Варианты восприятия идеи коммунизма советским населением

Несмотря на то, что в построение коммунизма в 1980 г. верили не все граждане СССР, это не мешало им желать совершить как можно более быстрый рывок в «светлое будущее». Даже если совсем не верить в возможность завершения коммунистического строительства, то стремиться к коммунистическому изобилию можно. По словам Т.П. Кищенко, в 60-х гг. «вера в лучшую жизнь вовсе не означала веру в коммунизм». Понятный обычному человеку «потребительский коммунизм» был, как показывают письма и активная борьба с ним со стороны официального дискурса, одним из самых распространенных вариантов «светлого будущего». Выше отмечалось, что для населения самым популярным и распространенным был момент, выраженный в лозунге, в сознании большей части людей связанном с коммунизмом, — «от каждого по способностям, каждому по потребностям».

Поэтому Ю.М. Тихомиров своим письмом пытался закрепить в Программе партии следующее определение: коммунизм – это общество, где человек «волен работать или не работать вовсе». Стремление к распределению по потребностям порождало у некоторых граждан нетерпение, особенно это можно обнаружить в письмах людей пожилого возраста, которые говорили, что они, к сожалению, не смогут дожить до коммунизма и поэтому хотели уже во время своей жизни посмотреть на жизнь в будущем и насладиться коммунистическим изобилием. Так, группа участников Гражданской войны и революционного подполья на основании своих былых заслуг перед Родиной предлагала предусмотреть в Программе льготы для себя: «бесплатное жилье, бесплатный проезд на всех видах городского транспорта, лечение в санаториях». Некто Н. Князев писал: «Очень хорошо, что молодежь будет жить при коммунизме. Но людям старым, участникам революции, следует тоже дать это почувствовать – надо сейчас установить единую для всех пенсию по старости, освободить от платы за воду, свет, баню, кино и за проезд по городу». Некоторые люди предлагали уже в 60-х гг. перейти к бесплатному снабжению населения товарами первой необходимости – дешевым хлебом,
спичками, солью и т.д.

Официальный дискурс о коммунизме требовал от населения напряжения усилий и некоторых лишений, которые окупятся в будущем, а «потребительский коммунизм», наоборот, настаивал на том, что с построением социализма основные трудности в развитии уже преодолены и можно пользоваться плодами своего или чужого труда. Н.А. Чальян предлагал: «По мере достижения изобилия того или иного продукта переходить к его бесплатному распределению по потребностям». К тому же после опубликования проекта и его принятия XXII съездом КПСС по сути начинался обратный отсчет времени до наступления коммунизма, а значит, с каждым днем и часом коммунизм становился все ближе и ближе.

Необходимо подчеркнуть, что причина существования «потребительского коммунизма» заключается в его крайней доступности и понятности. Нормальный человек извлекал из текста Программы партии моменты, которые были для него близки и понятны. Современники отмечали, что для населения Советского Союза самыми впечатляющими положениями Программы партии были отнюдь не самые важные с точки зрения авторов. Все говорили о том, что будет бесплатный транспорт, бесплатные коммунальные услуги, бесплатные заводские столовые, а не о дальнейшем развитии принципов социалистической демократии. Данный факт объясняется тем, что Программу партии читали как художественный текст, в котором конкретные и внятные детали брали на себя функцию пересказа.

Тот факт, что советское население хотело знать свое будущее, и знать его как можно точнее, демонстрируют многие письма. Комсомолец А. Игошин еще в 1926 г. обращался к И.В. Сталину с просьбой, чтобы тот написал ему, как лучше понять и представить себе коммунистическое общество. В письме был обозначен мотив обращения к И.В. Сталину: «Вы дадите нам оружие, которое поможет разогнать всю муть и увидеть во всей наготе коммунистическое общество, которое идет или нет?». В 60-х гг. поступали аналогичные просьбы:
уже не в ответном письме, а в тексте Программе партии предлагали дать более детальное описание коммунистического общественного устройства и общежития. Помимо общей конкретизации коммунистического общества целиком, поступало значительное количество писем с просьбой уточнить частные вопросы коммунистического образа жизни. Следовательно, можно выявить еще одну бинарную оппозицию в рецепции образа коммунизма. Нечеткость официального дискурса подвигали часть людей на творческую
активность, дабы своими силами более четко очертить «светлое будущее» и создать на базе официального свой собственный образ коммунизма. По этому поводу комиссия, занимавшаяся обобщением поступивших писем, сделала следующее заключение: «Авторы некоторых писем на многих страницах формулируют свои, отличные от содержащихся в проекте, теоретические
положения и предлагают даже целые разделы проекта Программы в собственных редакциях. Предлагаемые ими формулировки в большинстве случаев идут вразрез с основами марксистко-ленинского учения и свидетельствуют о недостаточной теоретической подготовке их авторов».

Другая часть населения была вынуждена находиться в рамках расплывчатого образа коммунизма и обращением к власти пыталась обозначить будущее, которое определяло поведение в настоящем. Неопределенность с коммунизмом и его трактовкой населением была частично порождена официальным дискурсом и его противоречивостью. В письме В.Е. Виноградова описывается случай, произошедший в парторганизации г. Измаила, когда там обсуждался проект Программы партии и Устав КПСС. Один из коммунистов внес в проекты несколько незначительных поправок. Другой коммунист заклеймил эти поправки как «вражеский наскок на линию партии, как бухаринщину». В ответ коммунист, вносивший поправки, назвал «врагом коммунизма» того «бдительного» товарища. В обоих случаях оппоненты ссылались на Устав КПСС, только на разные пункты. В заключение автор письма задается вопросом: «Вот и разберись, — кто враг коммунизма, а кто — друг». Трудность восприятия официального образа побуждала некоторых людей обращаться с предложением более понятно изложить основные идеи Программы партии. Так, например, предлагали для большей наглядности, лучшего восприятия и доступности снять кинофильм в 4-х сериях «Программа КПСС»36. Вносилось предложение о введении курса научного коммунизма в высших учебных заведениях.

Другие граждане, отмечая, что текст Программы партии рассчитан на сравнительно подготовленного читателя, считали абсолютно необходимым издать краткое популярное изложение проекта Программы партии для самого широкого круга читателя, а Н.Н. Рипов
предлагал выпустить коммунистические «молитвенники» и «евангелие» — популярные всеобъемлющие политобразовательные учебники для коммунистов и изучать их «как таблицу умножения».

Правда, существовала группа людей, в первую очередь, представители различных интеллектуальных профессий — экономисты, историки, обществоведы и т.д., которые являлись носителями довольно редкого варианта «народного коммунизма». Этот вариант можно обозначить как «теоретический коммунизм», очень близкий официальному дискурсу. Носителей «теоретического коммунизма» интересовали сугубо общие вопросы. Собственно, носителями такого варианта, в силу своего двойственного положения, были и сами разработчики Программы партии, что обусловлено в значительной степени их профессиональной деятельностью. Сторонние от разработки Программы носители «теоретического коммунизма» выделяются из «официального коммунизма» именно в силу своей прямой непричастности к официальному дискурсу, хотя говорили они на языке официального дискурса.

Например, они размышляли о нескольких фазах коммунизма, о чем официальный дискурс только намекал. Они писали, что нужно дополнить теорию научного коммунизма новой, третьей фазой коммунизма, где будет завершено коммунистическое строительство, а в Программе партии нельзя ограничиваться установлением двадцатилетнего срока, а нужно предусмотреть построение полного коммунизма. Возвращаясь к анализу «потребительского» варианта образа коммунизма, необходимо отметить, что имеющиеся источники позволяют провести разделение «светлого будущего» еще на два варианта: индивидуальный и общественный «потребительский коммунизм». В первом случае главными признавались личные потребности одного конкретного человека – автора послания. В сводке поступивших писем группа, в которой выделяется индивидуалистический вариант, охарактеризована следующим образом:
«Имеются письма, появление которых обусловлено, видимо, личной неустроенностью, бытовыми трудностями, носящие по существу характер жалоб».

Зачастую личное неблагополучие авторов писем и их жалобы на свое положение в посланиях связывалось с коммунизмом. Примером может служить письмо О.Д. Гордова, где он, жалуясь на отсутствие в своем районе бани и прачечной, пишет: «Очевидно, через 20 лет, т.е. при коммунизме, люди вообще не будут мыться, если нас уже сейчас лишили этого элементарного гигиенического удобства». Таким образом, человек, обращаясь к официальным властям, апеллировал к коммунистическому будущему как к некому идеалу общественного устройства, для того чтобы изменить свое настоящее. Помимо вполне обоснованных просьб по улучшению жилищных, продуктовых и других бытовых условий, попадаются весьма курьезные послания, демонстрирующие крайнюю степень «индивидуалистического потребительского коммунизма». Некоторые трудящиеся интересовались, будут ли при коммунизме бани и нельзя ли в 60-х гг. уже ввести бесплатное пользование ими. Н.Я. Прилепов из Риги в своем письме обращал внимание на необходимость по мере продвижения к коммунизму улучшать сбор сырья с населения, поскольку в 60-х гг. «с населения принимаются только утильсырье,
макулатура, металл и бутылки исправные, отечественные. Отечественные я называю потому, что другие бутылки из братских стран не принимаются, а их очень много у нас».

«Общественный потребительский коммунизм» заключался в получении благ не только конкретным индивидом, но и всем обществом в целом. Н.И. Шершов предлагал в течение 5 лет обеспечить гражданам Советского Союза и приезжающим в Советский Союз выдачу хлеба стоимостью до 17 к. за 1 кг бесплатно. А Б.Л. Кербер прямо указывает, что он представляет себе коммунистическое общество не как общественную формацию, в условиях которой можно будет кушать все, что хочешь, и в неограниченных количествах. Это, на его взгляд, наименее значимая сторона, «но вот возможность быстро связаться по телефону в любое время суток как по служебным, так и по личным вопросам — это одно из очень важных обстоятельств». Собственно, такой вариант «потребительского коммунизма» в значительной степени пересекался с официальным образом и образами в редакции ряда медиаторов, о которых речь шла во второй главе. Предполагалось, что свойственное всей коммунистической формации противоречие между постоянно растущими потребностями членов общества и достигнутым в каждый данный момент уровнем производства должно было составить могучий стимул развития
общества по пути прогресса. Естественно, что для нормального взаимодействия официального и народного образов коммунизма
«общественный потребительский» вариант не должен был выходить за определенные границы.

Наличие в трактовке населением коммунистических перспектив индивидуалистическо-потребительского варианта мешало достижению
коммунизма не только согласно официального дискурса. Сами советские граждане указывали, что такое мировоззрение не позволит выполнить поставленные Программой партии задачи, а тем более в установленные сроки. Студент А.С. Вершинин в своем письме выражал сомнение в том, что «наше поколение будет жить при коммунизме, считал это невероятным, так как еще слишком низкий уровень сознания и общей культуры населения». Ю.В. Аксютин в своей работе приводит следующие высказывания советских людей: «С нашими людьми строить коммунизм нельзя», «С такими людьми коммунизм не построить», «Коммунизм – это когда народ сознательный, бескорыстный, патриот своей родины», «Ни фига мы не построим, все пропьем», «С нашим народом нельзя коммунизм построить, надо перевоспитать сначала».

Задача создания «нового человека» как непременное условие перехода к коммунистическому обществу присутствовала и в официальном дискурсе, и в народных представлениях. Уже отмечалось, что такой «новый человек» должен нести в себе черты героя. В советском пантеоне героев можно выделить две большие группы. К первой относятся герои «трансцендентального» типа, которых можно было увидеть только на фотографии в газете или в передаче по телевизору. Эти герои, в основном, занимались расширением границ, будь это в
космосе, науке или технике. Помимо них присутствовали герои повседневной жизни, которые своим образом жизни и на своем небольшом участке строили коммунизм. Герой – воплощение «нового человека», своеобразный посланец будущего, перенесенный во имя спасения народа в настоящее, где он должен показать путь в будущее. Он обладает двойственностью – выведен «из народа», является плотью от плоти его, а с другой стороны, является индивидуальностью, тем эталоном человека и жизни, к которому может и должна приближаться народная масса.

Такими носителями прогрессивного образа жизни, призванного открыть дверь в «светлое будущее», в народном представлении должны были выступать даже не передовики производства и герои труда, а члены КПСС. Человек, вступивший в партию, воспринимался как приобщенный к некоему «тайному братству», куда допускались только «избранные». Принятие в ряды коммунистов, как своеобразная инициация, должно было окончательно очистить человека от всего негативного, и своим сознанием он уже должен был
находиться в коммунизме. В немалой степени именно Коммунистическая партия всячески подчеркивала и распространяла такую точку зрения. В очередной раз продемонстрируем, что некоторые элементы «народных коммунизмов» имели свои аналогии еще в 20-е гг. XX в. Вот какие строчки можно обнаружить в письме И.А. Выдрина в «Крестьянскую газету» от 5 мая 1928 г.: «Тот должен быть коммунистом, кто служит и работает исключительно для коммунистического хозяйства, он не должен иметь ни дома, ни одежды, ни
сондука [сундука] своего, а только должен удовлетворяться общим пищей и одеждой».

Через 40 лет в ходе всенародного обсуждения проекта Программы партии ряд товарищей высказывал мысль, что коммунисты должны
отказаться «в пользу государства от своих прав на имеющееся у них ценное движимое и недвижимое имущество, как-то: дома, дачи, автомобили». Поступало множество писем, в которых выражалось пожелание учредить нагрудный значок члена КПСС, поскольку такой значок должен был, по мнению авторов, способствовать повышению ответственности члена партии всюду, где бы он ни находился – на работе, в быту. Коммунист в народном сознании не должен был быть обременен бытовыми заботами, которые могли отвлечь его от строительства коммунизма. Подобно некоторым монашеским орденам, коммунисты должны были принять своеобразный «обет бедности», противостоя, таким образом, самой сути индивидуалистического варианта «потребительского коммунизма».

Особое место, наряду с коммунистами, занимали комсомольцы, в представлении 60-х гг. более близкие к «новому человеку», чем коммунисты. Комсомольцы как будущие коммунисты якобы уже прониклись основополагающими идеями марксизма-ленинизма и, как молодое поколение, выросшее в новых общественных условиях, были свободны от многих предрассудков прошлого. Своим личным поведением они должны были показывать пример соблюдения норм коммунистического общежития, особенно в строительстве нового быта. «Именно здесь велика роль молодежи, которая заново воспринимает бытовые черты, свободна от старых бытовых предрассудков. Комсомол должен возглавить борьбу молодежи за коммунистический быт».

Демонстрация возможности существования элементов коммунистического общества в сознании определенной части населения
должно было способствовать воплощению коммунистических перспектив в действительность. Коммунисты, отказавшиеся от своих имущественных прав, должны были демонстрировать возможность и преимущества общественного удовлетворения потребностей. Уже отмечалось, что с опубликованием проекта Программы партии начался обратный отсчет времени и часть населения хотела уже в 60-х гг. частично воплотить коммунизм. Причем частичное воплощение подразумевало как постепенное внедрение коммунистического принципа распределения, о чем писалось выше, так и его географическую локализованность: коммунизм в Советском Союзе предполагалось создавать первоначально не повсеместно, а в отдельных местах. В письмах имеются предложения приступить к строительству образцово-показательных предприятий и организовать широкое распространение их опыта, а также «начать в виде эксперимента создание баз, районов и коллективов, где будут иметь место коммунистические отношения людей в производстве и в быту
образовать на территории СССР опытные районы коммунизма с участием всех рас и всех классов нашей планеты, обеспечив эти районы всем необходимым». И. Романов при определенных условиях брался «возглавить, построить и сформировать производственный коллектив тысяч на пять рабочих с коммунистическим укладом общественной жизни на базе одной из новостроек».

Более четкое выражение идеи наглядного, но территориально ограниченного коммунистического образа жизни можно обнаружить в двух письмах. Тов. Заброда предлагал: «В течение ближайших пяти лет, т.е. с 1962 по 1966 год, построить в различных местах на территории союзных республик СССР — в каждой ССР по одному, — по типовым проектам, характеризующим национальные особенности архитектуры республики, пятнадцать образцово-показательных городов-коммун. Люди, работающие в этих городах, отбираются проверочной комиссией ЦК КПСС. С 1968 г. все остальные граждане СССР, а также туристы из-за границы могут знакомиться с условиями и порядками в
этих городах-коммунах»59. Е.И. Тимошенко обратился в редакцию «Комсомольской правды» со следующим соображением: «Где-нибудь в Сибири, на берегу Лены или Енисея, построить коммунистический город-лабораторию по всем правилам коммунизма, во всем отличающийся от современных городов. В этом городе, по-моему, должны жить только люди, которые по своим моральным и душевным качествам вполне соответствуют требованиям этих правил и принципов. Нельзя допускать в этот город пьяниц и хулиганов, с тем чтобы там их воспитывать. В основном, жителями этого города должна быть молодежь, чтобы как можно резче отделиться от всего старого, к сожалению еще имеющегося в жизни нашего социалистического общества. А такие коммунистические люди, новые люди, у нас уже есть. Вот и собрать их в один город, а потом все будут туда ездить, смотреть на их жизнь и загораться желанием жить так».

В приведенных отрывках из писем явно проступают черты классической утопии наподобие «Города Солнца». Оба варианта народной утопии преследовали дидактические цели, описывая воплощенный в жизнь коммунистический уклад, они наглядно демонстрировали, насколько лучше будет жить в будущем. В значительной степени построение коммунизма воспринималось в непосредственной связи с развитием производственно-бытовых коммун. В редакцию журнала «Коммунист» поступали письма о том, что «коммунистическое общество в высшей фазе своего развития будет состоять из производственно-бытовых коммун. Коммуны являются основным звеном
коммунистического общества, организации, посредством которой будет практически осуществлен коммунистический принцип ―от каждого по способностям, каждому по потребностя».

Е.А. Лиокумович в своей работе отмечает, что «коммунизм представлялся как жизнь в условиях всеобщего благоденствия, изобилия в братском единстве и без государственной власти. Это была утопия возврата к общине, что и было верным пониманием слова
―коммун». Идею обобществления имущества и использования коммун как трамплина для прыжка в «светлое будущее» можно обнаружить не только в 60-е гг., но и в первые годы советской власти, и даже в более ранний период в практике «утопических социалистов», а также в сильной общиной традиции, характерной для народного сознания. Иногда стремление к равенству и
стиранию всяческих различий приобретало на практике комические формы. Так, Ф. Панферов, посетивший в 20-е гг. коммуну «Пролетарская воля» недалеко от Пятигорска, вспоминает, как захотел расспросить одну из
коммунарок:
- Как ее фамилия? – спрашиваю председателя.
- Фамилия? А у нас же частные фамилии ликвидированы. Единая у всех фамилия. Эта доярка Анна Пролетволя. Тут вон, на углу, Тихон Пролетволя. Я Николай Пролетволя. Так-то!

Создание изолированных от повседневной советской действительности поселений, обеспеченных всем необходимым, своеобразных анклавов справедливой жизни и всеобщего равенства, должно было предотвратить возможность морального падения кандидатов на роль «нового человека», одновременно, подобно линзе, фокусируя их стремления в одну точку. Одним из главных положений в идее коммуны была справедливость, основанная на полном равенстве. Призывы к возрождению коммун, в которых отсутствует имущественное расслоение, и обращения к коммунистам отказаться в пользу общества от своего имущества, что тоже можно расценивать как некий вариант коммуны в масштабах целой страны, реализуют стремление населения к равенству и социальной справедливости.

Стремление к равенству и справедливости было обусловлено несоответствием образов, которые транслировала официальная власть, с образами, возникающими на основе восприятия населением окружающей обстановки. Например, С. Рудик, не обнаружив в проекте Программы партии прямого указания на отмену паспортной системы, спрашивал: «Неужели в коммунизм наши дети придут с паспортами и милицейскими прописками? Паспортная система, ограничивающая для советского гражданина право свободного выбора местожительства, никак не вяжется с тем новым отношением к труду, которое будет у человека в период коммунизма»64. Нетерпение в ожидании обещанного «земного рая» не могло примириться с неустроенностью и бытовыми проблемами. Стремление к равенству как основе справедливого устройства общества, по материалам источников, в значительной степени основывалось на восприятии частью населения советской социальной системы как иерархической, где коммунисты и руководители занимают место на вершине.

Многие противопоставляли простых тружеников руководству из числа коммунистов, паразитирующих на пролетариате, наживающих себе нечестным путем излишки благ, в то время как основная масса советских граждан зачастую испытывала дефицит основных продуктов. Б.И. Дунаевский предлагал выработать научно-обоснованные нормы, определяющие допустимый предел личной собственности, закрепить его специальным решением ЦК, ввести ответственность за превышение коммунистами этих норм, отменить закрытое распределение, которое распространяется и дает преимущества как раз наиболее обеспеченным категориям трудящихся. С.И. Мажников выражает ту же мысль, отмечая существование в СССР некой «новой эксплуатации». До этого бытовала
народная расшифровка аббревиатуры ВКП (б) — всеобщее крепостное право (большевиков). В свете этого можно понять авторов писем, предлагающих переименовать КПСС в ЛКПСС (Ленинская Коммунистическая Партия Советского Союза), что подтверждает следующее предположение: образ В.И. Ленина неразрывно связывался с коммунистическим строительством и одновременно мог противопоставляться сталинской эпохе.

Призывы к созданию коммун и обобществлению имущества зиждились не только на восприятии коммунистов как «новых людей», для которых имущество уже неважно, но и на негативном отношении к разрыву в положении между различными группами населения при постоянном постулировании идей бесклассового общества без привилегированных слоев в советском обществе, где преимущества даются только за личные заслуги. Если некоторые авторы писем предлагали коммунистам добровольно отказаться от своего имущества, то другие настаивали на изъятии68. Наибольшее раздражение у населения вызывало такое имущество, которое в Советском Союзе воспринималось как особая роскошь: автомобили, дачи, частные дома, гаражи и т.п. В адрес различных организаций поступило более 100 предложений с идеями изъятия имущества. К.В. Белкин в своем послании указывал, что в проекте Программы «мало сказано о непомерной личной собственности, которая как палка в колесе коммунизма. Дачники, ―садоводы, владельцы автомашин подобны паразитам на здоровом теле строителей коммунизма. Они удлиняют путь к нему».

Некоторые авторы развивали данную мысль, дополняя ее не только предложением одномоментного изъятия, но и запретом на дальнейшую продажу автомобилей, и изданием закона, запрещающего иметь собственные дома и сдавать жилье в наем. Особое неприятие вызывали люди, которые получали нетрудовые доходы от сдачи своих домов на юге в курортный сезон, поскольку они одновременно были и частновладельцами и спекулянтами. Получение доходов нетрудовым путем отдельными гражданами, в то время как остальные прикладывали значительные усилия не только для строительства коммунизма, но и для собственного благополучия, также
вызывало недовольство. Поэтому население жаждало справедливости и в финансовом вопросе. Поступали предложения проверить источники доходов всех вкладчиков в сберегательных кассах, и «деньги, нажитые нечестным путем, передать государству для использования на строительство коммунизма», а в будущем постепенно заменить наличные деньги «именными
лимитными книжками».

Всех тех, кого на своих страницах высмеивал «Крокодил», простой человек видел в своей жизни. И неприятие к людям, имеющим благосостояние, выливалось, в соответствии с коммунистическими идеями уравнительства, в ожидание экспроприации в духе первых лет советской власти. Многие трудящиеся спрашивали, почему бы не ограничить уровень зарплаты высокооплачиваемых работников и за этот счет повысить ее у низкооплачиваемых. Все то богатство, которое производило народное хозяйство СССР, должно было оседать где-то, если оно не доходило до обычного человека. С.К. Игнатюк в своем письме выразил данную мысль
следующим образом: «Одни уже сейчас имеют по потребностям и им не страшны 20 лет, а другие должны терпеть недостатки». Г. Наканов писал, что руководители «утрачивают вкус к борьбе за счастье народа, за коммунизм. Если бы они были такими же простоватыми и наивными, как Галушка из ―Калиновой рощи Корнейчука, то они сказал бы, наверное: ― Какой вам еще
коммунизм нужен, мы и так уже в коммунизме».

Значит, те, кто пользуется этими богатствами, своим стремлением к излишкам и роскоши мешают осуществлению Программы партии. И если просто изъять все несправедливо нажитое имущество и распределить его среди остального населения, согласно логике общины или коммуны, это будет практически коммунизм. Подобная позиция советских граждан может быть рассмотрена как аналогия действиям жителей Англии XVIII вв., описанным в работе Э. Томпсона. Он указывает, что народные восстания, возникающие из-за
повышения цен или нехватки продовольствия, протекали в рамках народных представлений о законности или незаконности чего-либо. Общее согласие относительно этих представлений было основано на традиционном понимании социальных норм, а также на представлениях о хозяйственных функциях, долге и особых обязанностях некоторых членов общества. Сумма этих представлений и составляла то, что автор называет «моральной экономией бедноты» (moral economy of the poor). Грубые нарушения этих основных моральных понятий вызывали волнения столь же часто, сколь и действительная нужда. И главной целью бунтов было восстановление строгого соблюдения норм этой «моральной экономии».

Все, что не устраивало советского человека в его жизни, автоматически не соответствовало коммунистическому идеалу, а значит, мешало его достижению и в период «развернутого строительства коммунизма» должно быть изжито, причем как можно скорее. Кроме того, резкое неприятие многих людей, чей социальный протест под воздействием проекта Программы партии выражался в апелляции к коммунистическому будущему как идеалу справедливости, вызывало игнорирование частью населения одного из принципов «Кодекса строителя коммунизма»: «кто не работает, тот не ест».

При этом под трудом подразумевался физический труд, и поэтому работники умственного труда, особенно бюрократы и руководители, воспринимались как лодыри и нахлебники. Недовольные этим авторы предлагали ввести порядок, при котором каждый руководящий работник должен был отработать один месяц в году в качестве рабочего. Или вообще ввести обязательный труд для всех трудоспособных граждан, в том числе для всех трудоспособных женщин, поскольку крайне нетерпимым считался тот факт, что многие женщины, являясь женами состоятельных людей и имея дипломы об образовании, не работают. Если официальный дискурс выстраивал коммунистические перспективы, исходя из постепенного сближения умственного и физического труда посредством облегчения физического и подъема его до умственного, то народная «коммунистическая справедливость» воспринимала официальный лозунг как руководство к действию и ожидала скорейшего вовлечения всех людей в трудовой процесс. Наиболее радикальное воплощение стремления к борьбе с тунеядцами можно обнаружить в письме К.К. Лавренко, который призывал упразднить такой «рассадник тунеядства», как 3 группа инвалидности.

В контексте народного стремления привлечь к физическому труду как можно большее количество населения и, в первую очередь, восстановить справедливость, заставив работать тех, кто уклоняется от физического труда, выявляется отдельная тема, одновременно связанная с национальными отношениями в СССР. Некоторые авторы в этом контексте поднимали еврейский вопрос. В. Сыроваткин писал: «Евреи являются в СССР привилегированной нацией, т.к. они занимаются только умственным или легким трудом и не работают в шахтах, у станков, на тракторе и т.д., поэтому дружба с ними невозможна». Показательно, что в сознании автора евреи выделяются из категории советских граждан, с которыми либо можно дружить, либо нельзя, это подчеркивает инородность евреев в рамках Советского Союза.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что дальше В. Сыроваткин предлагает или выселить всех евреев в Израиль, или собрать их в автономной области. Отметим, что представители еврейской диаспоры, апеллируя к провозглашаемому в СССР интернационализму, жаловались на разнообразные проявления антисемитизма на улицах, в трамваях, в квартирах, в учреждениях и т.д., с которыми необходимо было, по их мысли, вести непримиримую борьбу. Тем самым коммунистические перспективы для двух точек зрения, по
еврейскому вопросу отчасти являлись средством самозащиты и отстаивания своих интересов.

Вопрос об антисемитизме, в силу исторического опыта, был наиболее ярко выраженным, но находился в одном ряду с проблемой нации в коммунистическом будущем. Официальный дискурс в данном вопросе пытался соединить две тенденции. С одной стороны, по мере развития общественных отношений на коммунистических началах должно было происходить стирание всяческих различий, что привело бы к сближению различных наций на основе коммунистической культуры. С другой стороны, прямое постулирование курса на унификацию наций могло быть воспринято как проявление русского шовинизма и покушение на самобытность наций. В условиях существования разнообразных национальных ССР это могло привести к возникновению противоречий и разобщенности, что, в свою очередь, мешало бы выполнению задач коммунистического строительства, для которого необходимо было сплочение всего населения СССР. Поэтому официальная точка зрения пыталась отразить оба варианта или вообще говорила о невозможности предсказать развитие национальных отношений в коммунистическом обществе.

Народные представления в этом вопросе были более конкретны, для многих людей предсказание судьбы нации в будущем и даже настоящем не составляло труда. Некоторые развивали идею о том, что русский язык можно сделать государственным и он может заменить все остальные языки СССР, а переход на один язык для всех народов ускорит построение коммунизма. Другие прямо предлагали указать в тексте Программы конечную цель решения национального вопроса, т.е. перспективу полного слияния наций при
коммунизме. Третья группа авторов, напротив, всячески настаивала на сохранении национальных культур. В коллективном письме из Киева предлагалось ввести обязательное изучение родного языка (украинского) и в течение двух-трех лет перевести на украинский преподавание всех дисциплин в высших и средних специальных учебных учреждений. В.И. Ухалов и О.Ж. Кушкабаев призывали вести борьбу против насильственной ассимиляции малых народов, проявление которой они видели в том, что многие
представители различных национальностей считают своим родным языком русский. Для некоторых коммунистическая свобода и самоорганизация распространялась и на национальные отношения, соединяясь с рядом национальных проблем, и порождала высказывания о том, что определение национальности по биологическим признакам является пережитком и необходимо разрешить советским людям самим решать вопрос о национальной принадлежности. Ситуация в настоящем транслировалась на будущее
устройство и одновременно соотносилась с идеализированным образом коммунистического общежития.

Возвращаясь к восприятию населением труда как неотъемлемой составляющей строительства коммунизма, надо отметить, что тунеядству части населения в сознании людей противостоял трудовой энтузиазм. Выше говорилось о героическом ореоле «передовиков производства», наиболее ярко проявившемся в движении «бригад коммунистического труда». Даже благодаря искусственному стимулированию роста этих бригад, они составляли ничтожную часть от общего числа людей, занятых в производстве, и служили лишь показательным примером для всех остальных. Несмотря на широкую пропаганду данного почина, трудность с его восприятием возникала не только у Н.С. Хрущева, но и участников этого движения, что было зачастую связано с формализацией движения и его неразработанностью.

Но говорить о полной неэффективности данного пропагандистского шага не совсем корректно, поскольку определенная часть жителей усваивала транслируемые идеи. Предлагали указать в Программе партии необходимость постепенного привития населению навыков к бесплатному труду на пользу общества. С. Мамедов в своем письме в редакцию «Правды» писал, что в Программе партии необходимо дать определение понятия коммунистического труда и указать, что образец нового отношения к труду являют ударники и коллективы коммунистического труда. Подобная точка зрения находится в рамках официального дискурса, и проблематично выявить, насколько глубоко проникла идея в сознание автора. Возможно, данное письмо является просто ритуальным заверением автора в верности партийному курсу. Гораздо интереснее для целей данного исследования предложения, которые отличаются от комплекса идей, порожденных официальным дискурсом.

Согласно III Программе КПСС, постепенное развитие науки и техники приведет к совершенствованию орудий труда, автоматизации производства, что позволит существенно сократить рабочий день примерно до 3-4 часов. Та часть населения, которая являлась носителем «потребительского» коммунизма, положительно отнеслась к этому тезису, но «энтузиасты» предложили альтернативный вариант. Они намеревались сократить сроки построения основ коммунизма в СССР путем более производительного и целеустремленного труда и решительной борьбы против всего, что мешает строительству коммунизма. В письмах можно найти предложения не проводить дальнейшего сокращения рабочего дня. П.М. Буровцев прямо писал: «Не сокращать рабочий день в нашей стране до тех пор, пока не будет создана материально-техническая баз коммунизма».

Труд в течение 7-го и даже 8-го часа работы предполагалось использовать для расширения производства материальных благ и укрепления обороноспособности страны или сэкономленные на этом средства направить на поднятие зарплаты низкооплачиваемым категориям работников и на пособия многодетным семьям. Возникала даже идея ввести «час коммунистического труда», дополнительный час рабочего времени, который не будет оплачиваться, а созданные за этот час средства должны были бы передаваться в распоряжение государства. В целом, подобные идеи свидетельствуют о стремлении распространить практику бесплатного труда, примером которого могли выступать «коммунистические субботники», которые изначально и задумывались как своеобразная школа коммунистического труда и средство помощи в развитии народного хозяйства. Повседневным выражением коммунистических принципов труда, заключенных в практике «коммунистических субботников», как уже отмечалось, на рубеже 50-60-х гг. стали «бригады коммунистического труда».

Иногда идея дополнительного рабочего времени соединялась с «потребительским» вариантом коммунизма, порождая еще одну позицию, противостоящую официальным перспективам. С.М. Антропов в своем письме отмечал, что он никогда не слышал от рабочих жалоб на длительный рабочий день. Жалобы, в основном, были связаны с отсутствием и дороговизной продуктов питания и товаров народного потребления. Поэтому, по его мнению, было бы разумно за счет 7 или 8 часа работы обеспечить население необходимыми товарами. О.Г. Торосян предпочел бы работать не по 8 часов за 69 р. в месяц, а по 12-14 часов и не видеть своих детей в нужде. Разница
между двумя позициями заключатся в том, для кого эти дополнительные блага будут создаваться. «Энтузиасты» готовы были работать ради всего общества, испытывая в своем настоящем трудности и лишения ради скорейшего завершения строительства основ коммунизма, где уже не будет глобальных проблем.

«Потребители» хотели немедленной отдачи от своего труда, причем отдачи весьма конкретной, не в виде роста производства станков или стали на душу населения, а такой, которую можно ощутить своими руками и желудком. «Коммунистическое нетерпение», бытовавшее среди части населения, выражалось не только в стремлении уже в настоящее ввести элементы коммунистической жизни, но и, как уже отмечалось, «героическим» трудом и беспощадной борьбой с негативными пережитками прошлого досрочно «ступить в светлое здание коммунизма». 20-летний срок многим казался слишком долгим. С энтузиазмом, желанием работать и верой в «светлое
будущее», имея Программу партии, можно было сократить срок построения коммунизма на 5-10 лет. А.И. Миссавров предлагал записать в тексте III Программы КПСС, что ликвидация частной собственности и замена ее общенародной осуществится за 5 лет, но «советский народ идет вперед, не задерживаясь на достигнутом, и бессомненно построит коммунистическое общество за 10 лет (1961-1970 гг.)». «Товарищ Сирадзе» был более острожен в своих прогнозах, говоря о сроке в 15 лет, зато отмечал, как это можно сделать.

Средства для этого можно было найти за счет сокращения непроизводственных расходов на производстве: он предлагал организовать более эффективный учет и отчетность, реорганизовав партийный и государственный аппарат, иначе, по его мнению, «коммунизм для нас превратится снова в мечту». Вопрос труда был связан с пенсионным обеспечением. Конец 50-х гг. ознаменовался пенсионной реформой, которая сократила возраст и срок трудового стажа, необходимого для получения государственной пенсии. Но
население вошло во вкус и ждало, что с принятием Программы партии этот процесс продолжится и в недалеком будущем произойдет еще одна пенсионная реформа, а письмо в газету, с выходом на коммунистическую тематику, должно только этому поспособствовать.

Значимость для населения пенсионного вопроса демонстрирует тот факт, что с 21 августа по 26 октября 1961 г. группа, занимающаяся обработкой корреспонденции, получила 971 предложение, касающееся вопросов социального обеспечения. Из них 97 было связано со снижением возраста для назначения пенсии по старости, 72 — с необходимостью снизить пенсионный возраст для женщин, и в 55 предлагалось выплачивать пенсию не по достижении определенного возраста, а по трудовому стажу. Н.И. Милов в наукократическом духе предлагал выплачивать пенсию по старости, исходя не из возраста, а по «физиологической изношенности организма, которая свойственна старикам».

Пенсионный вопрос в очередной раз представляет пример, как «потребительское» мировосприятие населения пытается встроиться в элементы официального дискурса и в качестве поля для диалога использует апелляцию к коммунизму. Коммунистические перспективы в этом случае выступают своеобразной ширмой, которая призвана скрыть от обоих участников процесса мотивацию сторон. Население скрывало свой «постыдный» индивидуализм в отношениях с властью, а власть — желание мобилизовать население, стоявшее за красивыми обещаниями. Вопрос о пенсионом обеспечении показывает, что из общей массы корреспонденции выделяется значительный блок писем по половому признаку, что позволяет говорить об особом женском варианте коммунистических
перспектив. Как отмечает Б.А. Грушин, огромной популярностью пользовалась тогда, в частности, идея женского равноправия; она активно поддерживалась не только женской частью опрошенных, но и мужчинами, особенно молодыми, причем в среде молодых женщин нередко приобретала отчетливые черты тех представлений, которые позже оформились в стране в виде тех или иных
концепций феминизма.

Выделение «женского коммунизма» из общих вариантов не означает, что эти общие образы являются «мужским коммунизмом». Скорее, их можно обозначить как «андрогинный коммунизм», поскольку в них не выделяется гендерная принадлежность тех, кто его строит, такой коммунизм распространяется на всех, кто при нем будет жить. Существование «мужского коммунизма», возможно, можно обнаружить в восприятии «героических» профессий. Мужской вариант коммунизма на рубеже 50-60-х гг. оказывается
более слабо выраженным, чем женский. В значительной мере это связано с наличием ряда чисто женских проблем, решение которых связывалось с коммунистическим строительством. Официальный дискурс связывал бытовые проблемы с интересами женщин, женское население с этим было согласно.

В первую очередь, женщин не устраивало их двойственное положение: с одной стороны, они должны быть работницами народного хозяйства, а с другой, – играть традиционные роли — готовить, стирать, рожать детей. Поэтому во множестве писем отмечалась необходимость введения особого рабочего режима для женщин, при этом авторы многих подобных писем были не женщины, а мужчины. В. Тарасов в своем письме в «Известия» утверждал, что в Программе должен быть специальный раздел о семье, о положении женщин в ней, об улучшении их быта. Возможно, причиной такой заботы со стороны противоположного пола было не стремление к освобождению
женщины и созданию семьи нового типа, а наоборот, попытка возвратиться к традиционной семье, где женщина занимается исключительно домашним трудом. Государство, несмотря на провозглашение курса заботы о женщине, не торопилось делать конкретные шаги, ведь женщины составляли около половины всех рабочих и служащих в народном хозяйстве. Перевод их на особый рабочий режим создал бы непреодолимые трудности в общей организации труда и производства. Чего же, собственно, жаждали советские
женщины от коммунизма? Р. Зубкова и Л. Крутьева предлагали дополнить моральный кодекс указанием на справедливое распределение в семье домашнего труда.

Конечно, не все женщины активно требовали перемен, вероятно, для многих никакого «женского коммунизма» и не было, но
индивидуальные и коллективные письма позволяют говорить о неком комплексе ожиданий, который позволительно анализировать в рамках исследовательской конструкции «женского коммунизма». Комплекс писем в различные издания, и в первую очередь в журнал
«Работница», демонстрирует наиболее распространенные меры, которые, по мысли авторов писем, должны были быть осуществлены в период «развернутого строительства коммунизма», а следовательно, являлись неотъемлемой частью коммунизма. Предполагалось, что зарплата должна устанавливаться в зависимости от состава семьи или к зарплате необходимо делать прибавку в 10% за каждого ребенка. Ожидалось, что в первом десятилетии или даже с 1962 г. всех детей матерей-одиночек и детей из многодетных семей, а также женщин, не имеющи в связи с многодетностью возможности трудиться на предприятиях и в учреждениях, возьмут на полное государственное обеспечение. Выражалось надежда, что государство предоставит возможность в ближайшее современникам время бесплатного содержания детей в дошкольных учреждениях и в школах-интернатах и обеспечит детей в школах бесплатным питанием, одеждой и школьными принадлежностями, оплатит бюллетень по уходу за детьми за все время болезни ребенка, ликвидирует ночные смены для женщин, продлит декретный отпуск после родов. Видно, что «женский коммунизм» населения, в отличие
от официального, в первую очередь, ориентировался не на кухонно-коммунальную сферу, а на воспроизводство населения.

Особой темой в «женском коммунизме» звучал мотив, исходивший из уст отдельной женской группы – одиноких матерей. Примечательно, что наиболее распространенным предложением от этой группы было устранение самого выражения «одинокая мать». Видимо, выделение их в отдельную «ущербную» группу, в то время как в сознание внедрялись идеи всеобщего равенства, создавало негативный фон как с позиций традиционной морали, так и с точки зрения укрепления социалистической семьи. В желании табуировать термин видно проявление мифологического сознания, когда отсутствие слова приравнивалось к отсутствию явления: если вычеркнуть из языка
номинативную единицу «одинокая мать», то данное явление исчезнет и из действительности. Помимо таких ритуальных действий, одинокие матери пытались улучшить свое положение и более прагматическими мерами.

Предлагали, во-первых, установить одинаковую материальную и моральную ответственность для обоих родителей за воспитание детей независимо от того, зарегистрированы или не зарегистрированы отец и мать; во-вторых, снять прочерк в графе об отце в свидетельстве о рождении детей от незарегистрированных браков. Все эти предложения обосновывались не интересами одиноких матерей, а исключительно интересами детей. «Женский коммунизм» зачастую ставил интересы детей выше остальных.

Так, в ряде писем предлагалось исключить из текста Программы партии положение о бесплатном транспорте и бесплатных коммунальных услугах, о бесплатных обедах и санаториях, вместо чего «категорически записать о расширении сети детских яслей, садов, пионерских лагерей, бесплатном школьном образовании, с выдачей детям завтраков, одежды, учебников».
Такая позиция демонстрирует не только наличие «женского» или «материнского коммунизма», но и фрагментацию в сознании части населения образа коммунизма, предлагаемого официальным дискурсом. «Официальный коммунизм», как детский конструктор, состоял из набора элементов, которые в случае необходимости можно было менять местами, выстраивая из них свой собственный образ коммунизма.

«Материнский коммунизм» являлся частью «женского коммунизма», но не поглощал его полностью. Развитие социальной сферы помимо прямых своих обязанностей должно было выполнять и функцию освобождения женщины, что и официальным дискурсом и частью населения воспринималось как важная черта коммунистического общества. Подобный подход наиболее ярко проявляется в развернутом письме работницы челябинского детсада № 10 Бердюгиной. На нескольких страницах она описывает свои представления о положении женщины в будущем. Для нее становится очевидным, что «облегчение жизненного пути женщины производится не предоставлением ей легкого труда, не вытеснением ее из сложнейших технических и научных учреждений, а предоставлением хороших бытовых условий».

В ее представлении основной ячейкой будущего общежития будет дом, который превратится в почти автономное учреждение, где будут удовлетворяться основные потребности. Дома гостиничного типа должны были существенно сократить непроизводственные расходы. Через 20 лет, по ее мнению, трудящиеся будут работать самое небольшое количество времени, а все остальное время будут проводить в доме, отлучаясь максимум на 2-3 часа для занятий или культурных мероприятий. Поэтому дом должен стать основой
жизни. В доме должна присутствовать столовая и должен находиться врач, это было необходимо для того, чтобы определить и контролировать правильное питание, которое является основой жизнедеятельности человека и позволяет продлить человеческую жизнь. Наличие детских комнат при доме обеспечивает возможность отлучаться из дома в любое время суток. Ктому же воспитание детей под контролем всей общественности, под непосредственным наблюдением родителей должно было дать «нового человека» с лучшими качествами. Слишком энергичных детей, которых проблематично будет воспитывать совместно со спокойными детьми, по мнению автора, лучше отправлять в специальные учебные заведения, подобные суворовским училищам, это позволит направить энергию детей в положительное русло и отвлечет ребенка, а затем и взрослого человека от пагубных проступков и преступлений.

Наличие в домах детских учреждений должно было позволить сократить расходы, поскольку, например, вместо трех кухонь (в яслях,
детсадах, в столовых) будет одна общая домовая. К тому же отказ от индивидуального обслуживания и переход на общественное удовлетворение бытовых потребностей позволит закрыть предприятия, выпускающие бытовые приборы, и использовать идущие на их интересы ресурсы более продуктивно. Автоматизация быта должна была способствовать исчезновению таких профессий, как уборщица, посудомойка и т.п., вследствие чего женщина займет равное положение с мужчиной, не станет тратить время на подобный
непроизводительный труд. «Сколько умных женских голов, ловких умелых женских рук займется производительным трудом! Вот и получается, что для женщины нет прекраснее жизненного пути, чем путь борьбы за мир, за социализм, за коммунизм во всем мире!».

В данном послании обнаруживаются ритуальные призывы и формулировки, следы образа коммунизма, транслируемого официальным
дискурсом. Но это еще не означает, что все выше изложенное является притворством. Помимо идей из арсенала «официального коммунизма», Бердюгина высказывает свои собственные представления о народном «женском коммунизме», которые, по ее мнению, должны были направить развитие коммунизма в верное русло. Более радикальные идеи высказывал П.И. Гребнюк, который призывал не только к коллективному пользованию продуктами труда и коллективному воспитанию детей, но и к ликвидации способа жительства отдельными квартирами и устранению разделения людей на семьи, поскольку семья в его понимании была источником частнособственнического воспитания.

Необходимо отметить, что подобным «прогрессивным» взглядам имелся противовес в народной среде, порожденный «традиционным» восприятием семьи. Вот что, например, пишет А. Сотеева, рассуждая о недостатках системы школы-интерната: «Если мы будем держать курс на неограниченное развитие сети детских учреждений, то это приведет к разложению семьи и к снижению морального уровня молодежи, из сознания которой выпадает чувство ответственности за воспитание своих детей. А примеров сейчас таких много. Надобность в школах-интернатах должна сократиться по мере роста благосостоянии и культурно-морального облика наших людей».

В лице школ-интернатов предстает «новый быт», который, по мысли А. Сотеевой, негативно влияет на семейные отношения. Но для Бердюгиной, наоборот, «новый быт» выступает спасителем семьи. Причиной таких разногласий является то, что Бердюгина думала уже о семье коммунистического общества, а Сотеева пыталась сохранить традиционные семейные отношения. Так, вероятно, исходя из высказываний В.И. Ленина о «пролетарской любви», которые были приведены в первой главе, некоторые граждане предполагали, что в обществе, где полностью отпадут материальные расчеты при вступлении в брак и его основой станет только взаимная любовь и уважение, брак станет добровольным и прочным союзом, не нуждающимся в юридических рамках. В условиях коммунистического общества должна была отпасть необходимость в государственной регистрации браков и судебных процедур при разводе.

Взаимосвязь семейных и жилищных вопросов видна в приведенных выше посланиях: авторы отмечали, что в зависимости от жилищных условий будущего семья коммунистического общества может измениться или остаться прежней по сравнению с семьей социалистической. К тому же жилищный вопрос официальной властью признавался как наиболее острый, поскольку он, затрагивая большинство жителей Советского Союза, не мог не входить в комплекс вопросов коммунистического строительства. Первоочередность и острота жилищной проблемы очень явно проступает в письмах населения. Коммуно-уравнительное восприятие коммунистических идей, о котором писалось выше, побуждало население предлагать радикальные варианты решения жилищной проблемы, в духе первых лет советской власти. Так, В.К. Папинский вопрошал редакцию журнала «Коммунист», нельзя ли решить квартирный вопрос революционным путем, изъяв у «кого следует» излишнюю жилплощадь. Другие авторы призывали муниципализировать весь жилищный фонд, закрепив за владельцами необходимую и достаточную для их семьи жилую площадь, а все дачные постройки планировалось передать предприятиям и учреждениям для организации домов отдыхов и пансионатов. Поступало множество предложений увеличить объемы жилищного строительства за счет перенесения сроков строительства административных зданий, спортивных сооружений, различных дворцов и других сооружений не первоочередной необходимости. Для изыскания дополнительных ресурсов на жилищное строительство предлагалось повременить с переходом на сокращенный рабочий день, а также с переходом на бесплатное пользование жилищем и коммунальными услугами.

Провозглашение определенного срока воплощения коммунистических принципов, причем весьма близкого, порождало реакцию нетерпения. Люди в вопросе жилищного фонда, как и в некоторых других вопросах, желали приобщиться к коммунистическим принципам как можно скорее. При этом личные потребности в восприятии коммунизма зачастую стояли выше общественных. Для многих коммунизм больше ассоциировался с отдельной квартирой, чем с общественными зданиями. Еще один вопрос, который вызвал большой отклик со стороны населения и демонстрировал прагматичность в рецепции населением идей коммунизма, связан с другой «мечтой» советского человека – автомобилем. Выше отмечалось, что личный автотранспорт вызывал глубокое раздражение у части
граждан, поскольку коммуна, как общественная ячейка, некий символ и идеал, не предполагала расслоения, а личный автомобиль разделял людей на тех, кто его имеет, и тех, у кого его нет. Особенно сильное возмущение вызывало приобретение машины на нетрудовые доходы, так как человек, нарушая моральные принципы, а зачастую и уголовный кодекс, оказывался обладателем благ, которых законопослушный «строитель коммунизма» был лишен.

В этом плане показательна кинолента Э. Рязанова «Берегись автомобиля» (1966 г.), где юмористически показаны приключения «народного мстителя» Юрия Деточкина, который подобно Робин Гуду отбирал у «богатых» и отдавал «бедным», экспроприацией восстанавливая справедливость. Призывы населения к проведению экспроприации излишнего имущества, в том числе и личного автотранспорта, в общей массе звучали довольно громко. М. Портной в своих предложениях по борьбе с пережитками предлагал прекратить продажу частным лицам легковых автомобилей, а имеющийся легковой автопарк частного владения передать прокатным базам для обеспечения, в первую
очередь, членов автомотоклубов.

В целом, в письмах можно выделить два варианта решения транспортной проблемы. Первый вариант предполагал сохранение легкового транспорта с его дальнейшим обобществлением, что позволит каждому желающему бесплатно воспользоваться технической базой пунктов общественного проката. Но более распространенный вариант был связан с развитием сети общественного
транспорта, который должен был полностью удовлетворить все потребности населения, связанные с передвижением. Людям виделось, что уже в 60-х гг. можно было обеспечить общество хорошим бесплатным транспортом, не увеличивая расходы общества. Предполагалось, что для этого нужно было ликвидировать право собственности на автомобили, сократить (оставив в ничтожном количестве) такси, ликвидировать на всех предприятиях и учреждениях легковой транспорт. Высвобожденные средства следовало направить на строительство и эксплуатацию высокопроизводительного
общественного транспорта.

В одном аспекте «женский коммунизм», коммунизм «энтузиастов» и «официальный коммунизм» имели общую точку соприкосновения. Имеются в виду идеи, связанные с задачей воспитания «нового человека», поисками эффективных способов формирования коммунистического мировоззрения у подрастающего и других будущих поколений, которые, как представлялось, были изначально свободны от негативного наследия прошлого. Средние и высшие учебные заведения в период «развернутого строительства коммунизма» должны были не только давать обучающимся знания, умения, навыки, но и формировать всесторонне развитых людей коммунизма. Некоторые люди считали, что путь к такому воспитанию найден: основой новых форм и методов обучения в учебных заведениях должны были стать способы обучения космонавтов. Подготовка космонавтов могла послужить основой обучения молодежи коммунистического общества. О восприятии космонавтов как «пришельцев из будущего» писалось выше, а значит, нет ничего удивительного в представлении людей о том, что если можно обучить нескольких людей «коммунистического завтра», то, расширив охват, можно поставить производство «новых людей» на поток.

С.Я. Гриднев и А.А. Платунов в качестве обосновании своего предложения о внесении в текст Программы партии отдельного раздела о создании «нового человека» предоставили объемное письмо, которое, по их мнению, должно было лечь в основу этого раздела. В их понимании создание «нового человека», в первую очередь, связано с физической составляющей. За моральный дух должен был отвечать «моральный кодекс», но его необходимо дополнить «кодексом физических способностей», поскольку здоровый дух должен иметь здоровое, совершенное тело. Собственно, речь шла о путях создания у человека способностей, позволяющих мобилизоваться для успешной деятельности и не допускающих преждевременной утомляемости. Кроме того, необходимо было найти пути преодоления организмом как податливости заболеваниям, так и усиления успешности борьбы организма с ними. «Моральный кодекс» воспринимался как основополагающий документ новой морали «нового человека», выраженный в виде некоего документа, имеющего силу закона...

Автор: Фокин Александр Александрович
Отрывок из диссертации: ОБРАЗЫ КОММУНИСТИЧЕСКОГО БУДУЩЕГО У ВЛАСТИ И НАСЕЛЕНИЯ СССР НА РУБЕЖЕ 50-60-Х ГГ. XX ВЕКА