Постсоветская власть

Постсоветская власть создавалась из остатков (материа­ла и опыта) советской, но по западным образцам. Из западнистской власти было заимствовано, разумеется, не все, а только та ее частичка, которую в западной идеологии и про­паганде раздували и прославляли как признаки демократии именно западнистского образца. Это многопартийность, тип выборности, гласность, президентская система и т.д. Что получилось на деле? Даже сами западнизаторы российской власти жалуются на то, что подлинная западная демократия в России никак не получается. Получается лишь нечто похо­жее на нее.

Возьмем такую черту демократичности западнистской системы власти, как разделение властей на законодатель­ную, исполнительную и судебную. И эту идею российские реформаторы собезьянничали на Западе, вернее, взяли из западной идеологии и пропаганды, предназначенной для стран и народов, приобщаемых к западному образу жизни. Формально законодательную власть образует Федеральное Собрание, включая Думу. Исполнительную власть образует «Кремль», т.е. президент с тем аппаратом (множеством лю­дей и учреждений), который подчиняется ему и может уве­личиваться, организовываться и набирать силу по его ини­циативе. Президент избирается, но весь аппарат управления является полностью невыборным, назначаемым президентом и другими чиновниками невыборного аппарата. Президент распоряжается правительством и «силовыми рычагами».

Он обладает фактически полномочиями, которые позволя­ют усматривать явную аналогию постсоветского «Кремля»
советскому. Основная законодательная инициатива исходит из «Кремля». Законодательная же власть (Дума) фактически играет роль совещательного органа при президенте и роль государственного учреждения, придающего легитимность некоторым распоряжениям президента. Что касается демок­ратизации судебной власти, это для самого Запада слиш­ком дорогое и далеко не всегда эффективное явление. А в условиях России, если принять во внимание число, харак­тер и разнообразие преступлений и качества человеческого материала, вовлеченного в систему правосудия, по крайней мере, два государственных бюджета пришлось бы потратить на содержание и деятельность органов правосудия, разде­лить все преступно способное население на преступников и судей, заставив их периодически меняться местами, и все силы страны бросить на демократическое судопроизводство. Не случайно поэтому реформа системы судопроизводства встречает такие протесты со стороны здравомыслящих рос­сиян. Правда, их осталось не так уж много.

Но одновременно есть признаки, ограничивающие эту аналогию и делающие нынешний «Кремль» похожим на «Вашингтон», т.е. на демократическую президентскую власть. Нет гарантии, что президент будет избран на новый срок. «Парламент» (Дума) не контролируется президентской партией. Такой партии вообще нет. Для усиления схожести с американским образцом такая партия нужна. И попытки создать ее предпринимаются.

Признаком западнизации российской власти считает­ся многопартийность. Россия в этом отношении превзош­ла западные страны не в два-три раза, а в сотни раз! Такая
сверхмногопартийность Западу даже не снилась. И теперь приходится думать о том, как загнать ее в приличные запад­ные нормы — сократить число партий до нескольких. При­нимаются соответствующие меры. В результате число ор­ганизаций, признаваемых партиями, сократится. Еще более будет сокращено число партий, которые смогут преодолеть установленный барьер на выборах в Думу. Но этот процесс замены многопартийной распущенности на некую «подлинную западную многопартийность еще не означает, будто российская власть превращается в западную демократию. Она становится похожей на последнюю, ими­тирует ее. Но для подлинности этого мало.

Требуется множество других факторов, каких в России пока еще нет, и какие вряд ли когда-либо появятся в полной мере. В частности, партии, преодолевшие выборный барьер и получающие право ввести своих представителей в Думу, не становятся правящими в западном смысле. Президент избирается не как представитель какой-то партии, а вообще независимо от партий. И правительство формируется прези­дентом независимо от партий.

Этот процесс «нормализации» многопартийности имеет следствием результат, вообще превращающий многопартий­ность в явление показное, лишенное серьезного политичес­кого смысла, — в явление виртуальное, чисто имитацион­ное. Все партии по условиям признания в качестве таковых (по условиям регистрации) становятся социально одинако­выми, законопослушными, жаждущими быть полезными «Кремлю» и иметь за это должное вознаграждение.

Президентская партия (партия власти) мыслится в России, пережившей семьдесят лет коммунистической власти, не как возможная правящая партия в западном смысле — для этого надо менять конституционный статус президента, — а как послушное орудие президентской власти, как средство пол­ного подчинения Думы и как гарантия переизбрания пре­зидента на новый срок. Конечно, Дума и без этого, в конце концов, подчиняется воле президента. Но иногда она может взбрыкнуть, что вредит репутации президента. И с выбора­ми всякое может случиться. Разочарование массы населения может накопиться. Одним словом, демократия демократией, а «Кремль» должен быть реальной высшей властью. А это пахнет советским «Кремлем», сталинизмом, диктатурой. Плюс к тому, для фактического (а не показного, как сейчас говорят, виртуального) управления страной в российских условиях нужна действительно сильная власть, подобная со­ветскому «Кремлю», а это невозможно без партии, подобной по реальной силе КПСС.

Надо различать два аспекта в положении «Кремля»:

1) стремление и способность «Кремля» занять доминирую­щее положение в рамках самой системы власти, внести свой вклад в ее организацию, по идее управлять ею;

2) способность системы власти как целого управлять страной, способность «Кремля» управлять страной, способность его использовать прочие части системы власти для управления страной. Поя­вившись на свет как элемент западнизации российской влас­ти, как явление западной демократии, в условиях России, «Кремль» оказался в положении, в котором он вынужден уподобляться советскому «Кремлю», к тому же в сталинском варианте, когда еще не сложился всесильный «партийный» аппарат. Но только уподобляться, не более того. «Кремль» стремится стать доминирующим компонентом в самой сфере власти. Партии, так или иначе, стараются при­способиться к нему, а то и вообще готовы прислуживать ему, рассчитывая за это на соучастие в органах власти и подде­ржку с его стороны. Дума фактически превращается в орган, формально узаконивающий решения «Кремля». Но с точки зрения управления страной, постсоветская система власти в целом располагает ничтожными возможностями для реше­ния проблем, касающихся состояния страны в целом и ее положения в мире. Ее функции на этот счет крайне миними­зированы, а зачастую вообще сводятся к банальным призы­вам бороться с явными недостатками, причем без выяснения социальных причин возникновения этих недостатков. Зато способности изображать бурную руководящую деятельность (имитировать сильную власть) у этой власти оказались ог­ромными, так что она оказалась властью по преимуществу виртуальной.

Поговаривают об изменении статуса президента — чтобы он избирался как глава партии, становящейся в случае побе­ды на выборах правящей партией (как в США). Но весьма сомнительно, что такое случится. Скорее всего, закрепится существующий способ воспроизводства и сохранения влас­ти «Кремля». В чем он заключается? Ельцин искал и наме­чал себе преемника, причем такого, который продолжил бы его начинания и гарантировал бы положение его «семьи».

Путин стал исполняющим обязанности президента еще до истечения срока президентства Ельцина — обстоятельства сложились так, что ради самосохранения сложившейся влас­ти Ельцин был вынужден уступить свое место намеченному преемнику. Официальные выборы Путина президентом стали чистой формальностью. Их исход был предрешен зара­нее. Этот прецедент говорит о том, что сложились механизм и технология отбора кандидата в президенты и его избрания, независимые от конституционной процедуры и случайнос­тей демократии. Этот механизм, надо полагать, будет иметь силу и в дальнейшем.

Политическая стратегия Путина характеризуется такими принципами:
1) делать хоть что-то для улучшения жизни в стране в условиях сложившейся социальной организации (т.е. постсоветизма, ельцинизма);
2) интегрироваться в за­падное сверхобщество, возглавляемое США, на любых ус­траивающих Запад (США) и мало-мальски терпимых для России условиях. Такая стратегия максимально выгодна для «Кремля». По всей вероятности, она утвердится надолго.

Экономический переворот

Переход от коммунистической социальной организации в России к нынешней (постсоветской) произошел не по мар­ксистской схеме. До переворота в России не было никаких предпосылок для него в экономике. Сначала произошел по­литический переворот. Затем захватившие власть реформа­торы начали осуществлять преобразование экономики.

О советской экономике я уже говорил выше. К сказанному добавлю следующее. Российские реформаторы, захватив по­литическую власть в стране, решили превратить российскую коммунистическую экономику в экономику западнистского типа. Они не понимали на научном уровне ни ту и ни дру­гую. Они имели о них лишь идеологически примитивное и извращенное представление, навязанное им в годы «холод­ной» войны западными идеологами и российскими крити­ками советской экономики. Но российской экономикой они могли распоряжаться по своему произволу, ограниченному лишь наставлениями (фактически — приказами) западных наставников. А последние подсказывали им такие идеи, ре­ализация которых была в интересах Запада, победившего в холодной войне, а именно разрушение суверенности россий-ской экономики и превращение России в придаток западной экономики. Совокупность этих идей и мер по их реализации характеризуется одним словом: приватизация.

Что такое приватизация? Это — превращение вещей (материальных предметов), прав заниматься какой-то де­ятельностью и доходов от нее, бывших собственностью и правами государства, в собственность и права частных лиц. Приватизация не есть возникновение частной собственнос­ти и частного предпринимательства, а именно превращение государственной (общественной) собственности и государ­ственного (общественного) предпринимательства в частные. Если, например, в постсоветской России стали возникать новые предприятия, каких не было в советское время, это не приватизация. Приватизация — это если заводы, учебные заведения, больницы, квартиры и т.п., созданные в советские годы как государственные, превращаются в собственность частных лиц.

Есть приватизация и приватизация. Приватизация име­ет место и в западных странах. Например, во Франции приватизировали некоторые автомобильные заводы, в Германии — почту, а в США — даже отдельные тюрьмы. Важно иметь в виду, что в западных странах подавляющее большинство предприятий являются частными. А те немно­гие, которые являются государственными, создавались и функционировали, так или иначе, по социальным (подчер­киваю: социальным!) законам экономики с доминированием частного предпринимательства. Приватизация государствен­ных предприятий не меняет типа экономики и общей ситуа­ции в ней. Как правило, ее даже не замечают рядовые граж­дане. Ее замечают те, кого она непосредственно касается. И то она не проходит безболезненно. Например, увольняется и остается без работы некоторое число людей, повышаются цены на некоторые товары и услуги.

Иначе обстояло дело с приватизацией в России после ан­тикоммунистического переворота. Она коснулась экономики коммунистической, в которой почти все предприятия были государственными (общественными). О том, что сие значит, говорилось выше. Приватизировались предприятия и целые сферы хозяйства, совершенно не приспособленные к услови­ям частнособственнической и частнопредпринимательской экономики, — к условиям бизнесной экономики. Волевым решением власти стали создавать экономику частного биз­неса не путем инвестиций капиталов в создание новых пред­приятий — ничего подобного не было, — а путем захвата готовых коммунистических предприятий хозяйства страны частными лицами. Захвату придали экономическую види­мость. На самом деле это была неэкономическая операция.

Это был грабительский захват богатств страны, разгромлен­ной в войне нового типа. Это было мародерство, воровство, использование положения, награда за предательство и т.д., но только не экономические мероприятия. Разговоры о неко­ем первоначальном накоплении капитала были вопиющим невежеством и жульническим прикрытием и оправданием военного грабежа. В результате этой так называемой прива­тизации были уничтожены советские трудовые коллективы, бывшие основой социальной организации населения и ячей­ками его жизнедеятельности. Были уничтожены невыгодные с точки зрения бизнеса предприятия и предприятия, нежела­тельные с точки зрения интересов западных стран. Возник­ла безработица. Началось идейное и моральное разложение широких слоев населения. Началось состояние, названное словом «беспредел», т.е. социально-экономическая катаст­рофа страны.