Что такое научный метод?

Научный метод является наиболее гарантированным способом из всего, что изобрело человечество, для контролирования потока вещей и установления устойчивых знаний. Каковы основополагающие свойства этого метода?

  

Метод науки не нацелен на то, чтобы прихотливым образом накладывать на поток вещей людские желания и ожидания. При этом его можно использовать для удовлетворения людских потребностей. Однако его успешное применение зависит от организованного специальным образом поиска и признания безотносительно людских пожеланий той структуры, которой обладает этот поток.

 

1. Научный метод нацелен на открытие того, каковы на самом деле факты, и его использование должно руководствоваться именно открываемыми фактами. Однако, как мы уже не раз отмечали, природу фактов нельзя открыть без критического размышления. Знание фактов не может быть приравнено к непосредственным данным нашего чувственного восприятия. Когда наша кожа вступает в контакт с объектами, имеющими высокую температуру, или с жидким воздухом, то наши непосредственные чувственные восприятия могут быть схожими. Однако из этого мы не можем заключить, что температуры тех веществ, которых мы коснулись, являются одинаковыми. Чувственный опыт ставит проблему знания, однако прежде чем можно будет получить знание, к этому непосредственному и окончательному опыту должен быть добавлен рефлективный анализ.

 

2. Каждое исследование происходит из ощущения наличия какой-либо проблемы, поэтому ни одно исследование даже не может начаться до тех пор, пока не будет проведен некоторый отбор или отсеивание предметной области. Для такого отбора необходимо наличие некоторой гипотезы, исходного предположения, предрассудка, которым бы руководствовался исследователь и который ограничивал бы изучаемую предметную область. Любое исследование является специальным в том смысле, что оно решает определенную проблему, и нахождение решения является концом исследования. Бесполезно собирать факты, если нет проблемы, к которой они должны относиться.

 

3. Способность формулировать проблему, решение которой будет также и решением для многих других проблем, является редким даром, требующим гениальности. Проблемы, с которыми мы встречаемся в обыденной жизни, могут быть решены, если они вообще решаемы, с помощью применения научного метода. Однако такие проблемы, как правило, не ставят масштабных вопросов. Наиболее удивительные способы применения научного метода обнаруживаются в различных естественных и общественных науках.

 

4. «Факты», к которым обращается исследование, представляют собой суждения, для истинности которых есть достаточное основание. Следовательно, то, чем являются факты, должно определяться исследованием и не может определяться случайным образом. Более того, то, что мы считаем фактами, зависит от того, на каком уровне исследования мы находимся. Поэтому не существует строгого разделения между фактами и догадками или гипотезами. Во время любого исследования статус суждения может изменяться от гипотезы к факту или от факта к гипотезе. Следовательно, в случае каждого так называемого факта можно задаться вопросом о том, какими основаниями он обладает, даже если этот вопрос не каждый раз формулируется непосредственным образом.

 

 

Метод науки был бы невозможен, если бы гипотезы, предлагаемые в качестве решений проблемы, нельзя было развивать для установления их импликаций. Полное значение гипотезы открывается в ее импликациях.

 

1. Те или иные гипотезы предлагаются исследователю содержанием анализируемой предметной области, а также уже имеющимся у него знанием. Правил получения плодотворных гипотез нет, равно как не существует и способа обнаружения значимых проблем.

 

2. Наличие гипотез требуется на каждой стадии исследования. Однако нужно не забывать и о том, что общие принципы или законы (подтвержденные в ранее проведенном исследовании) могут применяться в отношении текущего, еще не законченного исследования только с определенной долей риска, поскольку эти законы, на самом деле, могут оказаться неприменимыми. Общие законы любой науки функционируют как гипотезы, на которые опирается исследование на всех его стадиях.

 

3. Гипотезы могут рассматриваться как предположения возможных связей между реальными или воображаемыми фактами. Поэтому вопрос об истинности гипотез может не ставиться. Согласно данному подходу, необходимое свойство гипотезы заключается в том, чтобы ее можно было сформулировать в детерминированной форме, так чтобы с помощью логических средств можно было установить ее импликации.

 

4. Число гипотез, которые может формулировать исследователь, не ограничено и зависит от его воображения. Таким образом, существует потребность в методе выбора нужной гипотезы среди нескольких альтернатив и в методе установления того, что рассматриваемые альтернативы, на самом деле, являются различными гипотезами, а не только кажутся таковыми. Пожалуй, наиболее важной и лучше всего исследованной частью такого метода является формальное умозаключение. Именно поэтому нами подробно исследовалась структура формальной логики. Цель этого исследования заключалась в том, чтобы донести до читателя адекватный смысл того, что значит обоснованность, а также в том, чтобы у него сложилось общее представление относительно возможностей и сферы применения формальной логики.

 

5. Всегда удобно иметь в запасе несколько разных гипотез, следствия которых были тщательно изучены. В предложении и разработке альтернативных гипотез состоит задача математики. Математика получает импульс от естественных наук относительно того, какие именно гипотезы следует изучать; а естественные науки обязаны математике тем типом упорядоченности, который олицетворяет их предметная область.

 

6. Дедуктивная разработка гипотезы – не единственная задача научного метода. Поскольку возможных гипотез много, задача исследования заключается в определении того, какое из возможных объяснений или решений проблемы наилучшим образом согласуется с фактами. Таким образом, формальные соображения никогда не достаточны для установления материальной истинности какой-либо теории.

 

7. Абсолютная истинность не может быть доказана ни для одной гипотезы, в которой утверждается общее суждение. Мы видели, что в каждом исследовании, имеющем дело с фактами, применяется вероятностный вывод. Задача подобных исследований заключается в отборе именно той гипотезы, которая является наиболее вероятной в свете имеющихся оснований; задача же дальнейшего исследования сводится к отысканию других фактических оснований, которые увеличат или уменьшат правдоподобие такой теории.

 

 

Научному методу всегда свойственно систематическое сомнение. Оно не распространяется на все вещи, поскольку очевидно, что это невозможно. Оно скорее направлено на случаи, где недостает адекватных оснований.

 

1. Наука не удовлетворяется психологической уверенностью, ибо сама по себе интенсивность того или иного верования не является гарантией его истинности. Наука требует и ищет адекватные в логическом смысле основания для утверждаемых в ней суждений.

 

2. Ни одно суждение, связанное с фактами, не является абсолютно несомненным. Ни одно суждение не может иметь столь хорошие основания, что никакие другие возможные основания не способны увеличить или уменьшить степень его правдоподобия. Однако в то время как никакое единичное суждение не является несомненным, подтверждающий его корпус знания, частью которого оно само является, обосновано лучше, чем любой другой альтернативный корпус знания.

 

3. Вследствие этого наука всегда готова отбросить теорию, когда того требуют факты. Однако нужно, чтобы факты действительно этого требовали. Зачастую имеет место лишь модификация теории, а ее сущность остается неизменной, поскольку факты противоречат лишь более ранней формулировке этой теории. Научная процедура, таким образом, в случае появления несовместимых с фактами теорий представляет собой сочетание готовности внести изменения и стремления придерживаться уже имеющихся теорий.

 

4. Верификация теорий является лишь приблизительной. Она просто показывает, что в рамках экспериментальной погрешности эксперимент совместим с верифицируемой гипотезой.

 

 

Идеалом науки является получение систематической взаимосвязи фактов. Изолированные суждения не конституируют науку. Такие суждения служат лишь поводом для отыскания логических связей между ними и другими суждениями.

 

1. Здравый смысл удовлетворяется смешанным набором информации. Вследствие этого утверждаемые им суждения зачастую оказываются неясными, область их применения – неизвестной, а их совместимость в целом остается под вопросом. Таким образом, оказывается очевидным преимущество отыскания системы среди фактов. Условием достижения системы является привнесение точности в утверждаемые суждения. Это позволяет ясно определить ту меру, в которой суждения являются истинными. Более того, противоречия между утверждаемыми суждениями постепенно элиминируются, поскольку суждения, являющиеся частью системы, должны поддерживать и исправлять друг друга. Таким образом, расширяются границы имеющейся у нас информации и увеличивается ее точность. Научный метод, на самом деле, отличается от других методов именно своей точностью и числом исследуемых фактов.

 

2. Неверно полагать, что отбрасывание той или иной теории, что случается довольно часто, делает науку банкротом и демонстрирует ее неспособность обнаружить структуру исследуемой предметной области. Такие изменения указывают скорее на то, что наука прогрессивно реализует свой идеал, поскольку изменения происходят из исправления предшествующих наблюдений или рассуждений, а такое исправление означает, что мы получаем более надежные факты.

 

3. Для идеальной системы требуется, чтобы суждения, истинность которых в ней утверждается, были связаны без введения дополнительных суждений, основания для которых являются слабыми или вообще не существуют. Число присутствующих в системе несвязанных суждений или суждений, не имеющих оснований, минимально. Следовательно, внутри системы требование простоты, выраженное принципом бритвы Оккама, выполняется с высокой степенью эффективности. Принцип бритвы Оккама гласит, что количество сущностей не должно увеличиваться без надобности. Этот принцип можно интерпретировать как требование доказывать то, что является доказуемым. Идеал системы требует только этого.

 

4. Основания для суждений, являющихся элементами системы, накапливаются быстрее, чем основания для изолированных суждений. Основание для суждения может происходить из примеров его собственной верификации или же из примеров, верифицирующих другие суждения, связанные с первым суждением в рамках общей системы. Именно этот систематический характер научных теорий обусловливает высокую степень правдоподобия различных отдельных суждений науки.

 

 

Наука не стремится достигнуть веры в формулируемые ей суждения любым способом и любой ценой. Суждения должны подкрепляться логически допустимыми основаниями, которые должны быть тщательно взвешены и проверены с помощью хорошо известных принципов необходимого или вероятностного вывода. Из этого следует, что метод науки является более стабильным и более важным для ученых, чем какой-либо отдельный результат, получаемый с его помощью.

 

1. В силу этого метода наука является самокорректирующим процессом. Она не апеллирует ни к какому специальному откровению или авторитету, который предоставляет несомненные и окончательные сведения. Наука не претендует на безошибочность, а опирается на методы развития и проверки гипотез для получения обоснованных заключений. Сами принципы научного исследования открываются в процессе критического размышления и также могут быть подвержены изменению в процессе изучения. Научный метод обусловливает установление и исправление ошибок посредством постоянного применения самого себя.

 

2. Общие суждения могут устанавливаться только посредством метода повторного отбора выборок. Следовательно, изучаемые наукой суждения либо подтверждаются во всех возможных экспериментах, либо модифицируются в соответствии с новыми основаниями. Именно эта самокорректирующая природа позволяет нам оспорить любое суждение, но при этом она также дает нам уверенность в том, что принимаемые наукой теории являются более правдоподобными, чем все альтернативные теории. Не претендуя на большую достоверность, чем тому способствуют имеющиеся основания, научный метод добивается успеха в получении большей логической достоверности, чем любой другой из когда-либо изобретенных методов.

 

3. В процессе сбора и взвешивания оснований имеет место непрерывная апелляция от фактов к теориям или принципам и от принципов к фактам. Поскольку нет ничего, что по своей природе было бы несомненным, не существует и абсолютно первых принципов, которые были бы самоочевидными или которые должны были бы предшествовать всему остальному.

 

4. Таким образом по своей сути метод науки является цикличным. Мы получаем основания для принципов посредством апелляции к эмпирическому материалу, коим считается факт, и мы отбираем, анализируем и интерпретируем эмпирический материал на основании принципов. В силу данной тактики взаимных уступок между фактами и принципами все, что является сомнительным, тщательно исследуется либо с одной стороны, либо с другой.

 

 

Никакая теория не утверждает всего, что можно было бы утверждать относительно конкретной предметной области. Каждая теория отбирает одни аспекты предметной области и отбрасывает другие. Если бы подобный отбор был бы невозможен, либо в силу того, что такие другие аспекты были бы нерелевантными, либо в силу того, что их влияние на отобранные аспекты было минимальным, то невозможной стала бы и наука в целом.

 

1. Все теории подразумевают проведение абстракции от конкретной предметной области. Нельзя привести ни одно правило, согласно которому можно было бы абстрагировать определенные аспекты предметной области и изучать их отдельно от других аспектов. Однако в силу той цели, которая стоит перед наукой, а именно получения систематической взаимосвязи явлений, в целом вычленяются именно те аспекты, которые обусловливают возможность достичь этой цели. В изучаемом явлении нужно отыскать определенные общие элементы так, чтобы бесконечное разнообразие явлений можно было рассмотреть как систему, в которой проявлена структура этих явлений.

 

2. В силу абстрактного характера теорий часто создается впечатление, что наука противоречит здравому смыслу. Здравый смысл не различает уникальный и проникающий характер вещей, и поэтому стремление науки обнаружить неизменные свойства зачастую воспринимается как нечто неестественное. Поэтому теории нередко считаются реально не существующими удобными фикциями. Однако подобная критика упускает из вида тот факт, что науку интересуют лишь некоторые отобранные неизменные отношения вещей и поэтому многие известные их свойства с необходимостью исключаются из сферы рассмотрения. Более того, такие критики забывают, что так называемый здравый смысл сам оперирует абстрактными терминами, которые являются знакомыми и все время спутываются и которые оказываются неадекватными для выражения сложной структуры потока вещей.

 

 

Научное объяснение состоит из предположения конкретных событий на основании некоторого правила или закона, выражающего некое неизменное свойство группы событий. Эффект от такого прогрессивного объяснения событий посредством законов, а законов – посредством более общих законов или теорий заключается в проявлении взаимосвязи между многими на первый взгляд изолированными суждениями.

 

1. Однако ясно, что процесс объяснения на определенном этапе должен завершаться. Если нельзя установить, что определенные теории являются следствиями более обширной связи фактов, то эти теории следует оставить без объяснения и принять в виде грубого экзистенциального факта. Материальные соображения, представленные в форме случайных фактов, следует принимать, как минимум, в двух местах. Случайность присутствует на уровне чувственности: в чувственном опыте дано только это, а не то. Случайность также присутствует и на уровне объяснения: в потоке вещей обнаруживается присутствие определенной системы, которая, с точки зрения формальной логики, не является единственно возможной системой.

 

2. Среди теорий существует и еще одно интересное различие. Одни теории апеллируют к некоему доступному для представления скрытому механизму, который должен объяснить наблюдаемые явления; другие теории воздерживаются от ссылки на подобные скрытые механизмы и используют отношения, вычлененные из непосредственно наблюдаемых явлений. Первые теории называются физическими, вторые – математическими, или абстрактными.
 

О данном различии важно не только знать, но и понимать, что одни люди по своему складу ума более склонны к одному виду теорий, а другие – к другому. При этом также важно не считать, что один из этих двух видов является более фундаментальным или более обоснованным, чем другой. В истории науки имело место постоянное колебание между теориями двух этих видов; иногда для конкретной предметной области с успехом применялись и оба вида теорий. Однако проясним, в чем же именно заключается их различие.

 

Английский физик Ранкин, предлагая объяснения данного различия, говорил, что для формирования теории существует два метода. В математической, или абстрактной, теории «класс объектов или явлений определяется… посредством описания… сочетания свойств, являющихся общими для всех объектов или явлений, составляющих данный класс в том виде, в котором он предстает в чувственном восприятии, без введения каких-либо гипотез». В физической теории «класс объектов определяется… как состоящий из недоступной для чувственного восприятия модификации какого-то другого класса объектов или явлений, законы которого уже известны».

 

Во втором виде теорий предлагается определенная визуальная модель для выражения скрытого от чувств механизма. Некоторые физики, например Кельвин, могут удовлетвориться только механическим объяснением наблюдаемых феноменов безотносительно того, насколько сложным может оказаться такой механизм. Примерами данного вида теорий являются химическая теория атома, кинетическая теория вещества в том виде, в котором она развита в гидродинамике и в поведении газов, теория гена в исследованиях наследственности, теория силовых линий в электростатике и предложенная недавно Бором модель атома в спектроскопии.

 

В теориях математического типа апелляция к скрытым механизмам элиминирована или представлена в самой минимальной форме. Пуанкаре наглядно описывает, как именно это может быть сделано: «Допустим, мы имеем дело с каким-либо механизмом, в котором можем наблюдать лишь работу исходного колеса и конечного колеса, при этом способ перехода движения от одного колеса к другому остается для нас скрытым. Мы не знаем, как именно связаны колеса: шестернями или ремнями, тягами или другими приспособлениями. Можно ли сказать, что понять что-либо об этом механизме можно, только разложив его на составные части? Разумеется, нет, поскольку закон сохранения энергии позволяет нам установить наиболее интересные факты. Мы без труда устанавливаем, что конечное колесо вращается в десять раз медленнее, чем исходное, поскольку мы видим эти два колеса; на основании этого мы можем заключить, что пара сил, воздействующая на первое колесо, будет компенсироваться десятикратной парой сил, воздействующей на второе. Для того чтобы установить данное отношение и узнать, каким образом силы компенсируют друг друга, нет нужды проникать внутрь механизма». Примерами подобных теорий являются теории гравитации, законы падающих тел Галилея, теория теплового потока, теория эволюции органического мира и теория относительности.

 

Как мы уже отмечали, бессмысленно спорить относительно того, какой тип теории является более фундаментальным и должен быть принят повсеместно. Оба вида теорий успешно применялись для координации обширных областей явлений и обусловили наиболее важные открытия. В одни периоды развития истории науки имеет место тенденция к использованию механических моделей или к атомистичности, в другие – к общим принципам, связывающим свойства, вычлененные из непосредственно наблюдаемых явлений, в третьи – к смешению или синтезу этих двух точек зрения. Некоторые ученые, такие как Кельвин, Фарадей, Лодж и Максвелл, демонстрируют исключительное предпочтение теориям «моделей», другие ученые, такие как Ранкин, Оствальд, Дюгем, лучше всего работают с абстрактными теориями, а такие ученые, как Эйнштейн, обладают необычным даром в одинаковой степени хорошо использовать оба вида теорий.

 

 

Стремление к знанию ради знания более распространено, чем это обычно признается теми, кто отрицает способности разума в познании. Оно уходит корнями в животное любопытство, демонстрирующее себя в космологических вопросах, задаваемых детьми, и в выдуманных ответах, которые дают им взрослые. Нет такого утилитаристского мотива, который бы вызывал в людях желание узнать о частной жизни своих соседей, великих или сильных мира сего. 

 

Существует также интерес, заставляющий людей играть в разные интеллектуальные игры или решать головоломки, в которых требуется нечто найти. Однако, несмотря на то что желание знать является повсеместным, оно редко является достаточно сильным, чтобы преодолеть некоторые другие органические желания, и лишь немногие обладают как склонностью, так и способностью обратиться к решению трудных задач научного метода в более чем одной области. Желание знать иногда бывает недостаточно сильным для того, чтобы обусловить критическое исследование. Люди, как правило, заинтересованы в результате, в истории науки или присущей ей романтике, а не в технических методах, с помощью которых эти результаты достигаются, а их истинность непрерывно проверяется и квалифицируется.

Нашим первым импульсом является принятие возможного как истинного и отвержение неподходящего как ложного. У нас нет ни времени, ни склонности, ни энергии, чтобы исследовать все. И действительно, подобное стремление обычно считается утомительным и безрадостным. А когда нам предлагается рассматривать свои взгляды как всего лишь гипотезы, мы яро протестуем, как если бы оскорбляли близкого нам человека. Все это дает основу различным движениям, критикующим рациональную научную процедуру (хотя их сторонники не всегда готовы признать, что тем самым они выступают против науки в целом).

 

Мистики, интуиционисты, сторонники авторитарной власти, волюнтаристы и фикционалисты – все они пытаются подточить уважение к рациональным методам науки. Эти атаки всегда получали широкую поддержку, что, по-видимому, сохранится и в будущем, поскольку они задевают важную струну в человеческой природе. К сожалению, эти атаки не предоставляют какого-либо надежного альтернативного метода для получения знания. Великий французский писатель Паскаль противопоставлял логике дух утонченности и изящества (esprit geometrique и esprit de finesse) и утверждал, что у сердца, так же как и у сознания, есть свои причины, которые нельзя точно сформулировать, но которые, тем не менее, можно осознавать. С этим соглашались такие непохожие друг на друга люди, как Джеймс Рассел Лоуэл и Джордж Сантаяна:

 

 

и

 

 

 

Известно, что, поскольку мы не обладаем всеведением, нам приходится доверять догадкам нашей души; и великими людьми являются те, чьи догадки и интуиции являются глубокими и проникающими. Отыскать основания в поддержку такой интуиции возможно только с опорой на саму эту интуицию. Однако спутывание догадки и суждения, у которого уже существует свое основание, не приводит ни к чему, кроме полного опустошения. Являются ли все причины сердца верными? Все ли пророки говорят истину? Грустная история человеческого опыта служит хорошим опровержением всех подобных претензий. Мистическая интуиция может дать людям абсолютно субъективную уверенность, но при этом не может дать им доказательства того, что противоположные интуиции ошибочны. Очевидно, что когда происходит конфликт между авторитетами, то для того чтобы осуществить разумный выбор, нам следует логически взвесить основания в пользу каждого из утверждений.

Разумеется, в тех ситуациях, когда под вопросом оказывается истинность какого-либо суждения, нельзя просто ответить: «я убежден» или «я предпочитаю полагаться на этот авторитет, а не на тот». Позиция, согласно которой физическая наука не способствует доказательству и является всего лишь фикцией, не способна объяснить, почему именно она позволила нам предсказывать явления природы и контролировать их. Данные атаки на научный метод обретают видимость значимости вследствие некоторых недоказуемых заявлений, формулируемых некритически настроенными энтузиастами. Однако суть научного метода заключается в ограничении своих собственных претензий. Признавая, что мы не знаем всего, научный метод не приписывает себе способности решить все наши практические проблемы. Ошибочно полагать, как это часто делается, что наука отрицает истинность всех неверифицированных суждений. Ибо то, что неверифицировано сегодня, может обрести верификацию завтра. Мы можем достичь истины путем догадки или любыми другими способами. 

 

Однако научный метод занимается именно верификацией. Конечно, мудрость тех, кто занимался данным процессом, в обществе не считается столь же значительной, как мудрость старцев, пророков или поэтов. Также известно и то, что у нас нет методов, с помощью которых можно было бы привить творческий интеллект тем, у кого его нет. Ученые, как и все остальные люди, могут впасть в привычную колею и использовать свои методики без учета изменяющихся обстоятельств. Всегда будут существовать безрезультатные формальные процедуры. Определения и формальные различия могут использоваться для заточки инструментария, который при этом не будет правильно использоваться; а статистическая информация может отвечать самым высоким техническим стандартам, но при этом быть нерелевантной и неубедительной. Тем не менее, научный метод является единственным способом увеличения общего корпуса проверенных и верифицированных истин и элиминации случайных мнений. Хорошим прояснением наших идей является исследование точных значений наших слов и попытка проверить наши излюбленные идеи посредством их выражения в четко сформулированных суждениях.

 

При постановке вопроса о социальной потребности в научном методе правильно было бы отметить, что воздержание от вынесения суждения, присущее научному методу, сложно или даже невозможно в тех случаях, когда мы вынуждены принимать безотлагательные меры. Когда у меня горит дом, я должен действовать быстро, не откладывая: я не могу задержаться для того, чтобы исследовать все возможные причины или хотя бы приблизительно предположить вероятность тех или иных возможных реакций. По этой причине те, кто склонен действовать каким-то определенным образом, зачастую презирают тех, кто склонен к рефлексии; а некоторые ультрамодернисты, похоже, утверждают даже то, что потребность в действии гарантирует истинность нашего решения. Однако то обстоятельство, что я должен либо голосовать за кандидата X, или воздержаться от этого, само по себе не дает мне адекватного знания. Частота, с которой мы жалеем о сделанном, является лишним тому подтверждением. Таким образом, мудро организованное общество обладает средствами для взвешивания и обдумывания, прежде чем необходимость действовать станет неизбежной. Для того чтобы обеспечить наиболее тщательное исследование, должны быть рассмотрены все возможные подходы, а это значит, что требуется толерантность по отношению к тем взглядам, которые prima facie кажутся нам невыносимыми.

 

В общем, основным социальным условием для научного метода является широко распространенная потребность достигнуть истины, которая будет достаточно сильной, чтобы противостоять нашим склонностям крепко держаться за прежние убеждения, с одной стороны, и принимать любое новшество – с другой. Тем, кто занимается научной работой, нужен не только досуг для рефлексии и материал для экспериментов, им также нужно общество, которое уважает поиск истины и позволяет свободно высказывать интеллектуальное сомнение относительно его самых священных и укоренившихся институтов. Страх нанести оскорбление установленным догмам был препятствием для развития астрономии, геологии и других физических наук; а страх оскорбить патриотические или другие достойные чувства, по-видимому, является одной из наиболее сильных помех для научной истории и социальной науки. С другой стороны, когда общество без разбора приветствует каждое новое учение, любовь к истине заменяется стремлением к новым формулировкам.

 

В целом можно сказать, что безопасность науки зависит от существования людей, для которых правильность используемых ими методов важнее, чем получаемые с их помощью результаты. По этой причине плохо, когда научное исследование в области социального оказывается в руках тех, кто не готов противостоять установленному или общественному мнению.
 

Мы можем сформулировать это и иначе, сказав, что физические науки могут быть более либеральными, потому что мы уверены, что глупые мнения быстро элиминируются при столкновении с фактами. Однако в социальной сфере никто не может сказать, какой ущерб будет нанесен глупыми идеями, прежде чем их глупость будет, наконец, доказана. Никакая предосторожность, присущая научному методу, не сможет помешать тому, чтобы жизнь человека превратилась в приключение, и ни один ученый не знает, достигнет он своей цели или нет. Но научный метод не может позволить массам шагать более уверенным шагом. Анализ возможности любого шага или плана позволяет предсказывать будущее и заранее готовиться к его наступлению. Таким образом, научный метод минимизирует шок, вызываемый новизной, и неуверенность, вызываемую жизнью в целом. Он позволяет нам соотнести стратегии наших действий и моральных суждений с более широким взглядом, чем взгляд непосредственных физических стимулов или органических реакций.

 

Научный метод является единственным эффективным способом усилить любовь к истине. Он развивает интеллектуальную храбрость при столкновении с трудностями и позволяет преодолевать иллюзии, которые доставляют лишь временное удовольствие, но, в конечном счете, наносят вред. Он разрешает разногласия путем апелляции к нашей общей рациональной природе, не прибегая к внешней силе. Научный подход, даже если он похож на неприступную гору, открыт для всех. Поэтому если сектантская или фанатичная вера, базирующаяся на личном выборе или личном нраве, разделяет людей, то научный метод, наоборот, их объединяет вокруг чего-то благородного и лишенного какой-либо мелочности. Поскольку он требует отстраненности и незаинтересованности, он является самым возвышенным плодом и критерием либеральной цивилизации.