Утопии и антиутопии в литературе и в жизни

 

 

В масштабной иллюстрированной истории воображаемых мест итальянский философ и писатель Умберто Эко размышлял, что скрывается за стремлением человека жить в других местах и в другие времена: «Кажется, любая культура — поскольку мир сегодняшней реальности жесток и жить в нем трудно — мечтает о счастливой земле, к которой когда-то принадлежали люди и куда могут однажды вернуться». В знаменитой речи «У меня есть мечта» преподобный Мартин Лютер Кинг-мл. представлял такую землю, где вырастут его дети, чтобы жить в стране, «где их будут оценивать не по цвету кожи, а по их личности» и где в конечном счете «труднопроходимые места будут выровнены, а кривые пути выпрямлены».

 

Умберто Эко, однако, напоминает, что эта мечта имеет изнанку, как, например, то, во что вылился поиск Ультима Туле — далекой идеальной земли за пределами известного мира, «земли огня и льда, где никогда не заходит Солнце», «колыбели цивилизации, находившейся, предположительно, на севере, откуда изначальные расы распространились на юг». Ультима Туле считалась прародиной арийской расы, от которой произошли все остальные. В книге 1885 г. «Найденный рай» (Paradise Found) ректор Бостонского университета Уильям Ф. Уоррен расположил этот земной рай на Северном полюсе и утверждал, что его первые обитатели были красивы и долго жили, но по мере движения на юг деградировали. Многие оккультисты также размышляли о том, где находилось это наипервейшее и наичистейшее место. Например, мадам Блаватская в книге 1888 г. «Тайная доктрина» утверждала, что совершенная раса пришла с Полярного континента, раскинувшегося от Гренландии до Камчатки. В 1907 г. Йорг Ланц, австрийский теоретик расовой чистоты, проповедовавший, что «низшие расы» следует стерилизовать и депортировать на Мадагаскар, чтобы не загрязнять чистую арийскую расу, основал орден Нового храма. В 1918 г. было создано Thule Gesellschaft («Общество Туле»), избравшее своей эмблемой санскритский символ «доброй фортуны», ломаный крест — свастику (рис. 1). В 1935 г. бывший владелец куриной фермы основал «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков», которое занялось поиском исторических и антропологических истоков высшей германской расы. Его звали Генрих Гиммлер, и в дальнейшем он стал рейхсфюрером Schutzstaffel (SS) и номинальным главой die Endlösung der Judenfrage Третьего рейха — «окончательного решения еврейского вопроса». Такова сила мифа, осуществляемого на практике.

 

 

Небеса на земле, которые мы рассматриваем, не ограничиваются духовными сферами или материальной небесной твердью. Это и предпринимавшиеся на протяжении тысячелетий бесчисленные попытки создать, буквально, рай на земле в форме утопии — места, где несовершенные люди могут стремиться к совершенству: личному, политическому, экономическому и социальному. Оборотная сторона утопии — антиутопия: реальные или воображаемые неудачные социальные эксперименты, репрессивные политические режимы и подавляющие экономические системы.

 

 

В воображении литераторов утопические миры были исследованы в поразительном разнообразии вариантов жизни, какой она могла бы быть, если бы не… невозможность этого, заключенная в самом определении: utopia — «место нигде», — это неологизм сэра Томаса Мора из его труда 1516 г., породившего весь современный жанр утопической литературы. Его остров Утопия расположен где-то в Атлантике, что отражает начало эпохи открытий в Новом Свете несколькими десятилетиями ранее (см. рис. 2). Что типично для коллективистских трактовок этого жанра, на Утопии нет частной собственности, нет замков на дверях, товары хранятся на складах, откуда люди берут только необходимое, и каждый выполняет принципиально значимую работу в сельском хозяйстве, металлообработке, строительстве, плотницком деле, ткачестве и других отраслях, удовлетворяющих основные потребности. Люди одеваются одинаково и не имеют особых потребностей сверх удовлетворения базовых нужд; безработица отсутствует, медицина бесплатна, к приватности не стремятся, у всех шестичасовой рабочий день, ставший возможным, поскольку в каждом домохозяйстве имеются два раба. Ученые много спорят о том, почему Мор написал «Утопию» и в какой мере отразил в ней недостатки собственного общества, но очевидно, что он высказывается о невозможности достижения социального совершенства, о чем свидетельствуют другие неологизмы-топонимы и имена собственные в его сочинении: Polyleritae («Полная бессмыслица»), Macarenses («Счастливая земля»), река Anydrus («Не-вода») и персонаж Hythlodaeus («Распространитель бессмыслицы»).

 

 

 

 

Общественная критика — вот основное содержание большинства подобных работ. Скажем, потерянный континент Атлантида, мифическая утопия, некогда якобы существовавшая в Средиземном море, а может, в Атлантическом океане (Канарские или Азорские острова — ее остатки), в Исландии, Швеции, на Карибах, а может, и в Тихом океане (между Южной Америкой и Антарктидой или где-то между Австралией, Новой Гвинеей и Соломоновыми островами и архипелагом Фиджи). Свидетельства существования погибшего континента, очевидно, были смыты, когда он сгинул в волнах, но это не остановило полет воображения искателей утопии. В изданной в 1954 г. книге «Потерянные континенты» писатель-фантаст Л. Спрэг де Камп перечисляет 216 разных «Атлантид», из которых лишь 37 названы воображаемыми или аллегорическими, авторы остальных упоминаний были убеждены, что это реальный утраченный континент, который можно найти. В 1989 г. французский ныряльщик и искатель сокровищ Пьер Жарнак насчитал свыше 5000 книг об Атлантиде, и это в эпоху до интернета! В книге 2012 г. «Атлантида: В море текстов» (Atlantis: In the Textual Sea) Андреа Альбини упоминает о 23 млн интернет-страниц, посвященных выдуманному утопическому континенту.

 

В действительности искать Атлантиду бессмысленно, поскольку Платон сочинил рассказ о ней в качестве критики социального устройства Афин и призыва к собратьям-афинянам отойти от края пропасти, к которой их подвели война и богатство. В диалоге «Тимей» собеседник Платона Критий объясняет: египетские жрецы рассказали греческому мудрецу Солону, что его предки некогда сокрушили могущественную империю, находившуюся сразу за Геркулесовыми столпами (специалисты по Атлантиде обычно ассоциируют их с Гибралтарским проливом). «Эта огромная мощь собралась воедино, замыслив одним ударом покорить вашу страну, и нашу, и всю область за тесниной; и тогда, Солон, твоя страна воссияла в человечестве во всем величии своей добродетели и силы». Однако затем «случились жестокие землетрясения и потопы; и в один день и в одну ночь бедствий все ваши воины были заживо проглочены землей, и остров Атлантида также исчез в морских глубинах». Атлантида − не утопия, которую следует копировать, а предупреждение о том, что происходит, когда общество поражено чрезмерной воинственностью и алчностью. Когда это случилось с жителями Атлантиды, Зевс призвал к себе в дом других богов «и, когда собрал их там, сказал…». Здесь текст обрывается, но позиция Платона ясна. На рисунке 3 воспроизведено одно из многочисленных художественных представлений об Атлантиде и ее разрушении, в данном случае картина Томаса Коула, написанная в 1836 г.

 

 

 

Основой фантазии Платона послужил его опыт взросления в период конца Золотого века Афин, разорительных войн со спартанцами и карфагенянами. Он посещал другие города, например Сиракузы, где видел многочисленные храмы, достойные атлантов, и Карфаген, круглая гавань которого контролировалась с центрального острова, как в Атлантиде. Землетрясения в то время были частым явлением: когда Платону было 55 лет, одно из них превратило в руины Гелику, город всего в 64 км от Афин, а главное, за год до его рождения землетрясение уничтожило военный аванпост на маленьком острове Аталанте. Платон вплел в литературный миф исторический факт, как и в своей более знаменитой работе «Республика», где пытался показать, как утопия может переродиться в антиутопию. По его собственному объяснению: «Можно предпочесть ложь правде ради нравственного поучения». Миф об утопии — это послание.

 

История антиутопии началась позже. Это слово впервые прозвучало в 1868 г. в речи философа-утилитариста Джона Стюарта Милля, участвовавшего в дебатах в Британской палате общин и охарактеризовавшего политику правительства в отношении Ирландии: «Было бы, пожалуй, слишком лестно назвать их утопистами, скорее они заслуживают названия антитопистов или дурнотопистов. То, что принято называть Утопией, слишком хорошо, чтобы это можно было осуществить на практике, но то, чему они отдают предпочтение, слишком плохо, чтобы это осуществлять». Диковинное определение восходит к изначальному антониму понятия утопии, введенному основателем утилитаризма Джереми Бентамом, но его неуклюжий неологизм cacotopia («дурнотопия») — не прижился.

 

Если утопия — воображаемое место, где все так хорошо, как только возможно, то антиутопия — воображаемое место, где все предельно плохо. Как замечает историк, специалист по утопиям Говард Сигал, «то, что для одного человека или общества является утопией, может быть чьей-то антиутопией, или “дистопией”». Например, Утопия Мора показалась бы антиутопией большинству из нас, чем-то вроде Северной Кореи. «Если кто-то получает разрешение отравиться далеко от своего района и будет задержан без паспорта, выданного высшим магистратом, — описывает Мор законы своего идеализированного общества, — то, если он осмелится на это во второй раз, будет обращен в рабство». Роман Айн Рэнд «Атлант расправил плечи» — другой пример утопии/антиутопии, открывающийся описанием общества, переживающего упадок вследствие действий главного героя Джона Галта, возглавляющего бунт «людей разума». Их цель — ввергнуть цивилизацию в хаос, чтобы на ее пепле герои могли построить земную Атлантиду. Когда два главных героя книги летят над дымящимися руинами некогда великой цивилизации, героиня Рэнд, Дагни Таггарт, восклицает: «Это конец». Нет, подхватывает Галт, «это начало». За антиутопией следует утопия. Небеса на земле.

 

Утопии — это идеализированные картины совершенного общества; антиутопии — те же идеи, осуществленные на практике. Вот он, корень зла. Люди действуют согласно своим убеждениям, и если вы убеждены, что единственное, что мешает вам и/или вашим близким, друзьям и клану оказаться в земном раю, — это другой человек или другая группа, а ваше представление о небесах включает вечную жизнь по другую сторону бытия или бесконечное блаженство здесь и сейчас, то ваша жестокость по отношению к ним не будет знать границ и дозволено будет все. Уничтожение людей во имя религиозных или идеологических верований — причина огромных потерь в ходе различных конфликтов в истории человечества — от походов крестоносцев, деятельности инквизиции, охоты на ведьм и религиозных войн минувших веков до мировых войн и случаев геноцида ХХ в. Как сказал политический философ Джон Грэй в своей книге «Черная месса» (Black Mass): «Утопии — это грезы о коллективном спасении, которые по пробуждении оказываются кошмарами».

 

Провалы экспериментов по новому социальному устройству в XIX в., например «Новой гармонии» в Индиане (1825−1829), «Брук Фарм» в Массачусетсе (1841−1846), «Общины Онейда» в Нью-Йорке (1848−1881) и «Октагон-сити» в Канзасе (1856−1957), прошли практически безболезненно, поскольку там не применяли к отступникам принуждение и насилие, но пытались привлечь новых членов преимуществами. «Перед людьми, влачившими тяжкое ярмо жизни, Ассоциация возникает, словно мираж в пустыне, — пишет Джон Хамфри Нойес, социалист-утопист, основатель “Общины Онейда”. — Они видят в отдалении великолепные дворцы, зеленые поля, золотые нивы, мерцающие фонтаны, много отдыха и любви; одним словом, Дом, который является и Небесами». Представление Нойеса о небесах включало коллективное владение и свободную любовь, воплощалось в жизнь под руководством, главным образом, его самого и с выгодой для него же (в традициях любого культа) и распалось после его смерти. Но по крайней мере никого не убили (и секса было много).

 

В Соединенных Штатах в середине XIX в. насчитывалось почти 100 таких общин, задуманных как утопии. Одни были религиозными, другие светскими, и все оказались утопичными в том смысле, что были обречены на провал с самого начала. Например, «Фрутлэндз», утопическая община, основанная в 1843 г. группой мормонов, просуществовала всего семь месяцев, пока ее строгое вегетарианство и отказавшаяся от денежных расчетов экономика не столкнулись с реалиями первой новоанглийской зимы. Ральф Уолдо Эмерсон сформулировал проблему всех подобных сообществ, описывая утопичные социалистические схемы Шарля Фурье: «Фурье учитывает все факты, за исключением одного — жизни». Друг Эмерсона Джордж Рипли, священник-унитарий, основал в 1841 г. в Роксбери (Массачусетс) Сельскохозяйственное и образовательное учреждение. Основанная на идеях утопического социализма Фурье и известная под коротким названием «Брук Фарм», эта община также следовала принципу свободной любви. Эксперимент завершился через шесть лет, когда жилые постройки общины были уничтожены пожаром, а средств или желания восстанавливать их не нашлось.

 

Такие коммуны, как их иногда называют, создаются и сегодня, хотя и в иных формах. Например, «Тамера», которая была основана немецким психоаналитиком Дитером Думом (вместе с теологом Сабиной Лихтенфельд) в 1978 г. в германском Шварцвальде и в 1995 г. воссоздана в Португалии. Коммуна должна была стать «самодостаточной, устойчивой и воспроизводимой моделью общины, основанной на ненасильственной кооперации и сосуществовании людей, животных, природы и Творения ради будущего мира для всех». Кто станет возражать против столь возвышенных целей? В действительности «Тамера» функционирует скорее не как община, а как экспериментальный исследовательский центр, университетский кампус, встроенный в стабильное общество. Цели их Школы любви звучат знакомо: любовь без ревности, сексуальность без страха, верность любви и страсти, а также «новые пути» в партнерстве; иными словами, свободная любовь. Я ознакомился с похожим экспериментальным обществом в 2017 г., посетив знаменитый Свободный город Христианию в центре Копенгагена, «автономный квартал» с примерно 760 жителями (630 взрослых, 130 детей), основанный в 1971 г. в пустых казармах бездомными, которые поселились здесь при практически полном игнорировании со стороны властей. (В 2012 г. я выступал там с лекцией, но почти ничего не увидел, поскольку дело происходило вечером.) Большинство обитателей  Христиании живут в покрытых граффити заброшенных зданиях и самодельных хибарах, разбросанных по территории в окружении садов, тропинок и канавок с водой, соединяющих 15 разнородных внутренних общин (см. мои фотографии на рисунке 4). Мне не разрешили фотографировать «Пушер-стрит», и по веской причине: традиционная товарная культура, давно обеспечивающая существование общины, — марихуана в разных видах — в Дании формально вне закона. 

 

(Эта улица виднеется вдали слева от меня на селфи.) «Задача Христиании — создать самоуправляемое общество, где все и каждый отвечает за благополучие всей общины, — гласит устав сообщества. — Наше общество должно быть экономически самодостаточным, и, соответственно, мы должны быть непоколебимы в своем убеждении, что психологических и экономических лишений можно избежать». 

 

Самодостаточность силами таких компаний, как Christiania Bikes и Helena Jewelry, может быть целью, но место выглядит неотличимым от калифорнийских общин хиппи 1960-х гг., времен моей юности. Хозяева сказали мне, что стесняющиеся фотографироваться наркодилеры входят в организованный наркокартель, который устанавливает цены и распоряжается прибылями от большинства продаж гашиша и марихуаны. Хотя это нетипично, но 31 августа 2016 г. два офицера полиции и гражданское лицо были застрелены вооруженным наркоторговцем, когда въехали в квартал, чтобы положить конец этому бизнесу. Другие полицейские рейды обнаруживали здесь оружие, военное снаряжение, бронежилеты, самодельные взрывпакеты, бомбы и валюту любой подпольной экономики — наличность.

 

 

Большинство подобных сообществ губит бесконечный список слабостей человека и социума, что прекрасно выразила мастер журналистских расследований Алекса Клэй в исследовании причин провала большинства человеческих организаций:

 

Малярийные болота, ложные пророчества, сексуальная политика, тираны-основатели, харизматичные аферисты, нехватка чистой питьевой воды, бедные почвы, неумелый труд, синдром неугомонного мечтателя, непригодная для обработки земля — все это гипертрофирует проблемы на тернистом пути коммун. Но непосредственные причины краха многих коммун больше похожи на сложности, с которыми сегодня сталкивается любая организация: нехватка капитала, выгорание, конфликт из-за частной собственности и управления ресурсами, неэффективные системы осмысления конфликтов, групповщина, проблемные основатели, управление репутацией, непрофессионализм и неумение привлечь новые таланты или следующие поколения.

 

Большинство коммун не могут существовать без поддержки извне — без покровителей, благотворителей и жертвователей. Более устойчивая бизнес-модель коммуны реализована в Институте Эсален в калифорнийском Биг-Сюр, центре раскрытия человеческого потенциала, где я бывал много раз. В этом комплексе на живописном крутом берегу Тихого океана платежеспособные клиенты посещают семинары и творческие мастерские, расслабляются на сеансах массажа и в горячих природных источниках, медитируют и занимаются йогой, едят здоровую органическую пищу и совершают экскурсии по окрестностям. Цены ниже, чем в пятизвездочных курортных отелях соседнего Монтерея, но за несколько дней здесь легко можно выложить тысячи долларов, если вы не готовы спать в спальном мешке в общем помещении. Здешние обитатели — это наемный персонал или волонтеры, отрабатывающие свое проживание на кухне, ухаживающие за садами и территорией или руководящие семинарами и прочей деятельностью, а ежегодный сбор пожертвований помогает сводить многомиллионный бюджет. Условия спартанские, но виды великолепны (см. рис. 5). Однако это скорее оздоровительный центр, чем утопия.

 

 

 

Худшим вариантом, но не социальной катастрофой, являются утопические культы наподобие швейцарского Ордена Солнечного храма 1980−1990-х гг., 48 членов которого были умерщвлены различными способами, а их тела сожжены. Был еще уфологический культ «Небесные врата», основанный в 1975 г. Маршаллом Эпплуайтом и Бонни Неттлз, которые заявляли, что они прибыли на НЛО из другого измерения, высшего по отношению к человечеству. Члены секты продавали свое имущество, жили в изоляции и путешествовали парами, чтобы избежать нежелательного влияния чужаков. Они обитали в темных комнатах, чтобы имитировать космическое путешествие, и вели аскетическую жизнь с минимумом материальных предметов и монастырским распорядком. Секс считался греховным при любых отношениях, и шестеро мужчин-сектантов даже совершили добровольную кастрацию, чтобы укротить страсти. К середине 1990-х гг. группа зарабатывала на жизнь с помощью веб-сервисов, зарегистрировав коммерческое обозначение «Higher Source» («Высший источник») и создав сайт heavensgate.com(который до сих пор поддерживается оставшимися членами). Однажды ночью в начале 1997 г. группа услышала выпуск радиопрограммы Арта Белла Coast to Coast AM — типичный источник конспирологических теорий, почти или совершенно не подтвержденных. Гость программы поведал поразительную историю, что появление в ночном небе кометы Хейла — Боппа, о которой тогда много говорили, скрывает тайну: под ее прикрытием к нам приближается НЛО с тайной миссией на Земле. Члены «Небесных врат» уверовали, что это транспорт, который заберет их на «надчеловеческий уровень эволюции» (TELAH) — «физическое, материальное пространство», где они будут жить вечно в чистом блаженстве. Неважно, что не было и тени свидетельства наличия за кометой межпланетного корабля, не говоря уже о том, что миссия заключалась именно в спасении горстки членов очередного культа нью-эйдж из Сан-Диего. Как они попадут на НЛО — совершенно другой вопрос, оказавшийся убийственным. 25 марта 1997 г. Эпплуайт убедил 39 последователей совершить путешествие, приняв смертельный коктейль из фенобарбитала и водки, а для надежности они добровольно натянули на головы полиэтиленовые пакеты, чтобы задохнуться. Власти нашли их на следующий день в арендованном доме в Сан-Диего лежащими навзничь на кроватях в одинаковой одежде: черные рубашки, тренировочные брюки, кроссовки Nike и спортивные браслеты выше локтя с надписью «Группа высадки “Небесные врата”».

 

Самым убийственным из утопических культов оказался Джонстаун преподобного Джима Джонса, 918 членов которого совершили самоубийство или были убиты 18 ноября 1978 г., когда Джонс убедил их сделать окончательный выбор между разрушающейся общиной, построенной ими в джунглях Гайаны, и утопической жизнью, ожидающей по ту сторону бытия:

 

Я рад, что все кончено. Скорее, скорее, дети мои… Никакой больше боли… Смерть в миллион раз лучше десяти дней этой жизни. Если вы знали, что ждет вас, то будете рады уйти сегодня… Это революционное самоубийство. Это самоубийство не саморазрушение… Если мы не можем жить с миром, давайте умрем с миром. Отнимем у себя жизнь. Мы отбросили ее. Мы устали. Мы не совершаем самоубийство, мы совершаем акт революционного самоубийства, протестуя против условий бесчеловечного мира.

 

Многие режимы с последствиями, на порядок более катастрофическими, были построены в XX в. в результате экспериментов с утопической социалистической идеологией, провозглашенной в марксистской/ленинской/сталинской России (1917−1989), фашистской Италии (1922−1943) и нацистской Германии (1933−1945). Крупномасштабные попытки достичь политического, экономического, социального или расового совершенства вылились в уничтожение миллионов людей собственными властями или войны с другими государствами, считавшимися препятствиями на пути в рай. Марксистский теоретик и революционер Лев Троцкий выразил утопическое видение в памфлете 1923 г.:

 

Человеческий род, застывший Homo sapiens, станет несравненно сильнее, умнее, тоньше; его тело — гармоничнее, движения — ритмичнее, голос — музыкальнее. Формы быта приобретут динамическую театральность.

Средний человеческий тип поднимется до уровня Аристотеля, Гёте, Маркса. Над этим кряжем будут подниматься новые вершины.

 

Эта недостижимая цель привела к таким немыслимым экспериментам, как опыты И. Иванова, которому Сталин поручил заняться скрещиванием людей и человекообразных обезьян с целью создания «нового непобедимого человеческого существа». После того как Иванову не удалось вывести гибрид человека и шимпанзе, Сталин приказал его арестовать, заключить в тюрьму и сослать в Казахстан. Что касается Троцкого, то, будучи во власти и являясь одним из первых семи членов Политбюро ВКП(б), он организовал концентрационные лагеря для отказавшихся присоединяться к его великому утопическому эксперименту. Из них впоследствии развился «архипелаг ГУЛаг», где погибли миллионы русских граждан, считавшихся препятствиями на пути в грядущий утопический рай. Когда же собственная его теория — троцкизм — вошла в противоречие с теорией сталинизма, он был убит по приказу диктатора наемником в Мексике в 1940 г.

 

Русский и советский биолог Илья Иванович Иванов впервые выступил с докладом о гибридизации человека и обезьяны в 1910 г. на Всемирном конгрессе зоологов, проводил опыты во Французской Гвиане на средства парижского Института Пастера. В Советской России он пытался заинтересовать своим проектом нескольких официальных лиц, получил поддержку Н.П. Горбунова, управляющего делами СНК СССР, и общества биологов-материалистов. Подвергся политической критике в своем институте, был сослан в Алма-Ату с сохранением звания и должности, где вскоре умер. Решение о финансировании экспериментов утверждал Л.Б. Каменев, сведения о заинтересованности И.В. Сталина в «Сухумском эксперименте» отсутствуют, в том числе у исследователя, на которого ссылается автор (см., напр.: Россиянов К.О. Опасные связи: И.И. Иванов и опыты скрещивания человека с человекообразными обезьянами // Вопросы истории естествознания и техники. 2006).

 

Во второй половине XX в. революционный марксизм в Камбодже, Северной Корее и многочисленных государствах Южной Америки и Африки повлек за собой убийства, погромы, геноцид, этнические чистки, революции, гражданские войны и финансируемые государством конфликты — все это во имя рая на земле, ради создания которого потребовалось уничтожить упорствующих диссидентов. В общей сложности около 94 млн человек погибло от рук революционных марксистов и коммунистов-утопистов в России, Китае, Северной Корее и других государствах — ужасающее число, сравнительно с 28 млн убитых нацистами. Если вам приходится убивать людей десятками миллионов ради осуществления утопической мечты, вы сумеете построить только кошмар антиутопии.

 

В книге «Почему бы не убить их всех? Логика и предупреждение массовых политических убийств» (Why Not Kill Them All? The Logic and Prevention of Mass Political Murder) Дэниэл Чирот и Кларк Макколи проводят параллели между христианской и марксистской эсхатологией. В мире до грехопадения, по Марксу, не было частной собственности, классов и классовой структуры, отчуждения работников и работодателей. Затем произошло грехопадение и изобретение частной собственности, приведшее к эксплуатации и разделению общества на экономические классы имущих и неимущих. Этот греховный мир может существовать лишь до апокалипсиса, когда «последняя ужасная революция уничтожит капитализм, отчуждение, эксплуатацию и неравенство». Избранными в этой эсхатологии являются, естественно, коммунисты и Маркс — Спаситель их. Затем был гитлеровский «Тысячелетний рейх», еще один воображаемый эсхатологический сценарий, имеющий параллели с христианством, рассуждают Чирот и Макколи:

 

Неслучайно Гитлер обещал «Тысячелетний рейх», тысячу лет совершенства, аналогичные тысячелетнему царствованию добра, обещанному в «Откровении» до возвращения зла, великой битвы между добром и злом и окончательной победы Бога над Сатаной. Вся образность его нацистской партии и режима была глубоко мистической, наполненной религиозным, зачастую христианским, литургическим символизмом, и апеллировала к высшему закону, к миссии, возложенной судьбой и провозглашенной пророком Гитлером.

 

Люди не могут стать совершенными, поскольку совершенства не существует, ни индивидуального, ни коллективного, но вера в него ведет к убеждению в непогрешимости методов и к невозможности исправить ошибки, неизбежно возникающие при устроении идеального общества для неидеального биологического вида. Утопии терпят крах вследствие ложности теории о человеческой природе, в них коллективная собственность, общественный труд, авторитарное правление и административно-управленческая экономика сталкиваются с индивидуализмом, стремлением к автономии и врожденной разнице способностей, что приводит к неравенству результатов и несовершенству условий жизни и труда, а это неприемлемо для утопий, преданных идее равного распределения благ. Один из членов общины Роберта Оуэна «Новая гармония» объяснил: «Мы испробовали все мыслимые формы организации и управления. У нас был мир в миниатюре. Мы повторили Французскую революцию, получив отчаявшиеся сердца вместо мертвых тел. Казалось, нас победил естественный закон — закон разнообразия». В 1964 г. в речи по поводу выдвижения на пост президента от Республиканской партии Барри Голдуотер сформулировал одну из фундаментальных проблем утопий при столкновении с человеческой жаждой власти:

 

Стремящиеся к абсолютной власти, даже если она нужна им для того, что они считают добром, просто требуют себе права навязывать свое представление о рае на земле. Позвольте напомнить вам, эти самые люди всегда создавали самые адские тирании. Абсолютная власть развращает, и те, кто желает ее, должны вызывать подозрение и встречать противодействие. Их ошибочный курс проистекает из ложного понимания равенства, дамы и господа. Равенство, в верном понимании, как видели его наши Отцы-основатели, ведет к свободе и признанию за каждым права созидать. Ложно понимаемое, как это с трагическими последствиями происходит в наше время, оно ведет сначала к конформизму, а затем к деспотизму.

 

Порочность цели утопической погони за идеальным счастьем была продемонстрирована Джорджем Оруэллом в его анализе Mein Kampf (1940 г.). Журналист и критик заметил, что Гитлер «уловил ложность гедонистического отношения к жизни». Если большинство прогрессистов и либералов после Первой мировой войны уверовали, что людям нужна только жизнь без боли и борьбы, то Гитлер, по замечанию Оруэлла, понял, что людям недостаточно «комфорта, безопасности, короткого рабочего дня, гигиены, контроля рождаемости и, в целом, здравого смысла; они также, пусть неосознанно, стремятся к борьбе и самопожертвованию». Рассматривая массовую привлекательность фашизма и социализма, Оруэлл подчеркнул, что фашизм, нацизм и социализм (каким он был при Сталине) — это более обоснованные теории с учетом человеческой природы, поскольку людям нужны препятствия и цели, а не только удовольствия. «Если социализм и даже капитализм, с меньшей охотой, сказал людям: “Я предлагаю вам хорошие времена”, то Гитлер сказал им: “Я предлагаю вам борьбу, опасность и смерть”, в результате чего вся нация припала к его ногам». Оруэлл предупреждал: «Не следует недооценивать этот эмоциональный призыв».

 

Основная проблема утопической логики начинается с утилитарного расчета, что все будут жить в совершенной гармонии, стоит только избавиться от диссидентов, чей взгляд на мир отличается от взгляда коллективного. Мы знаем по ныне знаменитой «проблеме вагонетки», что большинство людей готово убить одного, чтобы спасти пятерых. Вот условия: вы стоите около стрелки на железнодорожном пути и можете перевести на другие рельсы вагонетку, которая вот-вот убьет пятерых путевых рабочих. Если вы нажмете переключатель, это направит вагонетку на запасной путь, где она убьет одного рабочего. Если вы ничего не сделаете, погибнут пятеро. Как вы поступите? Большинство людей отвечает, что нажмут переключатель. Если даже люди из западных (надо полагать, просвещенных) стран сегодня считают нравственно допустимым убить одного ради спасения пятерых, представьте, как легко завлечь людей, живущих в автократиях, утопическими идеями, что можно, скажем, уничтожить 1000 человек, чтобы спасти 5000, или убить миллион, чтобы 5 млн процветали. Что такое несколько нулей, когда речь идет о бесконечном счастье и вечном блаженстве? Против этого предостерегал Томас Пейн в 1795 г. в «Диссертации о первых принципах правления» (Dissertation on First Principles of Government): «Тот, кто хочет обезопасить собственную свободу, должен защищать от притеснения даже врага, поскольку если он нарушит свой долг, то создаст прецедент, который доберется и до него».

 

Долгую историю идеи прогресса описал Дж. Б. Бери в классическом труде 1920 г. «Идея прогресса» (The Idea of Progress) и позднее Роберт Нисбет в книге 1980 г. «Прогресс: История идеи» (History of the Idea of Progress). Они показали, что эти идеи всплывают главным образом как меры противодействия упадку или поддержания веры в утопическое государство, религиозное или светское, движение к которому совершается целую вечность. Бери проводит черту между прогрессом вследствие способности и желания людей обеспечить, скажем, «свободу, толерантность и равенство возможностей» и тем, что вытекает из таких идей, как «судьба, провидение или личное бессмертие», когда прогресс рассматривается как своего рода сила природы, независимая от действий человека. Как подчеркивает Нисбет, «идея прогресса состоит в том, что человечество развивалось в прошлом от некоего исконного состояния примитивности, варварства или даже ничтожности, развивается сейчас и продолжит развиваться в обозримом будущем». Он замечает, однако, что идея прогресса стоит и за тоталитарными режимами XX в., левыми и правыми, так что сама идея может приводить, а может и не приводить к желаемым результатам. Кардинал Ньюман заметил: «Люди, готовые умереть за догму, даже не пошевелятся ради логического вывода». Нисбет добавляет: «Идея медленного, постепенного, неотвратимого прогресса человечества до более высокого состояния знания, культуры и нравственности — это догма».

 

Возможно, но на практике социумы и общества, придерживающиеся идеи прогресса, дающего результаты, относятся к протопическому типу, предполагающему постепенный прогресс, шаг за шагом, в направлении улучшения, а не совершенства. Футурист Кевин Келли так объясняет этот неологизм: «Протопия — это состояние, когда сегодня лучше, чем вчера, пусть и немного. Протопию гораздо труднее вообразить. Поскольку протопия предполагает много новых проблем наряду с новыми преимуществами, эту сложную взаимосвязь удавшегося и не удавшегося очень сложно прогнозировать». В книге «Моральная дуга» (The Moral Arc) я показал, что протопический прогресс лучше всего описывает монументальные нравственные достижения последних нескольких веков: уменьшение количества войн, отмену рабства, сокращение применения пыток и смертной казни, а также всеобщее избирательное право, либеральную демократию, гражданские права и свободы, однополые браки и права животных. Все это примеры протопического прогресса, в том смысле что к ним шли постепенно, шаг за шагом. В этом нет ничего телеологического или неизбежного, поскольку прогресс не сила природы; это результат человеческих действий.

 

 

Люди действуют в соответствии со своими убеждениями, и, если вы верите, что цивилизация находится в упадке и что вы в силах это остановить, это может стать обоснованием насилия. Например, «олимпийский террорист» Эрик Рудольф так объяснил, что заставило его заложить взрывные устройства в разгар Олимпийских игр в Атланте в 1996 г.: «Решение действовать стало результатом долгих лет моего противостояния упадку западной цивилизации и осознания, что только радикальные действия могут замедлить или прекратить этот упадок». На следующий год Рудольф заминировал клинику, где проводили аборты, и лесбийский бар в Атланте, а в 1998 г. — абортарий в Бирмингеме (Алабама). После его поимки в июне 2003 г. стало известно, что он член движения Христианской Идентичности, экстремистской организации, члены которой считают евреев сатанистами и чернокожих — недочеловеками. Он сказал представителям закона, что хотел победить аборты и «гомосексуальную повестку дня», которые считал результатом «гнилого пиршества материализма и сибаритства», защитить «целостность американского общества» и «само существование нашей культуры». Он рассуждал: «Ставить гомосексуальные отношения вровень с эталоном и объявлять их всего лишь законным выбором образа жизни — значит открыто покушаться на здоровье и чистоту цивилизации в долгосрочной перспективе и ставить под угрозу сами основы общества».

 

Готовность отвечать жестокостью на кажущийся крах цивилизации превратила в террориста гения математики с гарвардским дипломом Теда Казински, известного как Унабомбер. С 1978 по 1995 г. он приговаривал людей к смерти, рассылая им по почте бомбы, убившие троих и ранившие 23 человека. В своем бессвязном 50-страничном манифесте «Индустриальное общество и его будущее», опубликованном The New York Times и другими изданиями в надежде, что кто-нибудь из читателей опознает рассуждения автора о закате цивилизации (это удалось брату Казински, что и позволило его задержать), террорист утверждал, что промышленная революция была «бедствием для человечества». Хотя технологии увеличили продолжительность жизни в промышленно развитых странах, они «дестабилизировали общество, сделали жизнь не удовлетворяющей потребностям, подвергли людей унижениям, привели к широкому распространению психологических проблем (а в странах третьего мира — и физических страданий) и причинили огромный ущерб природе». «Дальнейшее развитие технологий, — утверждал Казински, — ухудшит ситуацию». Современные американцы — это «растленные ленивые аристократы», они «пресыщены, гедонистичны, деморализованы», они не более чем «домашние животные». Говоря во множественном числе от первого лица, иногда от имени FC (клуба свободы — Freedom Club), как многие его предшественники-революционеры, Казински отстаивал необходимость революции, необязательно беспощадно неожиданной, но представляющей собой «относительно постепенный процесс протяженностью в несколько десятилетий». Он явился предложить «меры, которые все, кто ненавидит индустриальную систему, могли бы принять на вооружение, чтобы проложить дорогу революции против этой формы общественного устройства». Это не должна быть политическая революция, продолжал Казински, не свержение правительства, а изменение «экономической и технологической основы нынешнего общества». После революции появится новая идеология, «враждебная технологии индустриального общества… чтобы, когда и если система потерпит крах, ее остатки были бы полностью уничтожены и эту систему нельзя было восстановить».

 

В 2010 г., уже находясь в тюрьме, Казински размышлял о прочитанных им комментариях к его текстам, авторы части которых упрекали его в неоригинальности и сравнивали с радикальными защитниками окружающей среды: «Многие радикальные инвайронменталисты и “зеленые” анархисты говорят о революции, но, насколько мне известно, никто из них не проявил понимания того, как происходят настоящие революции, и, похоже, не сообразил, что единственной мишенью революции должна быть технология как таковая а не расизм, сексизм или гомофобия». Обложка книги Казински (рис. 6) рисует мрачные перспективы, свойственные антиутопичному пессимистическому мировосприятию. Хотя его упадничество было отчасти спровоцировано психическим заболеванием, такую позицию разделяют слишком многие.

 

 

 

Интеллектуалы точно так же подвержены обаянию райского прошлого, предшествовавшего эпохе упадка, разве что не склонны к насилию. Во всяком случае, вот уже полтора столетия интеллектуалы и ученые предсказывают неизбежный крах западной цивилизации, несмотря на развитие идей и социальных институтов, обеспечивающих ее успех, — науки и технологии, разума и гуманизма Просвещения, демократии и всеобщего права голоса, прав собственности и верховенства закона, свободы предпринимательства и торговли, а также расширения прав индивида, охвативших всех людей и даже другие живые существа. Казалось бы, ученые и интеллектуалы — именно те, кто продвигает все эти ценности, — должны восхвалять подобный прогресс, но нет, они мрачны, как никогда прежде. Поиск книг на Amazon по запросу «наступающий кризис» дает следующие результаты: «Приближающийся финансовый кризис» (2015), «Глобальный кризис водных ресурсов» (2008), «Скорый крах рынка облигаций» (2013), «Подготовьтесь, пока не поздно! Почему масштабный кризис неизбежен и как его пережить» (2015), «ИГИЛ, Иран и Израиль: Что вам нужно знать о нынешнем кризисе на Ближнем Востоке и скорой ближневосточной войне» (2016), «Близящийся нефтяной кризис» (2012), «Климатический кризис уже близко?» (2012), «Приближающийся экономический армагеддон» (2010), «Скорый инфляционный кризис» (2014), «Голод близко» (2011), «Повышение уровня океана и близящийся кризис прибрежных территорий» (2012) и еще 55 страниц подобных названий.

 

Поиск по «упадку и падению», естественно, выдает «Римскую империю» Гиббона, а также «Византию», «Империю Габсбургов», «Оттоманскую империю», «Британскую империю», «Британскую аристократию», «Японскую империю», «Советскую империю», «Римско-католическую церковь», «Радикальный католицизм», «Американскую республику», «Демократию в Америке XXI века», «Американский рост», «Америку, верившую в Буша» и «Запад» — и это лишь несколько примеров с первых десяти из 100 страниц подобного мрачняка. «Расцвет и закат» — 11 857 книг, начиная с классического «Третьего рейха» Уильяма Л. Шира и далее: расцвет и закат «Древнего Египта», «Классической Греции», «Александрии», «Карфагена», «Римской империи», «Дома Цезаря», «Дома Медичи», «Британской империи», «Коммунизма», «Народа чероки», «Американского роста», «Американского бизнеса», «Конституции», «Общества», «Наций» и «Великих держав». Единственные два найденных мной позитивных примера — книги о расцвете и закате «Насильственных преступлений» и «Рабства».

 

В конце 1980-х гг. я залпом прочел «Взлеты и падения великих держав» Пола Кеннеди и впоследствии включил эту книгу в курс по истории войн, который читал. Я глубоко проникся его тезисом, что Америка достигла «имперского перерастяжения» и скоро повторит судьбу Британской империи и Pax Britannica. «Задачей, с которой столкнутся американские государственные деятели в следующие десятилетия, — предупреждал Кеннеди, — будет так “разрулить” ситуацию, чтобы относительная эрозия положения Соединенных Штатов происходила медленно и плавно». Это было всего за три года до краха Советского Союза, приближения которого Кеннеди даже не заметил, как и практически все на Западе, включая экспертов по СССР. Демократия также не была обойдена вниманием горе-предсказателей. «Сумерки демократии», «Ловушка демократии», «Демократия: проверка на прочность», «Сдача демократии», «Замороженная республика», «Продажа Америки», «Банкротство Америки», «Американская мечта под ударом» и «Кто скажет людям» (даже без вопросительного знака) — вот лишь несколько книг, вышедших с 1990-х гг., то есть в период небывалого процветания США при президентстве демократического центриста Билла Клинтона.

 

В первом десятилетии XXI в. тенденция продолжилась, о чем свидетельствуют два фрагмента популярных работ ведущих публичных интеллектуалов. Первый фрагмент — это абзац, с которого начинается книга трижды кандидата на пост президента США, политического аналитика Патрика Бьюкенена «Черчилль, Гитлер и ненужная война» (Churchill, Hitler and Unnecessary War, 2008), история и анализ общества, возглавившая список бестселлеров The New York Times и ставшая темой номера Newsweek от 23 июня:

 

Мы сами можем ясно видеть, что время Запада проходит. В течение одного столетия пали все великие дома континентальной Европы. Все империи, правившие миром, исчезли. Ни одна европейская нация, кроме мусульманской Албании, не имеет уровня рождаемости, который позволил бы ей прожить еще один век. Доля в мировой популяции людей европейского происхождения усыхает уже три поколения. Характер каждой западной нации непоправимо искажается вторжением из стран третьего мира, которому никто не сопротивляется. Мы медленно исчезаем с лица земли.

 

Второй текст — фрагмент эпилога эпохального исторического труда гарвардского историка Ниалла Фергюсона 2006 г. «Война мира» (The War of the World), представленного также в документальном сериале канала PBS, собравшем массовую аудиторию телезрителей:

Сто лет назад Запад правил миром. После столетия периодически вспыхивающего кровопролитного конфликта европейских империй это уже не так. Сто лет назад граница между Западом и Востоком находилась где-то в окрестностях Боснии и Герцеговины. Теперь, судя по всему, она проходит через каждый европейский город. Это не значит, что по этим новым рубежам неизбежно пойдут конфликты. Это означает, однако, что если история XX в. о чем-то свидетельствует, то хрупкое здание цивилизации может очень быстро разрушиться даже там, где разные этнические группы кажутся неплохо интегрированными и имеют общий язык, а то и одну веру и общие гены.

 

Исторический ревизионизм призван объяснить упадок Запада путем переосмысления Второй мировой войны как «ненужной войны», а не «доброй брани» (Бьюкенен), путем объединения двух мировых войн в один длинный этнический и экономический конфликт, которого можно было избежать, если бы Англия оставила Германию в покое (Фергюсон). Другая его задача — продемонстрировать моральное равноправие оси Берлин — Рим и антифашистской коалиции в развязывании и ведении войны, которая, похоже, не помогла тем, кто больше всего в этом нуждался (Фергюсон). Хотя Соединенные Штаты вышли из конфликта главной военной, экономической и финансовой силой в мире, эти авторы считают войну долгосрочной помехой на пути развития европейской культуры и западной цивилизации.

 

 

Упаднический взгляд имеет давнюю историю, описанную Артуром Германом в авторитетной работе «Идея упадка в западной истории» (The Idea of Decline in Western History). В значительной части она была переплетена с тем, что свидетели регресса считают главной причиной взлета Запада, — с семьей, расой, национальной принадлежностью и страной. Назовите это союзом крови и земли (от немецкого лозунга Blut ung Boden), Антипросвещением, романтической пасторальной фантазией о расовой, национальной и культурной чистоте, опирающейся на национальную принадлежность и географию, мечтой о возвращении к расовой чистоте людей, возможно откатом к конституционной монархии или власти милостивого диктатора, когда национальный флаг, вера и семья играли главную роль, где каждый знал свое место в жесткой классовой системе, верхушка которой всем заправляла.

 

Фундамент идеи союза крови и земли был заложен столетием раньше. Все началось с расового пессимизма графа Жозефа Артюра де Гобино, французского аристократа XIX в., заявлявшего, что он прослеживает свою родословную до времени норманнского вторжения и принадлежит к роду, давшему миру Вильгельма Завоевателя. Его мать утверждала, что происходит от незаконнорожденного сына короля Людовика XV, а отец участвовал во Французской революции на стороне роялистов. В 1835 г. молодой Гобино приехал из Нормандии в Париж, где стал свидетелем презрительного отношения интеллектуалов к филистерам — буржуа, промышленникам и торговцам, считавшим науку, технологию и промышленность будущими двигателями прогресса, не говоря уже о стремлении использовать их как инструмент социальной мобильности. Если ученые эпохи Просвещения считали Средние века временем суеверий, от которых следовало избавиться, интеллектуальные круги, в которых вращался Гобино, взирали на них с романтической ностальгией, как на эпоху, когда кровь и земля еще не были осквернены современностью. Политические революции 1848 г. отделили обеспокоенных жестокостью интеллектуалов, таких как Алексис де Торквиль, от тех, кто считал, что жестокостей маловато, например Карла Маркса и Фридриха Энгельса с их знаменитым заявлением в конце «Манифеста Коммунистической партии»: «Коммунисты… открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты только лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

 

Для Гобино, однако, революции по классовому принципу были противоположны самоопределению по принципу аристократического происхождения, noblesse de race, — по его убеждению, движущей силы цивилизации. Это заставило его в 1853 г. написать самую знаменитую свою работу «Опыт о неравенстве человеческих рас». «Важные события, революции, кровопролитные войны, ниспровержение законного порядка, которые слишком долго накладывали печать на европейские государства, заставляют пристальнее вглядеться в политические факты», — замечает он, брюзгливо продолжая: «Средние умы видят только внешние результаты. Если они восхищаются лишь электрической искрой, коей данные события поражают наше воображение, либо пугаются ее, то серьезный мыслитель пытается обнаружить скрытые причины столь страшных потрясений». «Переходя от одной индукции к другой», Гобино пришел к «осознанию того очевидного факта, что этнический вопрос стоит выше всех остальных вопросов истории и в нем заключается ключ к ее пониманию, что неравенство рас, соперничество которых формирует нацию, исчерпывающим образом объясняет судьбы народов».

 

Возникновение науки о расах можно проследить с первой половины XIX в. и рождения антропологии, когда Жорж Кювье и Иоганн Фридрих Блюменбах классифицировали людей на расам: ориентальной/монголоидной (желтой), негроидной/эфиопской (черной) и европеоидной (белой). Среди антропологов вспыхнули споры, являются ли разные расы вариациями одного вида (моногенизм) или разными биологическими видами (полигенизм). Моногенисты полагали, что все существующие человеческие расы возникли в результате медленного отклонения от совершенных жителей райского сада. Считалось, однако, что разные расы в неодинаковой мере подверглись дегенерации. В рейтинге большинства интеллектуалов XIX в. одни расы отпали от первого поколения дальше других: больше всего черные, меньше всего белые, а «красные» египтяне и американские индейцы ставились примерно посередине. Полигенисты не верили, что все расы произошли из одной утробы. Они считали, что было много «Адамов» — прародителей, у каждой расы свой, и ныне это разнообразие представлено самостоятельными расовыми типами. «На основе изучения скелетов и черепов полигенисты настаивали, что черные физически отличались и ментально уступали [прочим]», — поясняет историк Джордж Стокинг в своей всеобъемлющей истории расовой антропологии:

 

На основе расовых признаков «древнеегипетских статуй» они утверждали, что расы остались неизменными на протяжении большей части истории человечества; из смертности белых в тропических регионах выводили, что разные расы явились автохтонными продуктами разных «центров творения» и не способны полностью «акклиматизироваться» в любом другом месте; на анекдотических свидетельствах строили предположения, что гибридное потомство черных и европейцев обладает лишь частичной способностью к скрещиванию.

 

Пока продолжались дебаты моногенистов и полигенистов, вопрос коснулся культурных различий между расами, из чего естественным образом последовало предположение, что некоторые расы более развиты, причем в традициях той эпохи считалось, что чистота белой расы способствует прогрессу, а метиcация ведет к упадку. Лингвистический анализ языков натолкнул некоторых ученых на мысль, что европейцы могли когда-то иметь общий язык наряду с общей культурой. Эту идею подхватили сторонники идеи, что некогда существовала изначальная чистая раса — арийская, которая, как прежде мифы об Атлантиде и Золотом веке, стала новой трактовкой идеи об утраченной высшей цивилизации, результатом деградации которой является цивилизация современная. «Таким образом, можно сформулировать как универсальную аксиому, что иерархия языков находится в строгом соответствии с иерархией рас, — заключает Гобино, приводя далее обычный рейтинг рас. — Меланийская разновидность стоит на самой низшей ступени лестницы. Животный характер, запечатленный в форме таза ее представителей, определил ее судьбу с самого появления на свет. Ей никогда не суждено выйти за пределы самого узкого по интеллекту круга». 

 

Двигаясь вверх по лестнице, Гобино замечает «у желтокожих… слабую физическую конституцию и предрасположенность к апатии… слабо выраженные желания», волю, «скорее граничащую с упрямством, нежели с безрассудством», «во всех делах — приверженность к посредственности, четкое понимание всего, что не является слишком возвышенным или глубоким». Таким образом, «очевидно, что они стоят выше негров, — рассуждает Гобино. — Наверное, любой цивилизатор охотно избрал бы такой народ в качестве основы своего общества, но это совсем не то, что может сформировать общество, придать ему энергию, красоту, жизнестойкость». Цивилизованное общество — это, разумеется, творение «белых народов». «Для них характерны… энергетический интеллект; чувство полезного, но в более широком смысле слова, а также более высоком, более дерзновенном, более идеальном, чем у желтокожих, большая физическая сила, исключительное инстинктивное тяготение к порядку, ярко выраженный вкус к свободе, даже чрезмерной» и так далее и тому подобное. «Общество может быть великим и процветающим лишь в той мере, в какой оно сохраняет сотворившую его благородную группу», — делает вывод Гобино. 

 

Однако расовая дегенерация привела к упадку западной цивилизации по мере вымывания «крови цивилизующей расы». Революции середины века, свидетелем которых стал Гобино, стали символом борьбы остатков прототипической арийско-германской аристократии, от которой он вел собственное происхождение, и новых буржуазных классов, бесцеремонно добивающихся перемен. «Отныне белый вид будет исчезать с лица земли», хотя люди «не исчезнут совершенно, но совершенно деградируют, лишенные силы, красоты и разума». Переживания эпохи воплощает картина Германа Кнакфюсса, написанная под влиянием теорий Гобино и расовой науки того времени и преподнесенная императором Вильгельмом II русскому царю (рис. 7). Она изображает «желтую угрозу» (фигура справа — Будда), наступающую на Европу, и называется «Европейские нации, объединяйтесь для защиты своей веры и своего дома!»

 

 

Одним из фанатов Гобино был немецкий композитор и полемист Рихард Вагнер, сказавший своей жене, что Гобино был его «единственным истинным современником». Вагнер познакомил с его расовыми теориями упадка и краха цивилизаций своего приемного сына Хьюстона Стюарта Чемберлена, англичанина, жившего в Германии, книга которого «Основы XIX века», изданная в 1899 г., заложила фундамент пангерманистского движения начала XX в., а главное, «народного» антисемитизма нацистской расовой философии. Чемберлен сетовал на упадок английского общества, жалуясь Вагнеру, что главные виновники этого — евреи. Поражение Германии в Первой мировой войне укрепило его веру в то, что и эта страна, ставшая его родиной, подобно Англии, ныне подпала «под власть евреев». Он выступал против Веймарской республики, которую называл Judenrepublik, «еврейской республикой». Однако упадничество Чемберлена было поколеблено в январе 1921 г., когда коллега написал ему об «австрийском рабочем, человеке выдающегося ораторского таланта и невероятных политических знаний, который мастерски умеет управлять массами». После знакомства с ним Чемберлен стал называть этого человека «спасителем Германии».

 

Адольф Гитлер читал написанную Чемберленом биографию Вагнера и почерпнул из трудов расовых теоретиков много идей о расовой чистоте, одна из которых заключалась в том, что для выживания германского народа из немецкого общества необходимо убрать евреев. Чемберлен писал Гитлеру после их встречи в 1923 г.: «Моя вера в господство германской нации не поколебалась ни на миг, хотя мои надежды — я это признаю — едва тлели. Вы разом изменили мое душевное состояние. То, что Германия в час величайшей необходимости породила Гитлера, — вот доказательство ее жизнеспособности». Сохранение расовой чистоты подвергалось новой опасности со стороны евреев, которых Чемберлен считал результатом гибридизации бедуинов, хеттов, сирийцев и ариев в ветхозаветные времена. Такое загрязнение расы, по мнению Чемберлена и последователей Гобино (сам Гобино не был антисемитом), привело к капитализму, либеральному филантропизму и «еврейской науке», а все это — к борьбе ариев-тевтонов и евреев. (Иисус в этой безумной картине оказывался арием, а не евреем.)

 

Другим любителем музыки и философии Вагнера был рано проявивший свои дарования филолог Фридрих Ницше, который, побывав на исполнении увертюр к «Мейстерзингерам» и «Тристану и Изольде», воскликнул: «Каждая моя жилка, каждый нерв откликались на эту музыку». Расположение оказалось взаимным, несмотря на принадлежность к разным поколениям. Этот разрыв перекрыла общая для них убежденность в упадке современной цивилизации и мечта остановить его романтическим героизмом, возглавляемым «освободителями, избранными, способными к великим и вечным свершениям», — писателями, художниками, философами и композиторами вроде Рихарда Вагнера. В работе 1872 г. «Рождение трагедии» Ницше утверждал, что аполлонический дух разума и самоконтроля возобладал над дионисийским духом искусства и творчества в истории цивилизации, дав нам «александрийского человека», «вооруженного величайшими силами знания», но творческий дух в нем сокрушен. Европейцы, сетовал он, стали александрийскими людьми, но в операх Вагнера Ницше видел освобождение от декадентской цивилизации.

 

Впоследствии Ницше изменил отношение к музыке Вагнера, сочтя и ее слишком декадентской, но в его более поздних работах продолжилась тема упадка европейской цивилизации в результате утраты «воли к власти». «Утрата воли к власти в любой форме обязательно сопровождается психологическим упадком, декадансом», — провозгласил он в «Антихристе». В «Воли к власти» он заявил, что история — это диалектическая борьба «обделенных жизнью, слабых» и «одаренных жизнью, сильных». Сама цивилизация, заключил Ницше в книге «По ту сторону добра и зла», есть продукт «хищных людей, все еще обладающих несломленной силой воли и жаждой власти, [которые] бросаются на более слабые, более цивилизованные, более мирные расы». Кто были эти хищные люди? Арии Гобино, разумеется, поскольку Ницше следовал за теоретиком упадка в своем нарративе о «белокурой бестии», а христианство, наука и либеральный филантропизм порабощали арийскую аристократию. «Уже какое-то время, — писал он в сочинении “К генеалогии морали”, — вся наша европейская культура движется к катастрофе».

 

Когда его поразила психическая болезнь, Ницше написал вагнеровское духовное подношение «последнему человеку», свое единственное беллетристическое произведение «Так говорил Заратустра», в котором древнеиранский пророк Зороастр (в повествовании именуемый Заратустрой) символизирует жизненную силу древней арийской религии, разделяющей Вселенную на свет и тьму, жизнь и смерть. Именно там Ницше разрабатывает тему сверхчеловека (произведение было положено на музыку Рихардом Штраусом — незабываемая вступительная тема трубы использована Стэнли Кубриком в фильме «2001 год: Космическая Одиссея») и произносит знаменитое «Бог умер», называя себя Антихристом: «Поскольку старый Бог упразднен, я готов править миром».

 

Все эти культурные нити, вплетенные в ткань союза крови и земли, оказали огромное влияние на двух авторов. Первый — Освальд Шпенглер, получивший образование в области философии и естественных наук в Берлинском университете в первом десятилетии нового века, после чего он испытал откровение, что является свидетелем «всемирно-исторического сдвига» национальной идентичности и судеб культуры, борьбы либерального Запада с его собственными ценностями эпохи Просвещения и Германии с ее романтическими идеалами. Сначала Шпенглер собирался назвать свой главный труд «Консервативное и либеральное», но в витрине мюнхенской книжной лавки он приметил книгу «Закат Античности», вдохновившую его на новое название — «Закат Европы». Работа была опубликована в 1918 г., в преддверии поражения Германии в Первой мировой войне. Трактуя историю как силу природы, независимую от людей, заполонявших прошлое, Шпенглер позаимствовал у романтизма метафизическое понятие Volksgeist, «дух народа» (или «национальный характер»), который считал определяющей силой исторического развития. «Каждая культура имеет ограниченное число возможностей своего выражения; она появляется, зреет, вянет, но никогда не возрождается, — писал он, уподобляя цивилизацию живому организму. — Всякая культура проходит через все возрасты отдельного человека. У каждой есть детство, юность, зрелые годы и старость». Старость европейской цивилизации наступила в XIX в., и теперь «аморфные, бездушные человеческие массы, изношенный материал великой истории», бесцельно бродят по великим городам Европы. Чтобы повернуть упадок вспять, европейской культуре нужны «авантюристы, самоназванные цезари, лидеры-отступники и варварские короли». «В нашем германском мире дух Алариха и Теодориха возродится», чтобы сокрушить «диктатуру денег и ее политическое оружие, демократию. Меч восторжествует над деньгами».

 

Другой автор вторил возвращающейся теме «борьбы», «заката» и «упадка» и даже встречался со Шпенглером на фестивале в Байрёйте, где Рихард Вагнер и Фридрих Ницше встречались полвека назад. «Они стояли у слияния двух глубоких и полноводных каналов, текущих сквозь германский культурный ландшафт, — пишет Артур Герман, — один, движущийся от Гобино к Вагнеру и Хьюстону Чемберлену, другой — от Ницше и его последователей, радикальных националистов». Все эти нити вплетались в ткань колоссальных последствий в книге, которую читали очень немногие и еще меньше принимали всерьез. Вот несколько фрагментов.

Все, чем мы восхищаемся на этой земле сегодня, — наука и искусство, технология и изобретения — всего лишь продукт творчества немногих людей и изначально, возможно, одной расы.

 

Все великие культуры прошлого погибли только потому, что изначально творческая раса уничтожила себя отравлением крови.

Смешение крови и следующее из него падение расового уровня — вот единственная причина умирания старых культур; ведь люди гибнут не в результате проигранных войн, но вследствие утраты той силы сопротивления, которая присутствует только в чистой крови.

Арий — это Прометей человечества, из светлого лба которого божественная искра гения воссияла во все времена, навсегда воспламенив огонь знания, осветивший ночь безмолвных тайн, позволив человеку преодолеть восхождение к владычеству над остальными существами на этой земле. Уберите его — и, возможно, через несколько тысяч лет тьма снова спустится на землю, человеческая культура сгинет, и весь мир обратится в пустыню.

Те, кто хочет жить, пусть борются, а те, кто не хочет бороться в этом мире вечной борьбы, не заслуживают жизни.

Самых лютых врагов ариев представляют евреи.

Книга называется Mein Kampf, автора зовут Адольф Гитлер.

 

Так союз крови и земли, видевшийся как утопическое общество (рис. 8), свалился в антиутопический кошмар. Все подобные утопии основаны на видении прошлого, которого никогда не существовало, и проектируемого будущего, которого не может быть. Так рай на земле оборачивается адом.

 

 

 

Союз крови и земли — это не диковина давно минувших времен. Хотя западная цивилизация за последний век добилась огромного нравственного прогресса, утопические фантазии о политическом национализме, экономическом протекционизме, антииммиграции и особенно расе и расовой чистоте оставались латентными несколько десятилетий и не так давно возродились в форме ультраправого консерватизма, поддержанного в 2016 г. назначением Стивена Беннона главным специалистом по вопросам стратегии администрации президента Дональда Трампа. До присоединения к команде Трампа Беннон был исполнительным председателем крайне правого новостного сайта Breitbart, названного им в 2016 г. «платформой Правой альтернативы».

 

Ультраправое движение остается раздробленным и маргинальным, но работает над унификацией своих разнородных сторонников с помощью аналитического центра белых националистов — Института национальной политики (NPI) — и сайта AltRight.com. Обоими руководит Ричард Спенсер, которого называют апологетом превосходства белой расы, что, впрочем, он отвергает. Тем не менее Спенсер выступает за родину для «обездоленной белой расы», «новое общество, этническое государство, которое станет пунктом сбора всех европейцев»; пророчит «деконструкцию» европейской культуры, а ранее призывал к «мирным этническим чисткам». Согласно информации на его сайте, NPI — это «независимая организация, посвятившая себя наследию, идентичности и будущему людей европейского происхождения в Соединенных Штатах и во всем мире». Индивидуализм классического либерализма отрицается, идентичность в группе — вот что важно. «Кто вы? — спрашивает Спенсер в ловко сделанном рекламном видеоролике. — Я говорю не о вашем имени или роде занятий. Я говорю о чем-то большем. Большем! Я говорю о вашей связи с культурой, историей, судьбой, идентичностью, протянувшейся в прошлое и в будущее на столетия».

 

К сожалению, сетует Спенсер, «сегодня мы, похоже, не представляем, кто мы такие. Мы не имеем корней. Мы стали бродягами». Отрицая инклюзивность западной культуры и игнорируя исторические реалии, что в Америке все, кроме североамериканских индейцев, являются иммигрантами, Спенсер жалуется, что Америка «стала страной для всех, а значит, страной ни для кого. Это страна, в которой мы сами стали чужаками». Кто это мы? «Мы не просто белые. Мы часть истории, духа и цивилизации Европы. Это наследие стоит перед нами как дар и как испытание». Где-то мы это уже слышали… «Дух» народа, нации, расы — это фундамент антипросветительского расового союза крови и земли.

 

Перед самыми президентскими выборами 2016 г. Спенсер поделился своими убеждениями и целями Правой альтернативы на пресс-конференции (где был представлен логотип движения, см. рис. 9): «Я не думаю, что Правую альтернативу можно по-настоящему понять исключительно с точки зрения политики. Я думаю, метаполитика важнее политики. Думаю, масштабные идеи важнее политики». Он добавил, что «раса реальна, раса важна и раса является основой идентичности; невозможно понять, кто вы, в отрыве от расы». Как предполагает название, Правая альтернатива — это не просто противоположность ультралевых, но альтернатива господствующему консерватизму, десятилетиями совершающему социальный сдвиг влево под натиском движений по защите гражданских прав, прав женщин, прав геев и прав животных. Большинство сегодняшних консерваторов более либеральны, чем большинство либералов 1950-х гг. Консерваторов, совершивших этот сдвиг, Спенсер и его ультраправые сторонники называют cuckservative — от cuckold (архетипичный «дурень») и «conservative». Согласно Джорджу Майклу, профессору уголовного права, изучающему правые движения несколько десятилетий, «куксерватор» — это «предатель консервативной идеи, которого заботят, прежде всего и исключительно, абстрактные принципы: Конституция США, экономика свободного рынка и индивидуальные свободы. Напротив, для Правой альтернативы самыми важными являются понятия расы, культуры и цивилизации». «Куксерватор» — это консерватор, не просто купившийся на либеральные ценности, он еще хуже: слабый и неэффективный приспособленец, двухпартийный соглашатель и RINO («республиканец только по названию»). «Куксерваторы» справа могут быть таким же злом, как их противоположность «либтарды» (еще одно определение-гибрид от liberal retard — «либеральный идиот») слева.

 

 

 

Согласно статье «Что такое Правая альтернатива», выложенной на AltRight.com, движение «бросает вызов одновременно мейнстримовским левым и правым, которых считает, по сути, двумя разновидностями одной и той даже либеральной идеологии». Оно отвергает классических либералов и либертарианцев, отстаивавших ограничение власти правительства, открещивается от консерваторов-милитаристов с их амбициозными планами во внешней политике и не хочет иметь ничего общего с республиканцами, сосредоточенными на снижении налогов и экономическом росте. Ультраправые ближе всего к традиционалистам, отличавшимся «осторожным подходом к внешней политике и поддержкой традиционных ценностей». Они чтят вышеупомянутого Патрика Бьюкенена и хвалят его пессимистическую книгу «Смерть Запада», а своими главными авторитетами в интеллектуальной сфере считают философов упадка культуры Фридриха Ницше, Мартина Хайдеггера, Томаса Манна и Освальда Шпенглера. «Особый интерес представляют теория заката цивилизаций Шпенглера, упор Ницше на эстетику и временные циклы, вечно возвращающиеся к истоку, а также понятие политического у Шмитта» Пессимистическая тяга к прошлому жива и сегодня.

 

Политика «идентичности» занимает центральное место в Правой альтернативе и перекликается с утопической общностью крови и земли, согласно которой идентичность заключена в расе — чистой белой расе, естественно. Даже признавая, что в Америке исторически существовали «культурные сообщества», например итальянское и еврейское, а также «региональные идентичности», скажем «ковбойская культура» западных штатов, ультраправые подчеркивают, что «большинство американцев европейского происхождения идентифицируют себя просто как белых». И если «африканцы, азиаты, латиноамериканцы и другие меньшинства считают себя достаточно цельными сообществами, с собственными требованиями и институциями, американцы европейского происхождения не имеют таких организаций и представителей». До сих пор не имели. Вступайте в Правую альтернативу.

 

В своем анализе Джордж Майкл делает все возможное, чтобы отделить Дональда Трампа от ультраправого движения, которое существовало задолго до объявления об участии миллиардера в президентской кампании и осталось бы на подъеме, даже если бы он проиграл выборы. В Америке это не запрещено. «Подобно Брекситу лета 2016 г., поразительная победа Трампа подтверждает, что на Западе наблюдается рост национализма, — делает вывод Майкл. — Растущая популярность Марин Ле Пен в скором будущем могла бы привести к власти националистов во Франции, которая, как и Англия, возможно, захочет выйти из Евросоюза». На пресс-конференции ультраправых Ричард Спенсер выразил радость по поводу победы Трампа: «Ура Трампу! Ура нашему народу! Ура победе!» Однако Майкл замечает, что «Трамп пока избегает открытого обсуждения расового вопроса» и «продвигает вариант гражданского национализма с упором на “Америка на первом месте”, а не “белые на первом месте”». Фактически, отмечает Майкл, Митт Ромни заработал тот же процент голосов белых избирателей, что и Трамп, и, хотя «риторика Трампа во время избирательной кампании часто интерпретировалась как аполитичная, он тем не менее привлек всех американцев, независимо от расы, пола, сексуальной ориентации или веры. По существу, он стал первым основным республиканским кандидатом в президенты за много лет, приложившим серьезные усилия для привлечения голосов афроамериканцев». Трамп даже поддержал ЛГБТ-сообщество, объявив в популярной новостной программе CBS «60 минут», что выступает за равенство в вопросах брака и что в ответ на нападение террористов на гей-клуб в Орландо (Флорида) он будет защищать ЛГБТ-американцев и их права. Запомнилось также приглашение сооснователя PayPal Питера Тила — открытого гея — выступить на съезде Республиканской партии. (Хотя следует отметить, что Трамп отменил распоряжение президента Обамы по поводу дискриминации при предоставлении рабочих мест, принятое в интересах сексуальных меньшинств, а его позиция по поводу трансгендеров в армии вызвала раздражение многих представителей ЛГБТ-сообщества.) Как бы кто ни относился к Трампу, ультраправые расисты-демагоги так не говорят и не поступают.

 

Фактически корни движения Правой альтернативы уходят на десятилетия в прошлое к «Арийским нациям», «Белому арийскому сопротивлению», «Национальному альянсу» и Всемирной церкви Создателя. Последняя исповедует RAHOWA — расовую священную войну против ZOG, «сионистского оккупационного правительства». Оно опирается на ширящееся народное ополчение, приведенное в действие, когда беспредел властей привел к катастрофическому противостоянию в Руби Ридж и Вако. Террористический акт, совершенный Тимоти Маквейтом в 1995 г. в Оклахома-сити, загнал движение в подполье. Однако оно не умерло. Например, в июне 2008 г. я посетил конференцию в Коста-Меза в Калифорнии, организованную Институтом пересмотра истории (на тот момент ведущей организации, подвергающей сомнению историю холокоста) и возглавляемую его директором Марком Уэбером. Предметом была их вечная страсть и любимая игрушка: Гитлер и нацизм, евреи и холокост, Вторая мировая война и упадок Запада. Я взял у Уэбера интервью и спросил его, в чем именно выражается упадок. «Прежде всего, в генетическом вырождении, — заявил он. — Средний уровень интеллекта падает. Повсеместно самые образованные и культурные люди имеют меньше всего детей. Музыка, архитектура и искусство находятся в упадке. В культуре в целом царит диссонанс». Напротив, «здоровое общество отличается единством», сказал он. Я потребовал объяснить, что это значит. «Национальная принадлежность и раса», — ответил Уэбер. Что он понимает под «национальной принадлежностью» — общие верования, например одну религию? «Нет, — был ответ. — Иракцы, например, исповедуют одну религию, но в их обществе нет единства. Я имею в виду расовое или генетическое единство». Я попросил привести пример. «Говорят, датчане самые счастливые люди на земле, — откликнулся Уэбер. — Безусловно, главный фактор — датское расово-этническое единство». Я возразил, что американцы представляют собой расово-пестрое общество, и мы невероятно счастливая, возможно, богатейшая и самая успешная нация в истории. Уэбер тут же перехватил инициативу: «Самый важный факт американской истории и наследия состоит в том, что Америка была основана европейцами».

 

В последующем телефонном интервью я спросил Уэбера о гипотетическом сценарии, описанном им на конференции: он рассуждал о том, как могли бы развиваться события, если бы Британия и Франция не объявили войну Германии и «ось Берлин — Рим» смогла бы уничтожить советский коммунизм. Какой, по его мнению, была бы сегодня Европа? Возник бы Pax Europa с доминированием стран оси, ответил Уэбер, — мир быстрого культурного развития, социального процветания, политической стабильности, экономического здоровья, с передовой технологической культурой. «Победоносная национал-социалистическая Германия, вероятно, сумела бы осуществить намного более амбициозную программу освоения космоса, чем Соединенные Штаты или СССР. Она создала бы обширную континентальную транспортную и коммуникационную систему, выработала безупречную политику в отношении окружающей среды, всеобъемлющую систему здравоохранения и ответственную программу евгеники». Ответственная евгеника? Уэбер также сказал мне, что Mein Kampf недавно стала бестселлером в некоторых странах. Например, в Турции люди «обращаются к Гитлеру и его философии как практической альтернативе провалившимся социальным экспериментам». По словам Уэбера, XX в. характеризовался господством четырех политических систем: коммунизма, теократии, либеральной демократии и национал-социализма. Коммунизм мертв. Теократии архаичны. Либеральная демократия — особенно с утратой Америкой репутации в глобальном сообществе — стремительно утрачивает свои позиции. Остается национал-социализм.

 

Хотя Уэбер и его Институт пересмотра истории в последние годы выпали из фокуса общественного внимания, самый видный ревизионист холокоста британский писатель Дэвид Ирвинг заявляет, что испытывает нечто вроде возрождения интереса к своей работе — впервые после проигрыша по иску к Деборе Липштадт о защите чести и достоинства. Тогда он практически исчез из виду после оглашения судебного решения, в котором утверждалось, что «Ирвинг по собственным идеологическим мотивам упорно и сознательно искажал исторические свидетельства и манипулировал ими; по той же причине он безосновательно представлял Гитлера в благоприятном свете, прежде всего в плане его отношения к евреям и ответственности за это; он активно отрицает холокост, является антисемитом и расистом и связан с правыми экстремистами, продвигающими неонацизм».

 

Один из экспертов со стороны защиты, знаменитый специалист по Второй мировой войне историк Ричард Эванс обвинил Ирвинга в искажении истории и подкрепил обвинение таким количеством документов, что их хватило на книгу с названием «Ложь о Гитлере» (Lying about Hitler). Тем не менее в начале 2017 г. Ирвинг сказал в интервью Guardian: «Интерес к моей работе растет в геометрической прогрессии последние два или три года». Американские подростки якобы смотрят его многочисленные лекции на YouTube-канале, «и эти молодые люди» говорят ему, что «не спят всю ночь за просмотром». Что интересует этих ребят? «Они выходят на связь, потому что хотят узнать правду о Гитлере и Второй мировой войне. Они задают всевозможные вопросы. Я получаю до 300−400 электронных писем в день. И отвечаю на все. Я выстраиваю с ними отношения». Интересно, знает ли кто-нибудь из них о виршах, которые Ирвинг пел своей маленькой дочери, когда «дети-полукровки» проезжали мимо них на прогулке (они записаны в дневнике Ирвина, вошли в материалы судебного разбирательства и разошлись по интернету):

 

Я малютка-арий,

Не жид, не унитарий,

И я не выйду ни за что

За цветного парию.

 

В неожиданно смешной и показательный момент судебного слушания Ирвинг оговорился и обратился к судье не «Ваша честь», а «мой фюрер».

 

Союз крови и земли в трактовке сегодняшнего ультраправого расизма обнаруживается и у «14/88», белых революционеров-националистов, которые верят (и надеются), что расовый конфликт уничтожит Америку, расчистив место для возрождения белого национализма. Аббревиатура происходит от лозунга Дэвида Лэйна в 14 слов: «Мы должны защитить само существование нашего народа и будущее для белых детей». Число 88 обозначает дважды повторенную восьмую букву алфавита — НН, «Heil Hitler».

 

Вскоре после выборов 2016 г. Ричард Спенсер сказал, что победа Трампа — это «первый шаг, первый этап на пути к политической идентичности белых людей». Это замечание многое объясняет, поскольку перекликается с политикой идентичности, исповедуемой левыми несколько десятилетий, прежде всего в форме политкорректности, что особенно заметно в студенческих кампусах. В начале 2017 г. профессор международных отношений Уолтер Рассел Мид заметил:

 

Растущее сопротивление среди белых избирателей тому, что они называют «политкорректностью», и растущая готовность выразить свое собственное чувство групповой идентичности может напоминать расизм, но дело не обязательно в нем. Люди, которым постоянно твердили, что они расисты, поскольку положительно относятся к тому, в чем видят свою идентичность, могут решить, что они и есть расисты и что из этого нужно извлечь максимум возможного. Подъем так называемой Правой альтернативы по крайней мере частично коренится в этой общественной динамике.

 

Одержимость левых классифицированием людей по расе, вере, цвету кожи, полу, сексуальной ориентации, стране происхождения, предкам, религии, физическим или психическим отклонениям, состоянию здоровья, семейному статусу и т.п. имела негативные последствия. Относиться к людям не как к индивидам, оцениваемым по чертам характера, а видеть в них цвет кожи или принадлежность к любому из множества этих коллективов — это форма коллективизма, который в конечном счете усиливает расизм, фанатизм и предубежденность. То, что начиналось как благонамеренное стремление обуздать предрассудки и изменить образ мыслей, сделав людей более толерантными, преобразилось в полицию мысли, пытающуюся действовать тоталитарными средствами, приводящими к подавлению любого инакомыслия. В этом смысле ультраправое движение — закономерная реакция на так называемое регрессивное левое движение, которое лучше всего охарактеризовать как левую альтернативу. Как сказал редактор Wall Street Journal Зораб Амари в своей книге «Новые филистимляне» (The New Philistines):

 

Десятилетиями слыша, что обещание всеобщих прав — это ложь, что с групповой идентичностью в публичной жизни покончено, что западный канон — это сохранение Привилегированных Мертвых Белых Мужчин и что конфликт идентичностей бесконечен, многие люди на Западе выработали собственный вариант политики идентичности. В их требовании подтверждения своей правомочности есть логика. Если культура поощряет только отстаивание групповой идентичности (черных, женщин, квиров и т.д.), молчаливое большинство захочет свой кусок пирога. Оно тоже может проводить политику идентичности: ее название — белый национализм.

Что посеешь, то и пожнешь.