства, от которых зависит жизнь или смерть людей, производятся на предприятиях, контролируемых гангстерами, чьим мо­ральным кодексом служит знак доллара и кого нисколько не трогает, что этот знак запачкан кровью».

Однако в книге сенатора нигде не дано определения по­нятий «законных» и «респектабельных» бизнесменов. Кефовер пишет, что заведомые бандиты проникли в 70 различных отраслей, в том числе в фармацевтическую, хле­бопекарную, кондитерскую, в торговлю пищевыми продукта­ми и в гостиничное хозяйство. Роберт Ф. Кеннеди, бывший главным юристом Чрезвы­чайной комиссии сената США по расследованию неблаго­видной деятельности профсоюзов или руководства фирм (комиссии Маклеллана), впоследствии занимавший пост ми­нистра юстиции США, а еще позднее — пост сенатора от штата Нью-Йорк, не добавив ничего нового к выводам Кефовера, подтвердил их в своей книге «Враг изнутри» (1960), написанной по материалам расследования Маклеллана. По словам Р. Кеннеди, это расследование обнаружило прямые связи между закоренелыми преступниками, фиктивными профсоюзами и различными ведущими корпорациями.

Эти связи устанавливались с целью воспрепятствовать законному объединению работников в профсоюзы, то есть с целью предпринять действия, представляющие собой пре­ступное нарушение Национального акта о трудовых отно­шениях. Дипломатично воздав должное «большинству американ­ских бизнесменов» как людям, «стоящим выше махинаций и тайных сговоров в переговорах с профсоюзами», Р. Кен­неди писал: «Мы установили, что многие бизнесмены, руко­водствуясь свойственным нашему времени стремлением к деньгам и материальным благам, пытаются с помощью под­купа заключать с бесчестными профсоюзными функционе­рами сделки, обеспечивающие им преимущества в конку­рентной борьбе или несколько лишних долларов... Мы выя­вили свыше 50 компаний и корпораций, действовавших не­благовидно, а во многих случаях и незаконно в переговорах с профсоюзами... Неблаговидные и незаконные действия этих компаний и корпораций объяснялись исключительно погоней за денежной выгодой. Более того, оказалось, что нам почти не следует рассчитывать на содействие руковод­ства фирм. Как бы это ни было неприятно, но приходится констатировать, что бизнесмены, в том числе и некоторые представители крупнейших корпораций, чаще всего уклоня­лись от содействия нашему расследованию. Как правило, от представителей бизнеса мы получали очень мало точной информации. За время деятельности комиссии к нам посту­пило 150 тыс. жалоб, из них 75% от представителей органи­зованных рабочих, причем преимущественно от рядовых
членов профсоюзов.

Часть жалоб поступила от лиц, не яв­ляющихся членами профсоюзов или не входящих в управле­ние фирм. Лишь ничтожное число жалоб поступило от лю­дей, представляющих бизнес. По существу, не было случая, когда расследование производилось бы при сколько-нибудь добровольном содействии управления фирм. И объясняется это отнюдь не тем, что управление не располагало нужной
нам информацией. Я полагаю, что 90% противозаконных сделок между фирмами и профсоюзами можно было бы предотвратить, если бы представители фирм просто обрати­лись к соответствующим властям». Однако Кеннеди не объ­яснил, с какой стати представители фирм, сами являвшиеся организаторами противозаконных действий, стали бы обра­щаться к властям.

«Мы часто обнаруживали,— продолжал Р. Кеннеди,— что противозаконные сделки, в которых было замешано управ­ление фирмы, заключались через посредство поверенных, игравших роль посредника, или, как мы стали их называть, «юридических фиксеров», «юридических проституток». Чаще всего в роли посредника выступал консультант по трудо­вым отношениям».

Кеннеди составил целый список компаний-нарушителей, который выглядит как миниатюрный вариант справочника крупного бизнеса «Соушел реджистер». «Мне казалось,— писал Кеннеди,—что разбирательство в комиссии уже зака­лило меня, однако я был потрясен изучением материалов расследования фирмы «А. энд П.»...». Тезис о том, что преступный мир служит для запоздав­ших пионеров своеобразным прямым мостом к новому бо­гатству, был откровенно сформулирован профессором Да­ниэлем Беллом, деканом социологического факультета Ко­лумбийского университета.

«То обстоятельство, что мир американского бизнеса ока­зался, особенно с начала XX века, подобен джунглям, наш­ло свое выражение в методах бизнеса, практикуемых низко­пробными гангстерскими элементами (большинство которых принадлежит к семьям новых иммигрантов), «продвигаю­щимися вперед» в полном соответствии с заветами Горацио Элджера. Преступление на языке социолога играет в обществе «функциональную» роль, и городской рэкет — противозакон­ная организованная деятельность с целью получать посто­янную прибыль в отличие от индивидуальных противозакон­ных действий — представляет собой одну из своеобразных форм социальной мобильности в американском обществе. В самом деле, не будет преувеличением сказать, что в целом всю проблему организованной преступности в Америке нель­зя понять, не придав должное значение следующим факто­рам:

1) особой роли организованного массового игорного биз­неса в качестве функции экономики массового потребления;
2) специфической роли различных иммигрантских групп по мере того, как они одна за другой втягиваются в мелкое предпринимательство и в преступность;
3) связи между преступным миром и изменением харак­тера городских политических машин».

Иными словами, преступность служила путем, который многие иммигранты, впитавшие в себя нарисованный Гора­цио Элджером идеал 100-процентного американизма, избра­ли, чтобы стать владельцами собственности и избежать тя­гостного ярма заработной платы, уготовленного для них предусмотрительно-расчетливыми англосаксонскими корпо­рациями.

По мере того как бизнес становился все более организо­ванным, возрастала и организованность рэкета и игорного дела, и уже в 20—30-е годы нашего века мы видим, как возникает «промышленный рэкет», использующий трудовые споры и превращающийся в доходное поле деятельности. В этой области крупнейшими дельцами были Арнольд Ротштейн (убитый после одной крупной карточной игры), Луис Лепке Бухалтер (казненный в тюрьме Синг-Синг), Гурра Шапиро, «голландец» Шульц (убит), Джек Дайа­монд (Быстроногий) (убит) и Лучиано (Счастливчик) (вы­слан). Как отмечает профессор Белл, в 30-х годах Бухалтер и Шапиро контролировали в Нью-Йорке значительную часть швейной промышленности, малярных контор, скор­няжных мастерских, мучной торговли и т. д. «В такой от­расли, как швейная промышленность, отличающейся неимо­верным хаосом и жесточайшей конкуренцией, рэкетир, как это ни парадоксально, играл стабилизирующую роль, регу­лируя конкуренцию и фиксируя цены. Когда на сцену вы­ступила «Администрация по восстановлению промышленно­сти» и приняла на себя эту функцию, бизнесмен обнаружил, что то, что прежде было квазиэкономической услугой, те­перь уже оказалось чистейшим вымогательством, и он стал требовать полицейского вмешательства».

Стремясь завоевать новые миры, повествует профессор Белл, преступный рэкетир перенес центр тяжести своей дея­тельности из сферы производства в сферу потребления, главным образом в игорное дело, впрочем не утратив пол­ностью интереса к сфере производства, что подтверждается широким распространением рэкета в области трудовых от­ношений в 50-х и 60-х годах. Расследование Кефовера обнаружило щупальца вла­дельцев игорных притонов и преступных синдикатов; рас­следование Маклеллана выявило, что неприкрытый рэкет в области трудовых отношений расцвел пышным цветом. Этот последний вид рэкета выполнял экономическую фун­кцию обеспечения предпринимателям низкого уровня издер­жек на рабочую силу. Игорные дельцы выполняли полити­ко-экономическую функцию тайного источника финансиро­вания крупнейших местных политических организаций — критики их называют «машинами» — в Бостоне, Провиден­се, Нью-Йорке, Филадельфии, Питсбурге, Буффало, Клив­
ленде, Детройте, Чикаго, Сент-Луисе, Канзас-Сити и других крупных городах.

Справедливо отвергая утверждение комиссии Кефовера о том, что некая мафия правит преступным миром, профес­сор Белл указывает, что комиссия не смогла понять следу­ющее:

1) овладение итальянской общиной в Америке важными позициями в политической жизни, как составная часть не­избежного процесса этнической преемственности, — явление, совершающееся независимо, но вместе с тем одновременно в большинстве городов с крупными итальянскими района­ми— Нью-Йорке, Чикаго, Канзас-Сити, Лос-Анджелесе;
2) существуют отдельные итальянцы, играющие сегодня видную, часто руководящую роль в игорном бизнесе и в преступных синдикатах;
3) итальянцы — владельцы игорных притонов и главари преступных синдикатов часто занимают видное положение в самой итальянской общине и имеют по­кровителей в городских политических организациях.Другими словами, на путь преступности стали некоторые более поздние иммигранты, стремящиеся иметь собствен­ность. Политические «машины» в городах обложили всех их тяжелой данью.

Со временем многие из этих людей стали «законными» владельцами собственности. Слово «законные» означает, что суд признает их право собственности. «Многие из крупней­ших «преступников» [я не знаю, почему профессор Белл по­ставил слово «преступники» в кавычки, ибо всех их приз­нал преступниками суд. — Ф. Л .) теперь получали свой до­ход от «законных» инвестиций (у Костелло это недвижи­мость, у Адониса — автогрузовые перевозки и права на тор­говлю автомобилями Форда) или от таких квазизаконных, но признанных обществом в качестве респектабельных ис­точников, как игорные дома».

Короче говоря, речь идет о крупных воротилах преступ­ного мира, их имена мы вновь встретим в материалах рас­следований Кефовера и Маклеллана. К ним относятся некото­рые «профсоюзные лидеры» и их прихвостни — робины гуды навыворот, лихо грабившие бедных в пользу богатых. Широ­ко распространено мнение, что эти люди прошли по новейшей столбовой дороге к богатству и тайно владеют крупными па­кетами акций крупнейших корпораций. Они обладают такими необходимыми качествами, как жестокость и неразборчивость в средствах, но им не хватает утонченности.

Чтобы не утомлять читателя множеством подробностей, в которые мне пришлось углубиться для проверки утвер­ждения о том, что преступный подпольный мир служит ис­точником образования огромного нового богатства, да бу­дет мне позволено категорически заявить следующее: это утверждение не соответствует действительности. Хотя люди вроде Костелло и накопили порядочные состояния, которым может позавидовать простой человек, я сомневаюсь, чтобы они были таких же размеров, как и те состояния, о которых идет речь в настоящей работе. Весьма сомнительно, чтобы в 1965 г. Костелло или любой другой представитель пре­ступного мира обладал богатством, превышающим 5 млн. долл. Нет никаких данных, подтверждающих наличие круп­ного богатства у преступного мира, если только сама Уолл­стрит не расположена в преступном мире.

Сенатор Кефовер приводит сведения о доходах различ­ных групп игорных дельцов, почерпнутые из заявлений о подоходном налоге, которые преступники не любят фальси­фицировать с тех пор, как Аль Капоне и другие попались на этом и были подвергнуты тюремному заключению на длительные сроки; но хотя некоторые из приведенных им
цифр весьма внушительны, даже с учетом их занижения, они все же не столь уж велики. В лучшем случае вла­дельцев этих сумм можно отнести к рассмотренной выше категории мелких бизнесменов-спекулянтов.

Причина столь низкого уровня денежного богатства представителей преступного мира проста. Публичные опе­рации преступного мира — азартные игры, проституция, другие разновидности порока (в отличие от таких тайных операций, как торговля наркотиками) — обрекают его на «дележ». Он должен делиться своими доходами (один лишь оборот игорного бизнеса Кефовер оценил в 20 млрд. долл. в год) с местными политическими деятелями и с полицией — от постового полицейского до окружного начальника.

Эта необходимость дележа уменьшает чистый доход вла­дельцев заведений, которые, будучи сами объединены в группы, должны к тому же делиться между собой. Я пола­гаю, что чистый доход от всего объема «продаж» значитель­но ниже 1%. К обороту в 20 млрд. долл. (цифра, взятая с потолка) 1% составляет 200 млн. долл., но в казну преступ­ного мира, очевидно, попадает еще гораздо меньше, чем 200 млн. долл. Кроме выплаты выигрышей, игорные дельцы должны также производить крупные платежи «юридическим фиксерам» и адвокатам. Они постоянно вынуждены платить дань налетчикам. И когда остаток делится между сотнями владельцев заведений, каждому из них достается очень ма­ло. «Сбор» от проституции меньший, а всевозможные отчис­ления от него еще большие.

Важным лицом, о котором было известно, что оно на протяжении многих лет находилось у «кормушки» игорного бизнеса, оказался мэр Джерси-Сити Фрэнк Хейг, в течение длительного времени занимавший влиятельные позиции в Национальном комитете Демократической партии (с таким же успехом он мог состоять и в Республиканской партии). Доходы Хейга от игорного бизнеса были постоянными, од­нако, будучи ревностным католиком, к проституции он от­носился неодобрительно. После смерти он оставил состоя­ние, оценивавшееся в 5 млн. долл. Если Хейг, начавший карьеру бедным юношей и всю свою жизнь непрерывно на­бивавший свой карман, не смог накопить большее состоя­ние, то какое же состояние могли накопить главари так на­зываемых синдикатов? Допустим, что Хейг израсходовал, кроме того, 5 млн. долл., живя на широкую ногу, но и при этом его доходы от очень крупного, прочного, занимающе­го центральное место игорно-политического предприятия не превысили бы 10 млн. долл. Это порядочная сумма, но не настоящие «большие» деньги. К тому же сам Хейг не был гангстером.

Согласно газетным версиям, какой-либо преступник соз­дает организацию. Затем он покупает «политическое покро­вительство» и соблазняет респектабельного, посещающегоцерковь американского официального деятеля, имеющего очаровательную жену, детей, собаку, кошку и канарейку. Был, видите ли, весьма приличный человек, пока его не уле­стил и не подкупил агент мафии.

В действительности же все происходит иначе. Давно сло­жившаяся группа бизнесменов и (или) политиков, наметив определенный план, подыскивает для его осуществления бандита. Если его нельзя найти на месте, его привозят, по­добно тому как в Новый Орлеан для эксплуатации лоте­рейных автоматов был привезен Костелло; в Чикаго для контроля над всем преступным бизнесом вообще были при­везены из Бруклина Джонни Террио и Аль Капоне, а Генри Форд привез в Детройт Гарри Беннета. Следует отметить, что почти все представители преступно­го мира, оказавшись на виду, чувствуют себя неуверенно. Если бы они не пользовались покровительством, им не хватило бы решимости создать разветвленные предприятия, обслуживаю­щие массы людей. Газеты хотят нас заставить поверить, буд­то братья Анастазия, сойдя с корабля, самостоятельно обосно­вались на американской земле в качестве бандитов и убийц.

Любой, вспомнив, как сам он чувствовал себя неуверенно в чу­жом городе (не говоря уже о чужой стране с чужим языком), поймет, насколько неправдоподобны россказни о людях из низ­ших классов, прибывших в чужую страну, не знающих ее язы­ка и посвящающих себя занятию, связанному с крупными правонарушениями. Однако, когда представишь себе, как кто-либо из стоящих у власти убеждает их в том, что нару­шать закон можно, что им будет оказана защита и что они получат за это определенную плату, когда вспомнишь, что стоящий у власти в состоянии подтвердить это на примере многочисленных рискованных дел, перед глазами возникает столь знакомая сцена в суде с угрюмой, вызывающей, бессло­весной фигурой головореза из низших классов.

Основной костяк чикагских нарушителей «сухого закона», теперь получивших всемирную известность, был первоначаль­но завербован чикагскими газетными издателями, которые в буквальном смысле слова вели перестрелки из-за каждого га­зетного киоска — «тиражную войну». Все перестрелки 20-х годов были основательно отрепетированы еще до первой ми­ровой войны в газетной войне. Участники этой газетной войны с помощью адвокатов чикагских газет узнали, как действует фикс, и позднее, уже под политическим покровительством, действовали таким же образом в войнах шаек бутлегеров. Газеты создали также вымысел, будто, как только какая-либо шайка преступников начинает дело, в него пытается «втереться» некая независимая группа и тогда между шайка­ми вспыхивает война. Эго весьма редко соотвегствует действи­тельности, хотя некоторые независимые шайки (быть может, введенные в заблуждение чтением газет) считают, на свою беду, этот вымысел правдоподобным.

В большинстве случаев вооруженные столкновения между городскими шайками преступников в Соединенных Штатах, кроме столкновений между шайками подростков, служат вы­ражением борьбы группировок в местных организациях поли­тических партий. Местные отделения двух крупных партий или составляющие их фракции оказывают покровительство различным бандитам, контролирующим игорное дело, прости­туцию, бутлегерство, «защиту» мелких бизнесменов и анало­гичных предприятий. Отряды одной шайки вторгаются на тер­риторию, которую другая шайка считает своей, причем каж­дая шайка стремится привлечь на свою сторону всякое от­ребье. Поскольку эти шайки формально находятся вне зако­на, им не остается ничего другого, как принять сражение или отступить. Возможно, что бывали и отступления. Но в тех столкновениях, о которых известно, результат определялся силой.

Время от времени бандиты оказываются в руках правосу­дия (хотя на сотни убийств в чикагских шайках со времени первой мировой войны не было ни одного случая осуждения, за исключением убийства сотрудника газеты), однако их по­литических покровителей редко привлекают к ответственности.

Политические покровители бандитов обычно не вмеши­ваются в столкновения между шайками, причем между собой они иногда вступают в сделки. Если, как это произошло в Чи­каго в 20-х годах, они не заключают такую сделку, различные шайки, как, например, шайки Дженны, Капоне, Морена, О’Бэнниона, О’Доннела и других, воюют друг с другом до полного уничтожения соперника. Капоне одержал победу ча­стично потому, что был более изобретателен, а частично благо­даря тому, что использовал в ходе боевых действий пулемет, применил, так сказать, новую технику для эффективного истребления противника (во время первой мировой войны Ка­поне был пулеметчиком). Кефовер назвал имена многих членов законодательного собрания штата Иллинойс — республиканцев и демократов, поддерживавших связи с преемниками Капоне. Этот перечень можно было бы продолжить.

Иногда в преступный мир все-таки «вторгаются» аутсайде­ры. Одним из них в 30-х годах был Винсент Колл, Бешеная собака, совершавший налеты на «банки» и «приемные пунк­ты» нью-йоркских рэкетиров и, как утверждают, похитивший нескольких главарей шаек с целью получить за них выкуп. Колла застрелили в телефонной будке. В некоторых весьма редких случаях представители пре­ступного мира обращаются к должностным лицам, пытаясь с помощью подкупа получить политическое покровительство.

Как свидетельствует пример, приведенный Кефовером, опа­сность такого шага заключается в том, что должностное лицо может оказаться неподкупным, успешно разоблачить и под­вести своего искусителя под суд. Как это ни странно, но сама попытка подкупа также преследуется законом. Однако во всех этих делах бандиты — агенты политических партий или групп предпринимателей — служат лишь пешка­ми в игре, а отнюдь не главными фигурами, как их изобра­жают газеты. Именно они оказываются под следствием, их предают суду, их выставляют на посмешище в газетах, иногда сажают в тюрьму или казнят, их убивают. Подобный способ заработать себе на жизнь трудно признать привлекательным.

Смертность среди бандитов, очевидно, весьма высока. Даже Фрэнк Костелло, которого называли премьер-министром пре­ступного мира и который в 40-х годах был этаким маленьким Уорвиком, продвигавшим на местные официальные посты нуж­ных ему людей, даже он едва не погиб от пули. Большинство людей, представших перед комиссией Кефовера, либо имели физические недостатки, либо несли на себе отпечатки напря­женного и губительного образа жизни. Никто из этих людей, даже если они являются владельцами солидного дома, пла­вательного бассейна и автомобиля, не принадлежит к числу победителей в жизни. Выглядят они глубоко несчастными. Их жены и дети достойны жалости. В общем, в грандиозной американской погоне за собственностью их участь весьма тяжела.

Преступность — столбовая дорога к богатству

Здоровый инстинкт или твердые факты навели Кефовера, Р. Кеннеди и Белла на мысль о существовании связей между известными представителями преступного мира и миром биз­неса. Ибо, как это было подробно показано сначала Густавом Майерсом в его книге «История американских миллиардеров», а позднее Мэтью Джозефсоном в его работе «Бароны-разбой­ники», преступность — это исторически установленный путь к созданию личного богатства в США. Если прежде с помощьюпреступного насилия люди становились крупнейшими собст­венниками, то позднейшие профессиональные преступники таким же образом должны продвигаться к той же сомнитель­ной цели. Первые созидатели крупных состояний действовали столь рьяно и бесцеремонно, что создавалось впечатление, буд­то они рассчитывали, обретя богатство, обрести и бессмертие. Оноре де Бальзак считал, что за каждым состоянием скры­вается преступление; с подобной точкой зрения я бы не со­гласился, если она подразумевает, что во всех случаях богат­ство выросло из преступления. Другой француз, П. Ж- Пру­дон, употребив сильную гиперболу, просто провозгласил:

«Собственность — это кража». Подобные суждения — мгновен­ные вспышки на далеком горизонте — не должны определять наше мнение в данной работе. Однако, имея в виду предмет, который нам предстоит рассмотреть, мы можем сегодня, пе­рефразируя Прудона, с достаточным основанием заявить: «Бизнес — это преступление». А если это так, то и бизнесмены должны быть попросту преступниками.Расследования и Кефовера и Кеннеди в значительной сте­пени строились на основе предвзятых газетных представлений.

А стандартная газетная картина преступности базируется на данных ежегодных докладов Федерального бюро расследова­ний и в свою очередь формирует характер этих докладов; лишь иногда происходят некоторые отклонения, объясняемые личными предубеждениями отдельных редакторов. Доклады ФБР содержат только сведения о тех преступлениях, которые стали известны полиции.

Согласно утверждениям газет, тысячи людей ежегодно со­вершают преступления — от мелких краж до убийства. Неко­торые из преступлений, в частности воровство, совершаются с целью наживы, многие, особенно убийство, совершаются в со­стоянии эмоционального возбуждения. Большинство осужден­ных за воровство, изнасилование и нападение принадлежат к низшим социальным слоям. Среди обвиняемых очень мало владельцев собственности, лишь изредка встречаются воинст­венные муж и жена, любовник и любовница или поджигатель из мелких предпринимателей.

Теперь газеты несколько отходят от штампованных еже­годных докладов ФБР и признают также организованную пре­ступность и преступления, совершаемые политическими дея­телями. Если судить по печати, последние в основном берут взятки, идут на подкуп и редко попадаются; если случается, что кого-либо из них осуждают, то газеты считают это круп­ным событием, служащим предлогом для обильного морали­зирования в передовицах на темы о святости домашнего оча­га, об американских институтах, об отцах-основателях...

Но самым грозным видом преступности газеты считают ор­ганизованную преступность, олицетворяемую мафией, орга­низациями «Коза ностра», синдикатами, бандами, шайками и другими гнусными предприятиями. В одних случаях их изоб­ражают организациями, действующими по всей стране, управ­ляемыми тайным советом зловещих директоров, людей сплошь дурных. В других случаях их считают сугубо местными пред­приятиями, связанными с другими такими же местными пред­приятиями. Синдикаты господствуют в игорном бизнесе, в проституции, в торговле живым товаром, в торговле наркоти­ками, в контрабанде, в изготовлении фальшивых бумаг, в укрывательстве краденого; они содержат подпольные гостини­цы и ночные клубы, занимаются бутлегерством, профсоюзным рэкетом и совершают всякого рода систематические преступ­ления, явные или тайные. Они находятся под покровительст­вом политических деятелей, этакой особой породы подозри­тельных людей, которые участвуют в дележе незаконных до­ходов и по дороге в банк радостно потирают руки.

Все эти явления действительно широко распространены, однако полного представления об американской преступности эта нарисованная газетами картина не дает, она преподносит все в ложном свете, что доказали ученые-специалисты в этой области — криминалисты. Тем не менее каждая газета про­должает и дальше рисовать подобную картину, весьма напо­миная докладчика по проблемам медицины, игнорирующего пастеровскую теорию о роли микроорганизмов как возбудите­лей заразных болезней.

Почти все преступления, описываемые в газетах, — это те преступления, о которых сообщается полиции, хотя о подкупе лиц, занимающих официальные посты, в том числе и в самой полиции, последней сообщают очень редко. Но криминалисты, интересующиеся всеми видами преступности, не могут огра­ничиться лишь сведениями о преступлениях, ставшими изве­стными полиции. Как социологов (а криминалистика—это раздел социологии), криминалистов интересуют, во-первых, преступления, которые вовсе не становятся достоянием глас­ности, и, во-вторых, преступления, о которых становится изве­стно административным органам, помимо полиции, например управлениям по делам несовершеннолетних. Многие преступ­ления никогда не становятся известны. Часто не заявляется об изнасилованиях; некоторые утверждают, что до 80% случаев изнасилования скрывается, так как жертва, воспитанная впреувеличенно пуританском духе, чувствует себя опозоренной, обесчещенной. Созданы также специальные учреждения, рас­следующие многие преступления, такие, как преступления не­совершеннолетних, бизнесменов, однако газетные сообщения о деятельности этих учреждений крайне поверхностны.

Преступность среди высших классов

Разновидность преступности, которую большинство газет упорно игнорирует,— это «преступность людей в белых ворот­ничках», как ее назвал покойный профессор Индианского уни­верситета Эдвин X. Сазерленд (1883—1950). Сазерленд изве­стен как «патриарх американских криминалистов». В свое время он занимал пост президента Американской социологи­ческой ассоциации, а в университете возглавлял кафедру кри­миналистики. На основе его исследований, так же как на ос­нове исследований Пастера, возникла, хотя и меньшего масш­таба, всемирно известная школа ученых, специализирующихся в этой области.

Подобно другим криминалистам, Сазерленд интересовался причинами преступности, относительно которых существует много разноречивых и непримиримых теорий. Исследовав эти теории, он доказал их несостоятельность. На Сазерленда, как на социолога, еще в 1925 г. произвел большое впечатление тот факт, что свыше 98% тюремных заключенных принадлежит к низшим классам, а менее 2% — к высшим. Пытаясь объяснить это несоответствие, криминалисты разработали две теории: со­гласно одной, преступность порождается бедностью; согласно другой, преступность вызывается психическими болезнями.

Однако Сазерленд не считал убедительными ни ту, ни дру­гую. Прежде всего он отметил тот факт, что состоятельные люди, не обнаруживающие никаких симптомов душевных за­болеваний, совершают действия, которые все расценивают как серьезные преступления (убийства, например); затем он отме­тил то обстоятельство, что большинство бедных отличаются крайним законопослушанием. А если бедность не служит при­чиной преступности, то этим нельзя объяснить и установлен­ный факт, что большинство заключенных — люди очень бедные.

Стремясь найти более исчерпывающее объяснение, Сазер­ленд после длительного изучения проблемы пришел к за­ключению, что преступность (не считая преступлений, совер­шаемых в состоянии аффекта)— это не что иное, как усво­енное от кого-либо поведение, отклоняющееся от некой ус­тановленной нормы. Такое поведение усваивается различ­
ными путями; одним из них может быть непосредственное общение с властными личностями, которые диктуют и ут­верждают образ действий, отклоняющийся от нормы. Так возникла дифференциально-ассоциативная теория Сазерлен­да. В своих действиях преступник руководствуется вместо общепринятой иной нормой поведения в соответствии с на­ставлениями тех, от кого он зависит; во всех социальных слоях, как правило, старший наставляет младшего. Сазер­ленд не исследовал вопрос о том, почему одни личности ока­зываются способными наставниками, а другие — нет.

Между тем, если теория Сазерленда верна, она может объяснить преобладание бедных среди тюремных заключен­ных лишь в том случае, если допустить, что только бедных обучали отклоняющемуся от принятой нормы образу дей­ствий. Чем же объясняется зто преобладание? И почему не­которых состоятельных правонарушителей заключают в тюрьму, а других оставляют на свободе?

После обстоятельных исследований Сазерленд установил, что законы пишутся и исполняются с различными акцента­ми. В нелом преступления, причиняющие ущерб собствен­ности или владельцам собственности, хотя такие преступле­ния могут быть совершены и по отношению к лицам, не име­ющим собственности, обычно влекут за собой гораздо более жестокую кару, нежели преступления другого рода.

Как установил Сазерленд, большинство преступлений, совершаемых представителями высших социальных слоев, за исключением преступлений, официально объявленных вне закона, рассматривалось в специальных административных судах. Эти преступления представляли собой преимущест­венно разновидность мошенничества или тайного сговора.

В тех случаях, когда они совершались против широкой пуб­лики, они влекли за собой относительно легкое наказание, редко — тюремное заключение. Приговоры таким преступни­кам часто тщательно формулировались таким образом, что­бы их не опозорить. Однако преступления представителей низших классов, связанные с насилием и прямым воровст­вом или с тем и другим вместе, влекли за собой приговоры, предусматривавшие жестокое физическое наказание и содер­жавшие позорящие выражения, иногда столь позорящие, что сами жертвы преступлений не решались их употреблять, например «изнасилование» и «вымогательство».

Даже тогда, когда устанавливалась виновность предста­вителя высшего класса в совершении позорного преступле­ния и когда ему уже надлежало вынести приговор, обнару­живалось существенное отличие в формулировках, употреб­ляемых судьей. При слушании дела обвиняемого из низших классов судья часто выражался весьма резко, применял та­кие беспощадные эпитеты, что подсудимый опускал голову, а его запуганные родственники рыдали. Когда же в уголов­ном суде признавали виновными в использовании почты для обмана широкой публики людей из высшего класса, судья обращался к ним примерно так (как цитирует Сазерленд):

«Вы люди деловые, опытные, утонченные и культурные, с великолепной репутацией и положением в деловых кругах и в обществе». На деле же они были, как выяснялось в ходе судебного процесса, преступниками. Эта разница в поведе­нии судей проявляется часто. Жестоко порицая представи­телей низших классов, судьи настраиваются на печальный, меланхолический, грустно-философический лад, когда вы­носят приговор людям из высшего класса. (Впрочем, ничего странного в этом нет, поскольку и судья и подсудимый в дан­ном случае принадлежат к одному и тому же классу, могли учиться в одном и том же учебном заведении и состоять членами одних и тех же клубов.) Судить представителя высшего класса — это печальная необходимость для судьи в отличие от тех приятных процессов, когда он может ска­зать какому-нибудь презренному типу, только что осужден­ному за вооруженное ограбление: «Я приговариваю тебя к 20 годам каторжных работ».

Когда Сазерленд копнул поглубже, он обнаружил, что вопреки господствовавшим представлениям многие люди из высших классов совершили преступления, за которые пра­вительство считает их ответственными. Но были приняты специальные меры, чтобы большинство этих дел провести с максимальными предосторожностями, а многие дела за­вершились наказанием в виде легкого шлепка.

Причины такого дифференцированного подхода к форму­лированию и применению закона объяснить нетрудно. Лю­ди, представшие перед судом, принадлежали к тому классу, который играет решающую роль в правительстве и поддер­живает находящиеся у власти политические партии. Это, по существу, их собственное правительство и их собственные политические партии, выполняющие роль управляющих их же делами.

Сазерленд очень четко характеризует исторический про­цесс, породивший огромное число преступлений всех видов в современном обществе — в его высших и низших классах.«После исчезновения титулованной аристократии, — пишет он, — элиту образовали бизнесмены, и богатство начали по­читать превыше всяких других достижений; бедность же по логике вещей стали считать позором. Богатство отождеств­лялось с личными заслугами, а последние демонстрирова­лись широкой публике в форме бросающегося в глаза поль­зования материальными благами. В погоню за символами роскоши, беззаботной жизни и преуспеяния, подстегиваемую юстязанием в потреблении и конкуренцией в сбыте потре­бительских благ, включились все классы общества, и скром­ный образ жизни уже никого не удовлетворял... Преступ­ность неизбежно должна приобрести крупные масштабы при такой социальной системе, когда большое значение прида­ется успеху — накоплению личного богатства — и относи­тельно малое значение придается добропорядочным спосо­бам и средствам достижения этой цели. При таком социаль­ном устройстве общепринятые «правила игры» могут быть хорошо известны тем, кто их нарушает, однако эмоциональ­ные мотивы, лежащие в основе подчинения правилам, по­давляются преобладающим здесь мотивом — стремлением к успеху».

То, что Сазерленд назвал преступностью людей в белых воротничках, не означает, что он открыл какой-либо новый вид преступности, не означает оно также расширение рамок са­мой категории преступности. Сазерленд употребил выраже­ние «белые воротнички» в том же смысле, в каком его упот­ребил Альфред П. Слоун в книге «Автобиография работни­ка в белом воротничке». Понятие «преступность людей в бе­лых воротничках» просто означает преступления, которые могут совершать лишь люди, принадлежащие к высшему, почитаемому, избранному и социально привилегированному классу. Поскольку эти преступления не регистрируются по­лицией, они мало интересуют узколобые, опирающиеся на данные полиции газеты; эти преступления регистрируются в специальных административных органах.

Сазерленд впервые сформулировал свою теорию в 1939 г. в выступлении на собрании Американской социологической ассоциации. В дальнейшем он опубликовал серию моногра­фий, а в 1949 г. книгу «Преступность среди людей в белых воротничках». Эта книга теперь уже признана классической работой в области социологии и, по мнению некоторых спе­циалистов, стоит в одном ряду с такими работами, как «Са­моубийство» Эмиля Даркхейма и, быть может, даже «Про­тестантская этика и дух капитализма» Макса Вебера. Всем,кто хочет понять сущность американского общества, так же как и сущность преступности и современной криминалисти­ки, необходимо прочитать эту книгу.

«Основное содержание данной книги,— заявляет Сазер­ленд,— сводится к следующему: лица, принадлежащие к высшим классам, занимаются широкой преступной деятель­ностью; их преступная деятельность отличается от преступ­ной деятельности людей из низших социальных классов главным образом тем, что к ним применяют иные админист­ративные процессуальные нормы; с точки зрения причин преступности эти различия в административных процессу­альных нормах не имеют значения. В наше время туберкулез лечат стрептомицином, однако причины заболевания тубер­кулезом были теми же самыми и тогда, когда его лечили припарками и кровопусканием».

Сазерленд признает комбинацию из двух абстрактных критериев, используемую правоведами для определения пре­ступления: установленной законом характеристики деяния как социально вредного и предусмотренного законом нака­зания для этого деяния.

Сазерленд четко устанавливает, что преступления людей в белых воротничках обходятся обществу гораздо дороже, чем те преступления, относительно которых принято гово­рить, что именно они составляют «проблему преступности».

Преступления, совершаемые преимущественно состоятель­ными и богатыми людьми в процессе управления своей соб­ственностью, включают: присвоение чужой собственности; большинство случаев крупных мошеннических операций; на­рушение свободы торговли; обман в рекламных объявлени­ях и при продаже ценных бумаг; нарушение патентного пра­ва, авторского и издательского права, присвоение торговой марки; промышленный шпионаж; незаконные сделки в тру­довых отношениях; нарушение военных предписаний; обман доверия; тайные скидки и уступки; коммерческий и полити­ческий подкуп; фиктивные сделки; ложные балансовые от­четы; ложные рекламации; нарушение договорных условий о качестве изделий; запрещенные формы монополии; фаль­сификация данных для исчисления подоходного налога; фальсификация пищевых продуктов и лекарств; раздувание отчетов о расходах; применение недоброкачественных мате­риалов; махинации с рыночными ценами; незаконное уста­новление фиксированных цен; фальсификация товарных эти­кеток; использование фальшивых мер и весов; манипуля­ции с внутренними расчетами в корпорации и т. д. и т. д. За исключением представления ложных данных для налого­обложения, простой человек не в состоянии совершить ни одного из этих преступлений.

Различие между преступлениями людей в белых ворот­ничках и преступлениями простых людей заключается в большинстве случаев в том, что преступник в белом ворот­ничке обычно не применяет физическое насилие; он прибе­гает главным образом к темным махинациям, обману или тайному сговору. Однако при осуществлении незаконных операций в трудовых отношениях с помощью своих агентов он часто применяет насилие, приводящее к гибели рабочих. Кроме того, некоторые ненасильственные формы совершае­мых им преступлений могут иметь тяжелые, даже роковые физические последствия, например в результате фальсифика­ции или неправильного приготовления пищевых продуктов и лекарств.

«С точки зрения воздействия на частную собственность и социальные институты преступники в белых воротничках представляют для общества гораздо большую опасность, нежели все другие категории преступников», ибо их граби­тельские деяния постепенно подрывают нравственные устои и ведут ко все большей дезорганизации общества. Послед­ствия крупных мошеннических операций с акциями, банков­ских афер и фальсификации пищевых продуктов и лекарств особенно остро ощущают широкие слои населения. Большое число преступлений, наносящих ущерб огромным массам людей, преступлений, многие из которых даже не рассмат­риваются в суде, влекут за собой широкое распространение массового цинизма и увеличение числа правонарушений со стороны простого народа. В конце концов такой порядок ве­щей дает основание утверждать, что «для богатых сущест­вует один закон, а для бедных — другой». Ставится под сом­нение само правительство, создается атмосфера для возник­новения анархии, которая иногда уже проявляется в виде массовых беспорядков.

Столь же серьезным последствием преступности людей в белых воротничках, которое Сазерленд не отмечает, но ко­торого я позднее коснусь, является то обстоятельство, что попытки замолчать, скрыть, преуменьшить и оправдать пре­ступность людей в белых воротничках вообще и ее отдель­ные проявления предпринимаются всей массовой информа­цией, подрывают свободу открытой дискуссии и даже по­давляют критическую инициативу многих исследователей.Как отмечает Сазерленд, законы, относящиеся к преступ­ности людей в белых воротничках, направлены на «сокры­тие преступности поведения» и, следовательно, не укрепля­ют общественные нравы, как это делают другие законы.

Сазерленд тщательно изучил законы и выделил как те из них, где преступность людей в белых воротничках четко при­знана преступностью, так и те, в которых она лишь туманно подразумевается таковой. Преступность людей в белых во­ротничках выражается в преступлениях, совершаемых как отдельными лицами, так и корпорациями, причем в боль­шинстве случаев последними, выполняющими роль переда­точного механизма в широко распространенной практике планирования незаконных операций. Эти преступления со­вершаются против небольшого числа лиц в какой-либо опре­деленной отрасли деятельности или против широкой публи­ки; они редко принимают форму преступления одного лица против другого. Отдельные лица в белых воротничках совер­шают лишь такие преступления, как присвоение чужой соб­ственности и мошенничество, и в таком случае они подпа­дают под действие законов, которые четко характеризуют их как преступников.

Однако существует много новейших законов, возникших в связи с появлением машинной техники и современной кор­порации.

Прежде всего это антитрестовские законы — закон Шер­мана, поправка к этому закону, учредившая Федеральную торговую комиссию, закон Клейтона и другие поправки. За­кон Шермана предусматривал применение уголовного пра­ва, а различные поправки к нему четко определяли наруше­ние его положений как преступление. Эти поправки входят преимущественно в юрисдикцию Федеральной торговой ко­миссии, которая вправе издавать распоряжения о прекра­щении какого-либо вида деятельности или требовать при­остановить какой-либо образ действий. Если последнее тре­бование не удовлетворяется, издается распоряжение о пре­кращении деятельности, а если и это распоряжение не вы­полняется, то может появиться судебное запрещение, нару­шение которого карается как неуважение к суду, что пре­дусмотрено в самбм первоначальном законе. Если эти пред­варительные меры (аналогичные испытательному сроку, при­меняемому в обычных судах) не возымеют действия, нару­шители могут быть подвергнуты штрафу или тюремному за­ключению за неуважение к суду. Как отмечает Сазерленд, незаконное деяние юридически определяется как преступ­ное не тем фактом, что оно наказано, а тем фактом, что ононаказуемо. Отсюда следует, что «все решения, принимаемые на основе поправок к антитрестовскому закону, означают решения о том, что корпорации совершили преступления».

Законы против лживой рекламы, призванные защитить интересы конкурентов и потребителей, и Национальный акт о трудовых отношениях, призванный защитить наемных ра­ботников от принуждения, свидетельствуют о приспособле­нии обычного права к современным условиям. Законы про­тив лживой рекламы соответствуют положениям обычного права против мошенничества. Задолго до принятия этих и других законов изначальное обычное право уже выразило свое отрицательное отношение к ограничению торговли, к монополии и недобросовестной конкуренции. Фальсификация товарных этикеток— разновидность лжи­вой рекламы — определяется в законе о качестве пищевых продуктов и лекарств как преступление. Лживая реклама определяется в законе о Федеральной торговой комиссии как недобросовестная конкуренция и подлежит такому же уго­ловному преследованию, как и другие нарушения этого зако­на. Это — мошенничество.

Что касается Национального акта о трудовых отношени­ях, то «все принимаемые на основе этого закона решения, предусматривающие для своего исполнения применение су­дебных санкций, — это решения, определяющие, что совер­шены преступления».

Большинство законов, относящихся к преступлениям лю­дей в белых воротничках, сравнительно с другими законами не носят позорящего подсудимых характера, то есть они не вызывают у широкой публики автоматической реакции по­рицания. Тот факт, что кого-то осудили за мошенническое использование почты или за ограничение свободы торговли, не выглядит столь отвратительно, как то, что кто-либо осуж­ден за ограбление почтовых ящиков, хотя в первом случае у миллионов людей могли быть незаконно изъяты очень крупные суммы, а в последнем — у отдельного лица мог быть изъят лишь чек кассы социального страхования. Между тем преступления людей из низших социальных классов, в большинстве описанные в ежегодных докладах ФБР, несут на себе глубокую печать общественного позора. Они представлены, частично под влиянием газет, как по­стыдные в глазах общества. Люди, совершившие их, исклю­чаются из респектабельного общества и лишаются части гражданских привилегий.

Большинство преступлений, совершенных людьми в бе­лых воротничках, наказывается гораздо более мягко, чем преступления, которые разбирает полиция. Лишь малая часть преступлений людей в белых воротничках, даже если в каждом из них в отдельности речь идет о суммах, намного превышающих общий годовой объем краж и банковских ограблений, влечет за собой тюремное заключение. Боль­шинство из них карается номинальными штрафами, а за не­которые приговор требует от подсудимого лишь не повторять преступление. В ряде случаев судебный процесс завершается тем, что подсудимый подписывает обязательство прекратить весьма прибыльную незаконную деятельность.

Многие из таких дел сопряжены с трудностью вынесения приговора о тюремном заключении или о казни, так как в качестве подсудимых обычно выступают корпорации. Хотя суды мудро установили, что корпорации — это «лица» и на них распространяются права отдельных лиц на все виды защиты, остается фактом, что корпорацию нельзя заклю­чить в тюрьму или казнить. А заботливый американский конгресс не может, очевидно, из чувства справедливости возложить ответственность за действия корпорации на ее должностных лиц, каждое из которых — совершенно особое лицо. Даже тогда, когда корпорация загребает недозволен­ный доход миллионами, штрафы, предусмотренные для та­ких случаев добрейшим конгрессом, кажутся пустяком по сравнению с доходом. Правда, закон Шермана и закон об учреждении Федеральной торговой комиссии содержат по­ложения о судебной ответственности должностных лиц кор­пораций, преступивших закон; однако практичные люди, занимающие государственные должности, редко прибегали к такому судебному преследованию. Применение положений закона Шермана о судебном преследовании целиком зависит от воли министра юстиции. Они не обязательны и поэтому служат предметом политических махинаций.

Отрывок из книги Ф.Ландберга "Богачи и сверхбогачи"