Конец равенства

Равенство – одна из тех ценностей человечества, которые технологическая революция ставит под угрозу. Конечно же, равенство на самом деле не кончится. С тех пор как зародилось общество, существовало неравенство. Ни одно общество никогда не соответствовало этому стандарту. Некоторые люди всегда рождались с бо́льшими благосостоянием и возможностями, чем другие. Однако короткий период подавления неравенства, который начался после двух мировых войн, вот-вот закончится. К 2062 году мы увидим серьезный рост неравенства в нашем обществе. Поэтому заголовок этого раздела должен звучать скорее как «Конец уменьшения неравенства».

 

Такие экономисты, как Тома Пикетти, выдвинули сильный тезис о том, что неравенство в капиталистических экономиках возрастает, когда норма прибыли на капитал превышает темпы экономического роста. Владельцы богатств обгоняют тех, кто владеет только своим трудовым капиталом. Неравенство росло на протяжении почти всей нашей экономической истории и не было ограничено только капиталистическими системами. Коммунизм на практике не дал лучшего результата, обогащая привилегированную верхушку и не удовлетворяя интересы низших слоев.

 

Другие тренды, такие как глобализация и не заканчивающийся мировой финансовый кризис, тоже вносят свой вклад в рост неравенства. К сожалению, ИИ увеличит неравенство еще больше, сосредоточив богатство и власть в руках технологической элиты, если только мы этому в ближайшем будущем не помешаем.

 

 

Сто лет назад ожидаемая продолжительность жизни в США, Австралии и Великобритании составляла около пятидесяти пяти лет. Сегодня она превышает восемьдесят. В какой-то момент моя ожидаемая продолжительность жизни как взрослого мужчины каждый год увеличивалась на год. Эта тенденция меня вполне устраивает. Впервые число людей, живущих в крайней нищете, упало ниже десяти процентов. В 1900 году крайняя нищета коснулась более восьмидесяти процентов людей на планете. Образование – одна из основных причин, по которым эта ситуация изменилась. Несколько сотен лет назад читать умело около пятнадцати процентов населения. Сегодня грамотой владеют восемьдесят процентов. Еще больше обнадеживает то, что свыше девяноста процентов населения планеты до двадцати пяти лет умеют читать. Уменьшение крайней нищеты значительно на нас повлияло. Теперь мы скорее умрем от ожирения, чем от голода.

 

Немногие из нас это ощущают, но мы живем в наименее жестокое историческое время. Количество убийств в год в Лондоне упало с пятидесяти на сто тысяч человек в XV веке до менее двух на сто тысяч человек сегодня. Несмотря на ужасные случаи геноцида в Боснии, Руанде, Сирии и других странах, уровень смертности в результате гражданских войн уменьшился за последние пятьдесят лет в десять раз.

Однако пока жизнь на планете улучшалась для низших слоев, разрыв между ними и теми, кому повезло больше, стремительно увеличивался. Богатейшие пятьсот человек мира увеличили свое благосостояние более чем на один триллион долларов только в 2017 году. В руках восьми богатейших людей планеты сейчас находятся такие же богатства, какие делит между собой половина бедного населения. Жизнь никогда не была лучше для некоторых – особенно для очень богатых.

 

 

Страна, где неравенство кажется наиболее очевидным, – это США. Ни одна из тридцати пяти стран – членов Организации экономического сотрудничества и развития не имеет такого острой проблемы неравенства, как США, и ни одна из них не переживала такого резкого ее подъема. В США один процент богатейших людей страны с 1980 года почти удвоил свою долю национального богатства: она выросла с одиннадцати до двадцати процентов.

 

Для понимания контекста можно отметить, что доля национального богатства Дании, сосредоточенная в руках одного богатейшего процента населения, поднялась за тот же период с пяти процентов до шести. В Нидерландах этот показатель так и остался на отметке в шесть процентов. Я полагаю, что есть определенная связь между этим фактом и тем, что Данию и Нидерланды обычно называют в числе стран с самым лучшим уровнем жизни. Есть и другие страны, в которых произошел ощутимый скачок данного показателя. В Британии, к примеру, доля прибыли богатейшего процента поднялась с шести до четырнадцати процентов, а в Канаде – с девяти до четырнадцати. Однако нигде скачок не был таким резким, как в США. И ни в одной стране изначально не было такого высокого показателя неравенства.

 

Однако позади остаются не только бедные. Средний класс тоже не участвует в этом обогащении. По данным Института экономической политики, средняя ставка за час в США почти не менялась на протяжении десятилетий. По курсу 2016 года средняя ставка выросла с 16,74 доллара США в 1973 году до 17,86 доллара США в 2016-м. Учитывая рост цен на здравоохранение и рисков, связанных с потерей работы, многие представители среднего класса вполне естественно чувствуют себя некомфортно.

 

Аргумент, который часто приводят для доказательства, что нам нужно смириться с обогащением экономической элиты, состоит в том, что их богатство «просачивается» и делает лучше жизнь всех нас. Некоторые также утверждают, что налогообложение богатых затормозит прогресс и инновации. Ни тот, ни другой тезис не находят серьезного подтверждения. Наоборот, многие факты говорят об обратном. Анализ, проведенный Международным валютным фондом, показал, что увеличение благосостояния бедных и средних слоев населения приводит к общему экономическому росту, а обогащение двадцати процентов элиты – к упадку. Когда богатые богатеют, бедные ничего от этого не выигрывают. Когда бедные богатеют, выигрывают обе стороны.

 

В 2012 году был поставлен интересный эксперимент над «экономикой просачивающегося богатства». Губернатор Канзаса Сэм Браунбэк предложил серьезно сократить налоги для бизнеса и состоятельных людей и меньше – для не столь обеспеченных. Через пять лет экономика штата пришла в ужасающее состояние. Ежегодно тысячи людей теряли работу. Штат сокращал пенсионный фонд, выплаты университетам, больницам и прочим учреждениям. В 2017-м Канзас сдался и вернул прежние налоги.

 

В то же время Калифорния пошла противоположным путем. В ноябре 2012 года электорат штата одобрил Предложение 30, которое временно повысило налоги на прибыль для богатейших жителей штата и налоги на продажи. Доход использовался для финансирования образования и выплаты долга в 27 миллиардов долларов. Калифорния с тех пор показала один из самых впечатляющих примеров развития среди всех штатов США. Разумеется, этому поспособствовали и другие факторы, как, например, огромный технологический сектор экономики. Однако повышение налогов для богатых явно не помешало.

 

 

После окончания Второй мировой войны ситуация была несколько иной. Неравенство сократилось, а социальная мобильность увеличилась. Идея государства всеобщего благосостояния, трудовое право, профсоюзы, всеобщее образование, а также такие локальные нововведения, как закон о ветеранах в США и закон о национальной службе здравоохранения в Великобритании, создали условия для глубинных изменений и того периода, который, как нам сейчас становится ясно, стал периодом невероятного сокращения неравенства.

 

Эти изменения были вызваны гигантскими социальными катастрофами: двумя мировыми войнами, Великой депрессией, смутной угрозой коммунизма, холодной войной и опасностью ядерного уничтожения. Быть может, такие вызовы, как мировой финансовый кризис и глобальное потепление, окажутся стимулом для общественных реформ, которые подготовят нас к грядущей цифровой революции?

 

Я в этом не уверен. У политиков не хватает ни смелости, ни видения, чтобы решительно действовать. Наши политические системы их к этому и не принуждают. Для того чтобы добиться положительного результата, мало просто напечатать денег. Нам придется обдумывать радикальные перемены для нашего государства всеобщего благосостояния, нашей системы налогообложения, образования, трудового законодательства и даже для политических институтов. Сомневаюсь, что эти проблемы обсуждаются сейчас с должной серьезностью.

 

Предотвратить весомые климатические изменения мы, вероятно, уже не успеем. Теперь нам предстоит разбираться с их последствиями. Точно так же я боюсь, что мы не успеем предотвратить тот вред, который принесет обществу технологический скачок. Одна из целей данной книги – оповестить об этом людей и поторопить изменения.

 

 

Благосостояние сосредоточено не только в руках богачей. Оно еще лежит на счетах нескольких очень крупных корпораций. Если нам не удастся что-то с этим сделать, к 2062 году ситуация может обернуться печально.

 

Цифровые рынки обычно представляют собой естественную монополию. Победитель получает все. Нам нужен только один поисковик, один мессенджер, одна социальная сеть. И если не считать Китай, где конкуренция была навязана, мы и правда имеем один доминирующий поисковик, один мессенджер и одну социальную сеть.

 

В последней четверти 2007 года публичными компаниями с наибольшим показателем рыночной капитализации были PetroChina, ExxonMobil, General Electric и China Mobile. Спустя десять лет четырьмя крупнейшими технологическими компаниями стали Apple, Alphabet (материнская компания Google), Microsoft и Amazon. В 2007-м Microsoft лишь вошла в десятку.

 

Такие технологические компании, как Google, однажды возразили, что они всегда чувствуют конкуренцию. В любой момент может возникнуть более перспективный стартап, и пользователи тут же сменят поисковик. Однако это уже не так. Ни у одной компании нет такого доступа к данным и деньгам, какой есть у Google. Подобная корпорация может позволить себе заплатить миллиарды долларов, чтобы выкупить любой стартап, способный пошатнуть ее лидерство. Несколько лет назад Google каждую неделю покупал компании. А если бы создатели этого стартапа отказались его продавать, Google просто сделал бы похожий сервис и запустил его бесплатно, чтобы устранить любую конкуренцию. Против таких «голиафов» у Давида нет шансов.

 

 

Правительства часто применяли меры, чтобы обеспечить конкурентность среды. Несмотря на то что законодательство, обеспечивающее честное ценообразование, восходит еще к римским кукурузным рынкам, экономия от масштаба, которая возникла благодаря индустриальной революции, создала еще большую необходимость действовать. Первым последствием этой продолжающейся войны стал распад «большой нефтяной шестерки».

 

К 1900 году Standard Oil контролировала более девяноста процентов очищенной нефти в США. Джон Д. Рокфеллер был основателем корпорации, председателем совета директоров и главным акционером. Он считается богатейшим человеком в современной истории. В качестве ответа на общественное недовольство в 1911 году Верховный суд разбил Standard Oil на тридцать четыре мелкие компании под эгидой Акта Шермана 1890 года.

 

За этим последовали и другие удары по «голиафам». В 1911 году Верховный суд США взялся и за Big Tobacco, разделив American Tobacco Company на четыре небольшие фирмы. В 1982 году пришла очередь Big Telecom, и конгломерат AT&T разбился на семь региональных компаний Bell и теперь уже гораздо меньшую материнскую компанию. Совсем недавно Верховный суд принялся за Big Tech в погоне за Microsoft, но не особенно в этом преуспел. Европейская комиссия за Атлантическим океаном справлялась с неконкурентной средой несколько эффективнее. В 2017 году Евросоюз оштрафовал Google на рекордные 2,7 миллиарда долларов за препятствование честной конкуренции.

 

В США регулирование конкуренции сосредоточено в основном на ценах, которые платят покупатели. Однако антиконкурентное поведение затрагивает не только вопрос цены. Рынки часто не могут оценить внешние факторы вроде цены загрязнения, особенно в краткосрочной перспективе. Существует также острая необходимость в регулировании монополий данных. К сожалению, даже рекордные штрафы не способны, кажется, повлиять на поведение компаний Big Tech. Другие действия тоже не увенчались успехом. В 2011 году Google заплатил семьсот миллионов долларов ITA, компании, производящей программное обеспечение для бронирования полетов. Министерство юстиции одобрило сделку при условии, что как минимум пять лет доступ к программному обеспечению будет бесплатным. Google выждал всего два года, чтобы анонсировать то, что доступ будет закрыт в 2018 году. Тед Бенсон, бывший сотрудник Google, написал в Twitter: «Целая экосистема стартапов, связанных с полетами, была уничтожена с помощью одной ручки».

 

 

Технологические компании часто работают на рынках с потрясающей прибылью. Цифровые товары можно производить почти бесплатно, а цифровые сервисы раскручиваются быстро и дешево. Например, холдинг Alphabet получает двадцать процентов чистой прибыли со своего годового дохода в 110 миллиардов долларов. Для сравнения: Walmart получает меньше трех процентов чистой прибыли со своего дохода в 485 миллиардов долларов.

 

Часть богатства таких больших технологических корпораций появляется благодаря их нежеланию платить налоги. В отчете, опубликованном комиссией Евросоюза в сентябре 2017 года, выяснилось, что цифровой бизнес в ЕС с международными операциями обычно платит десять процентов эффективной ставки налога, тогда как для обычных компаний этот показатель – двадцать три процента. Многие технологические компании платят даже меньше.

 

В 2016-м Amazon заплатил только 15 миллионов евро налогов при европейских доходах в 19,5 миллиарда евро. Это даже не 0,1 процента. Доходы Facebook в Великобритании в 2016 году выросли с 210,8 миллиона евро до 842 миллионов за год, но налоги почему-то выросли только с 4,2 миллиона евро до 5,1 миллиона. Это менее одного процента. Примечательно, что доходы компании увеличились в четыре раза, а налоги только на четверть.

 

Разумеется, не только технологические компании платят мало налогов. Избегать их любят многие корпорации. Например, в своих недавних австралийских отчетах IKEA заявила о продажах в размере 1,16 миллиарда австралийских долларов. Однако после того как поработали ее бухгалтеры, IKEA осталось заплатить лишь 289 тысяч австралийских долларов в Австралийское налоговое управление. Можно только изумиться, зачем IKEA так старалась продать в Австралии сборную мебель на сумму более миллиарда австралийских долларов, если это так невыгодно.

 

Технологические компании избегают налогов с особым рвением. В Ирландии Европейская комиссия обнаружила, что корпорация Apple выплатила налог в 0,005 процента ирландской налоговой службе, что намного ниже корпоративной налоговой ставки в 12,5 процента. Комиссия постановила, что Apple должна выплатить 13 миллиардов евро недоимок. В результате мы наблюдаем странную ситуацию, в которой ирландское правительство борется с постановлением комиссии, чтобы не получать миллиарды евро налогов. Оказывается, власти надеются на то, что в перспективе Ирландия останется налоговым убежищем для корпораций.

 

Великобритания и Австралия ввели специальные «налоги на Google», чтобы попытаться заставить технологические компании платит весомые суммы в качестве налогов. Кажется справедливым, что эти корпорации должны сделать свой вклад в развитие тех мест, которые приносят им прибыль. Если бы они чуть больше интересовались будущим, они бы в конце концов поняли, что не в их интересах уменьшать благосостояние своих покупателей.

 

Технологическим корпорациям не нужно получать такую огромную прибыль, чтобы расти. Большинство из них не платят никаких дивидендов, а потому им не требуется напрямую вознаграждать акционеров. Большая часть прибыли уходит на перекупку акций. Это опция для ленивых. Она как бы говорит: «Мы не можем сделать с нашими деньгами ничего полезного». Такая практика раздувает цены акций, что выгодно для руководителей, которые являются еще и держателями опционов. Это должно быть отрегулировано.

 

 

Почему же все пошло не так? Что стало с цифровой мечтой? Возьмем такси. Десять лет назад много где рынок такси не был конкурентным. Во многих городах такси было не найти днем с огнем. Лицензии на такси были невероятно дорогими. Uber должен был исправить ситуацию, однако он просто сменил одну неправильную систему на другую. Uber можно критиковать бесконечно. Например, за то, что водителям приходится практически жить в своих машинах, потому что им платят крайне мало. Для компании в порядке вещей нарушить закон или шпионить за конкурентами. Она не считает необходимым сообщать пользователям, что их данные были украдены. Однако, помимо прочего, Uber представляет собой гораздо более фундаментальную проблему: компания крадет большую часть денег из системы.

 

Интернет должен был сделать все проще и позволить нам создать более эффективные цифровые рынки. Почему настолько сложно связать людей, чьи машины простаивают, и тех, кому нужно куда-то поехать, таким образом, чтобы от этого выиграли все? Честно ли, что Uber забирает из системы так много? Не лучше ли было, например, создать кооператив, в котором владельцы машин и их клиенты могли бы распределять эти блага между собой?

 

Есть две причины, по которым этого не произошло. Одна из них – технологическая (и ее сейчас можно исправить). Другая – экономическая (ее решение до сих пор не выработано). Технологическая проблема заключается в том, что никто не хочет садиться в машину к случайному человеку или чтобы случайный человек садился к нему в машину. Поэтому нужна репутационная система, чтобы водители и пассажиры могли друг другу доверять. Раньше это значило, что нам нужна организация, которая вела бы запись поведения водителей и пассажиров. Uber стала такой организацией. Однако теперь это уже не так. С появлением технологии блокчейна мы можем создать децентрализованную репутационную систему, для которой уже не нужен посредник вроде Uber.

 

Остается экономическая проблема. Uber не нуждается в том, чтобы зарабатывать деньги. Компания делала и продолжает делать огромные деньги на рынке венчурного капитала. Этот рынок перестал быть конкурентным. Теперь не важно, какая компания лучше. Победителем выходит не водитель и не клиент. Победителем становится тот венчурный фонд, у которого больше денег. Кооператив не может соревноваться с бизнесом, которому не нужно зарабатывать деньги. И уж точно он не может соперничать с таким бизнесом, которому не нужно даже выходить в ноль и который легко готов терять деньги. В 2016 году Uber потеряла 2,8 миллиарда долларов при доходах в 6,5 миллиарда. Это практически по доллару из 2,32 доллара, которые поступают на счет компании. Те, кто финансирует Uber, оплачивают практически треть каждой вашей поездки.

 

Вы, может быть, готовы смириться с капитализмом, принимая во внимание те блага, которые привнесли в нашу жизнь корпорации вроде Google или Apple. Подумайте, например, сколько раз в день вас выручает Google или iPhone в кармане. Однако большинство технологий, которые делают нашу жизнь лучше, не продукт корпораций. Интернет был создан Управлением перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США, государственным органом. Всемирную паутину изобрели в Европейской организации по ядерным исследованиям (также известной как ЦЕРН), лабораторией физики, спонсируемой несколькими правительствами. Большинство технологий, которые содержатся в iPhone, тоже появились благодаря исследованиям, финансируемым государством. Сенсорные дисплеи, GPS, интернет и даже технологии, которые стоят за Siri, были оплачены не венчурными капиталистами из Силиконовой долины, а деньгами налогоплательщиков.

 

Исследование предполагает долгое наблюдение. Оно требует идти на множество рисков, большинство из которых не окупится. Оно чаще приносит пользу обществу, чем конкретным компаниям. Науку не держат в тайне. Мы, ученые, публикуем наши работы, чтобы все могли извлечь из них пользу. Такие институты, как система патентов, позволяют ученым публиковаться и при этом получать заслуженное вознаграждение. В последние годы большие технологические компании вроде Microsoft, Google и Facebook укрепляют свои связи с университетами. Многие руководящие сотрудники начинают понимать, что инновации приходят из университетов, а не корпоративных лабораторий. Они также начинают понимать, что почти все исследователи, которые работают в лабораториях технологических компаний, приходят из университетов.

 

То, что именно корпорации, а не правительства обеспечили прогресс в глубинном обучении, – правда. Однако если проследить истоки этого прогресса, то можно прийти к государственным деньгам. Долгие годы Канадский институт перспективных исследований финансировал Джеффри Хинтона в Торонтском университете и Йошуа Бенджио в Монреальском. Хинтон и Бенджио изучали в то время не очень модную тему нейросетей. Ставка канадцев на перспективу сработала блестяще, а потому Канада сейчас лидер в области стартапов, связанных с глубинным обучением.

 

 

Легко забыть о том, что современные корпорации – продукт последней технологической революции, то есть индустриальной. Сейчас существует совсем немного компаний (в основном банки и издательские дома) старше трехсот лет. Большинство корпораций появилось значительно позже. Средний возраст компаний в индексе S&P 500 – двадцать лет.

 

Наконец, современные корпорации – это созданные человеком институты, которые отчасти появились для того, чтобы общество могло получать выгоды из технологических изменений. Ограниченная ответственность позволяет директорам корпораций рисковать, не подвергая опасности самих себя. Рынки акций и облигаций дают корпорациям доступ к финансам, позволяющим инвестировать в новые технологии и рынки. Перемещаемость акций продлевает жизнь корпорациям и позволяет им расти.

 

Такие компании, как DuPont (основана в 1802 году), General Electric (1892), Ford Motor Company (1903) и IBM (1911) – очевидные продукты индустриальной революции. Однако существенная проблема, с которой мы сталкиваемся сегодня, заключается в том, что, хотя многие корпорации извлекают огромную выгоду из технологического прогресса, остальному обществу повезло меньше. Многие технологические компании устроены так, что приоритет отдается основателям, а не держателям акций. Даже там, где основатели не имеют подобных привилегий, структура корпоративного руководства позволяет исполнительным директорам поступать таким образом, чтобы максимизировать их собственную прибыль. Они не связаны напрямую с доходами акционеров или в целом со стоимостью, возвращенной обществу.

 

В некотором смысле часть этих компаний достигла уровня влияния небольших стран. Возьмем Apple, которая на данный момент оценивается в 850 миллиардов долларов и может вскоре стать первой компанией в мире, чья цена достигнет триллиона. Рассмотрим в то же время одну из самых богатых и маленьких стран в мире, Люксембург. Правило большого пальца в экономике гласит, что актив стоит в десять раз больше, чем годовой доход. Годовой доход Люксембурга – это его валовый внутренний продукт, который выражает общую цену всех товаров и услуг, произведенных гражданами Люксембурга в течение года. Он составляет около 60 миллиардов долларов. Основываясь на этих данных, Люксембург стоит около 600 миллиардов долларов – меньше, чем Apple.

 

 

Учитывая, что современные корпорации созданы человеком и отчасти являются продуктом индустриальной революции, возможно, пора подумать о том, как стоит пересмотреть сам концепт корпорации, чтобы адаптироваться к грядущей революции. В частности, как нам сделать так, чтобы корпорации в 2062 году были лучше приспособлены для служения общему благу?

 

Есть несколько вещей, которые могут быть полезными для корпораций двадцать первого века. Во-первых, нужно установить власть над CEO и лучше представлять интересы работников и акционеров. Германия предлагает хороший пример того, что из предоставления голоса работникам можно извлечь пользу. Немецкие компании, чей штат превышает 2000 человек, обязаны иметь наблюдательный совет, половина которого – работники компании. Этот совет устанавливает размер заработной платы, нанимает и увольняет CEO и других исполнительных директоров.

 

Есть также проблема уменьшения соотношения зарплаты CEO и самого низкооплачиваемого сотрудника в компании. В США это соотношение выросло в среднем в шесть раз за последние тридцать лет. Прилагают ли CEO теперь в шесть раз больше усилий? В то время как зарплата исполнительных директоров растет в реальном выражении, средние показатели по заработной плате почти не сдвинулись с места. Мы можем также рассмотреть вариант ограничения мотивирующих акций для CEO, если подобные стимулы не предлагаются другим сотрудникам. Вторая вещь, которая может помочь реформировать современные корпорации, – это средства поощрения для обществ взаимопомощи и кооперативов, чтобы они могли расти. Это может включать в себя финансовые стимулы вроде низких налоговых ставок, дешевые государственные займы и привилегированный доступ к капиталу, деловые стимулы, как, например, приоритет для таких компаний в системе госзакупок, более свободные нормативы ликвидности, чем для публичных компаний (чьи менеджеры могут действовать более необдуманно, потому что рискуют чужими деньгами).

 

Третье – налоговые реформы, которые принудили бы корпорации платить больше налогов там, где они производят свое благосостояние. В конце концов, это в общих интересах. Выкачивание богатства из стран не очень перспективное занятие. Корпорации извлекают выгоду из того, что работают в условиях цивилизованного общества. Дороги, больницы, школы, транспорт и прочее должны оплачиваться, если мы хотим сохранить эти рынки.

 

Четвертое – реформа трудового законодательства. С ростом «гигантской экономики» у работников должно быть больше прав, чтобы они могли пользоваться теми гарантиями, которые корпорации предоставили им ранее. Работники должны иметь право заболеть, родить и присматривать за пожилыми родственниками, а также переобучаться и сохранять при этом свое место. Помимо прочего, профсоюзы должны пересмотреть свою структуру, чтобы помочь работникам добиваться этих прав.

 

Пятое – лучшее регулирование монополий данных. В конечном счете это может привести технологические компании вроде Alphabet и Facebook к разделению, как это произошло в нефтяной и телекоммуникационной индустриях некоторое время назад. Однако, прежде чем это произойдет, можно попробовать менее радикальные варианты. Большим технологическим компаниям могут просто запретить покупать новые компании. А также (об этом я пишу в следующей главе) нам совершенно необходимо создать новые законы, связанные с защитой данных и их владением.

 

 

Подобных перемен может быть недостаточно для того, чтобы убедиться, что все общество извлечет пользу из цифровой революции. Как и при изобретении современного государства всеобщего благосостояния на заре индустриальной революции, нам стоит рассмотреть более радикальные меры.

 

Универсальный базовый доход – гарантированные и безусловные выплаты для всех граждан страны – одна из таких мер. Любопытно, что она находит поддержку как у одного политического крыла, так и у другого. Правые видят в этом способ уменьшить государственную бюрократию, а левые – способ распределить деньги среди бедных. В Силиконовой долине эта мера тоже пользуется популярностью. Безусловная раздача денег может казаться радикальным методом, но на самом деле это просто продолжение того, что мы делаем уже сейчас. Во многих странах школьное образование – бесплатное. В некоторых странах бесплатное и медицинское обслуживание. Просто по той причине, что человек родился в определенной стране, он получает услуги, которые стоят тысячи долларов в год. Выдача людям денег в буквальном смысле может казаться экстремальной, но косвенно это уже происходит довольно давно.

 

Базовый доход почти появился в США в шестидесятые. В 1967-м Мартин Лютер Кинг – младший написал: «Я теперь убежден, что простейший подход окажется самым эффективным: решение проблемы нищеты заключается в том, чтобы уничтожить ее напрямую с помощью меры, которая сейчас широко обсуждается, – гарантированного дохода». В следующем году после уличных протестов молодых людей, которые требовали лучших условий в будущем, 1200 экономистов написали открытое письмо, опубликованное на первой странице New York Times, которое призывало ввести всеобщий гарантированный доход. «Страна не выполнит свои обязанности, пока каждый ее гражданин не будет обеспечен доходом не меньше официально установленного прожиточного минимума», – гласило письмо. Президент Ричард Никсон даже пытался воплотить это в жизнь. После нескольких экспериментов с базовым доходом в Нью-Джерси, Пенсильвании, Айове и Северной Каролине Никсон вынес указ о завершении продолжающейся Войны с бедностью. Он гарантировал семьям из четверых человек 1600 долларов в год (нынешние 10 000 долларов). Указ прошел через конгресс, но был отвергнут сенатом. Никсон попытался еще раз в следующем году, но с тем же результатом.

 

Надвигающаяся угроза автоматизации снова вдохнула жизнь в идею универсального базового дохода. Несколько экспериментов ставится в Нидерландах, Канаде, Финляндии и других странах. Они разрабатываются для того, чтобы помочь ответить на вопросы относительно выполнимости этой инициативы. Продолжат ли люди искать работу? Как это повлияет на их чувство ценности? Некоторые даже опасаются, что это снизит заработную плату, так как работодатели не будут видеть необходимости платить прожиточный минимум.

 

Одна из фундаментальных проблем этих пробных исследований заключается в их масштабе. Ни одно из них не было всеобщим или не продолжалось достаточно времени, чтобы обобщить результаты для всей страны и поколения. Тем не менее предварительные данные, полученные по итогам этих (и более ранних) попыток, весьма положительные. Люде не начинают работать меньше, их здоровье в этих сообществах улучшается, как и образовательные результаты.

 

И все же остаются крупные проблемы, самая большая из которых, вероятно, цена всеобщего базового дохода. В США, учитывая, что там живет двести миллионов работающих взрослых, выплаты в размере 18 000 долларов в год будут стоить 3,6 триллиона долларов. Забавно, что это размер американского годового бюджета. Однако введение всеобщего базового дохода не означает, что все остальные правительственные траты можно отменить. По-прежнему будет необходимо платить за дороги, школы, больницы и другие общественные блага, на которые люди рассчитывают. Некоторые предлагают менее радикальные альтернативы универсальному базовому доходу. Среди них более высокий прожиточный минимум, укрепление профсоюзов и трудового законодательства, налогообложение капитала вместо труда, а также увеличение финансирования программ тренинга и переквалификации.

 

Эти альтернативы кажутся выигрышными, потому что не требуют от общества радикальных изменений. Однако хватит ли их, чтобы адаптироваться к переменам, даже если применить их в совокупности, – вопрос открытый.

 

 

Технологические компании постепенно начинают осознавать свою ответственность. Например, Google в 2017 году объявила, что в ближайшие пять лет вложит один миллиард долларов в некоммерческие организации, помогающие людям адаптироваться к переменам на рынке труда. Это самое крупное благотворительное пожертвование, которое делала компания. Однако если предположить, что ее доходы продолжат расти в том же темпе, как сейчас, это обойдется компании менее чем в три процента от прибыли в течение условленных пяти лет. Налоговые выплаты наравне с другими кампаниями помогли бы обществу гораздо больше.

 

В качестве другого примера из 2017 года можно вспомнить, как Facebook объявил о том, что перестанет регистрировать свои доходы с европейской рекламы в Ирландии и начнет делать это в тех странах, где они были получены. Критики утверждают, что из-за этого Facebook вряд ли станет платить больше налогов. Тем не менее это может сигнализировать о начале конца агрессивного уклонения от уплаты налогов со стороны технологических компаний.

 

Самые, вероятно, обнадеживающие побеги взошли, однако, на государственной почве. За последние шестьдесят лет правительство Коста-Рики концентрировалось не на развитии, а на предоставлении всеобщего доступа к щедрым и высококачественным социальным услугам для своих граждан, защищая при этом окружающую среду. Устранение армии и освобождение этих ресурсов для вложения в больницы, школы и пенсии принесли свои плоды: Коста-Рика теперь представляет собой пример для всей Латинской Америки.

 

В 2016-м Коста-Рика потратила 6,9 процента своего бюджета на образование, тогда как средний показатель по всему миру составляет 4,4 процента. Сумма, потраченная на здравоохранение, выросла примерно на пятьдесят процентов за последние двадцать лет, при ВВП в девять процентов. Более семидесяти процентов всего этого осуществлено на государственные деньги. К 2021 году Коста-Рика планирует стать углеродно-нейтральной страной. Более девяноста восьми процентов электричества в стране производится за счет экологичных источников.

 

Ожидаемая продолжительность жизни составляет 79,6 года и превышает американскую. Коста-Рика сделала себя привлекательнее для своих же граждан благодаря тому, что тратила деньги на здоровье, образование и окружающую среду. Понадеемся, что другие страны возьмут с нее пример.

 

Борьба с ростом неравенства не будет легкой. Она потребует смелости и расчетливости. И совершенно точно – более удачного распределения пользы, которую ИИ принесет крупным технологическим компаниям. На Всемирном экономическом форуме в 2018 году исполнительный директор Google Сундар Пичаи сказал, мол, счастлив, что Google платит больше налогов, а также призвал реформировать систему налогообложения. Это делает наши перспективы весьма очевидными. К 2062 году компании вроде Google точно станут платить больше налогов, которые нужно будет распределить по всему миру.