Тупики буржуазного техницизма

«Прогресс человечества, — отмечается в Политическом докладе ЦК КПСС XXVII съезду партии, — непосредственно связан и с научно-технической революцией. Вызревала она исподволь, постепенно, чтобы затем, в последнюю четверть века, дать начало гигантскому приращению материальных и духовных возможностей человека. Возможностей двоякого рода. Налицо качественный скачок в производительных силах человечества. Но и качественный скачок в средствах разрушения, в военном деле, впервые в истории «наделивший» человека физической способностью уничтожить все живое на Земле.

В разных общественно-политических системах научно-техническая революция оборачивается разными ее гранями и последствиями». Превратившись в один из самых важных участков соревнования и противоборства двух мировых социально-экономических систем, она неизбежно выдвигается и на одно из центральных мест современной идеологической борьбы. Монополистическая буржуазия, приспосабливаясь к новой обстановке, стремится использовать достижения в науке и технике для упрочения своего господства, социального маневрирования, усиления эксплуатации трудящихся и их угнетения. Идеологическим оформлением попыток буржуазии использовать результаты НТР в целях апологетики капиталистического строя и борьбы с социализмом выступают разного рода техницистские обоснования исторического процесса.

Так, один из ведущих представителей подобных доктрин американский социолог Л. Уайт в свое время утверждал: «Социальные системы по своей действительной сущности — явления второго порядка и зависят от технических систем... Технология — независимая величина, социальная система — величина зивисимая». 3.Бжезинский также писал, что современное общество становится обществом, «которое культурно, психологически, социально и экономически формируется под воздействием техники и электроники...».

По мере развертывания НТР философская и социологическая разработка ее аспектов перестала быть делом отдельных специалистов; к их решению подключены научные центры капиталистических стран. В частности, только футурологическими ее исследованиями заняты десятки научных организаций. Несмотря на различия в деталях, исследования буржуазных специалистов, их прогнозы строятся на «диной методологической основе. Название книги «французского социолога Ж. Фурастье «Великая надежда XX столетия» (решающей силой цивилизации в ней провозглашается техника, «отодвигающая» на задний план режим собственности и вообще все юридические и политические факторы) оказалось весьма символичным для определения сути поиска, характерного для буржуазного обществоведения наших дней. Крупнейший американский футуролог О. Тоффлер в книге «Футурошок», ставшей заметной вехой в развитии идей техницизма, так описывает историю человечества за последние 50 тыс. лет. Разделяя условно этот период на 800 поколений, считая на каждое по 62 года, он пишет, что первые 650 поколений провели свою жизнь в пещерах. Только в течение 70 последних поколений люди научились посредством создания системы письменности передавать своим преемникам информацию, положив тем самым начало цивилизации. Всего 6 последних поколений пользуются печатными книгами, 2 — электромоторами, 90% всех ученых, которые когда-либо жили «а Земле, являются нашими современниками. Перемены нарастают в невиданной степени, и сегодня, в 800-м поколении, впервые познавшем научный и технический прогресс, человечество выходит уже на порог эпохи супериндустриализма.

Правильно отражая факт ускорения научно-технического прогресса, буржуазные специалисты, однако, искажают характер и причины общественного развития. «Техника, — со всей определенностью пишет американский социолог С. Хетцлер, — это социотехническая энтелегия (причина существующего), содержащая семена своего собственного роста, koto- рые могут в благоприятных условиях произрастать независимо от других, более поверхностных социальных и экономических факторов, с которыми их принята связывать». Избирая своим знаменем «фетиш технизации», обусловливая все общественные процессы изменениями технической основы, буржуазные авторы, таким образом, выступают с позиций «технологического детерминизма».

Основные методологические посылки, свойственные всем концепциям, базирующимся на принципе «технологического детерминизма», сводятся к следующим положениям:

- техника и человек рассматриваются как две самостоятельные, принципиально чуждые друг другу силы, действующие по разным законам и в разных направ-лениях;
- полностью игнорируются диалектика производительных сил и производственных отношений, конкретные социально-экономические условия, социальная структура общества, в рамках которых осуществляется научно-технический прогресс;
- как правило, крайне узко истолковывается содержание самой категории «производительные силы», акцентируется внимание лишь на значении техники, технологии, управления и исключается признание ведущей роли главной производительной силы общества — рабочего, трудящегося;
- абсолютизация значения технических факторов доходит подчас до прямой фетишизации техники, проповеди фатализма, бессилия человека, которому только остается-де приспосабливаться к логике научно-технического прогресса;
- отчетливо выражена элитистская струя, ставящая развитие цивилизации в прямую зависимость от субъективной деятельности, талантов, знаний, опыта и квалификации немногочисленной группы лиц — специалистов, менеджеров, «меритократов» (От лат. meritis — достоинство, заслуги; меритократия — власть достойных) и т. п.

Гносеологические корни подобных представлений вскрыты К. Марксом и Ф. Энгельсом. «Немногиеизбранные индивидуумы, — писали они, — в качестве активного духа противостоят остальному человечеству как неодухотворенной массе, как материи». «Технологический детерминизм» превратился ныне в исходный принцип (во всяком случае, в существенную черту) не только буржуазных концепций НТР, но и многих-вариаций политологии, таких, как теории «компьютерной демократии», доктрины «технического-неоколониализма» и др. Даже сущностные аспекты духовной жизни общества буржуазные идеологи часто трактуют с позиций технической детерминанты. Во многом таковы, например, концепции «массовой культуры», рецепты манипулирования общественным сознанием, формулы «деидеологизации» социальной жизни и т. д. Одним словом, в буржуазной идеологии «после многих столетий игнорирования и даже презрения техника, — заявил английский социолог Р. Буканан, — добилась для себя признания в качестве необходимой части современной индустриальной цивилизации».

Опираясь на авторитет НТР, обществоведы Запада обосновывают идею определяющего воздействия на современный мир процесса индустриального роста. Суть такого подхода четко выразил Дж. К- Гэлбрейт: «Все факторы, от которых, как ранее казалось, зависит революция, утратили значение. После этого тема революции едва ли может служить даже предметом научной дискуссии». Идеологический смысл техницизма откровенно обнажил и О. Тоффлер: переход к супериндустриализму, по его заявлению, «лишает значимости великий конфликт XX века — конфликт между капитализмом и коммунизмом».

С платформы «технологического детерминизма» действующие силы и перспективы исторического развития социально нейтрализуются, лишаются политической окраски. Наука и техника характеризуются как явления, совершенно не связанные со способом производства, политическими системами, они якобы независимы от социальных программ и планов. Сторонники идей постиндустриализма объявляют науку конституирующим звеном всей цепи социальной трансформации, в результате которой на смену капиталистической конкуренции, жажде наживы придут будто бы гуманистические ценности творческой интеллигенции.

«Постиндустриальная цивилизация», писал, напри- мер, один из основателей этой доктрины Д. Белл, не может быть ни капиталистической, ни социалистичекой; она открывает новое измерение социальной жизни, поглощающее обе состязующиеся системы. «Новая социальная система, — утверждал он, — не обязательно должна «вылупиться» из старой, как это утверждал Маркс. Корни постиндустриального общества надо искать во влиянии науки на производство... Наука в качестве наполовину автономной силы растворяет в себе капитализм».

Воздействие НТР на жизнь общества, разумеется, все более масштабно. История полностью подтвердила положение К. Маркса об ускорении развития науки и техники, материального производства по мере общественного прогресса. Мировой экономический потенциал к концу века, пишет профессор Университета Южной Калифорнии Э. Д. Перкинс, увеличится в 20 раз по сравнению с его началом, даже если темп прироста будет низким (примерно 2,8%). В преддверии конца текущего тысячелетия с попытками подведения предварительных итогов деятельности человека выступают многие специалисты. Интересы буржуазных идеологов, однако, заставляют их обыгрывать эти факты с классовых, подчас прямо антикоммунистических позиций. Так, заявляя, что «в ближайшие десятилетия жителям развитых стран предстоит испытать мутацию, сравнимую лишь с переходом от животного к человеку», 3. Бжезинский использует это положение для того, чтобы прежде всего принизить значение социальных революций: к концу века, по его выражению, Робеспьер и Ленин будут казаться не более чем «умеренными реформаторами».

Для марксистов нет сомнений, что современная цивилизация поставила науку на одно из ведущих направлений, непосредственно воздействующих на общественный прогресс, превратив ее в неотъемлемый элемент социального действия. Было бы недостаточно характеризовать высокий престиж науки лишь ее познавательными, специфически теоретическими достоинствами. Превращаясь в непосредственную производительную силу общества, она создает современную индустрию, оснащает быт. «Научно-технический прогресс, — подчеркивается в документах XXVII съезда КПСС, — естественно, не может отменить законов общественного развития, его социального смысла и содержания, но он оказывает огромное воздействие на все идущие в мире процессы, его противоречия».

Несостоятельность новейших схем «технологического детерминизма» заключается не в том, что их творцы усматривают способность науки воздействовать на самые различные сферы общественной и культурной жизни, а в том, что они абсолютизируют, гипертрофируют возможности этого влияния. «Впервые капитал, — заявляет, например, сторонник концепции «микроэлектронной революции» Д. Мур, — будет наконец-то в состоянии быть щедрым с трудящимися без больших для себя потерь. Мириады новых видов промышленности будут построены на основе миллиардов электрочасов отдыха, который постепенно станет доступным для всех американских граждан, и нация постепенно начнет вступать в состояние роскошной рабовладельческой демократии типа афинской. Аристократии будут покорно прислуживать сотни миллионов электронных роботов с кремниевыми мозгами».

Согласно рассуждениям буржуазных идеологов, до недавнего времени революции затрагивали только форму политической власти. Теперь же в условиях НТР начинается глобальный процесс «социальной трансформации», что несет с собой возможность решения традиционно острых проблем. Движение общества, по такой логике, осуществляется спонтанно, независимо от классовой борьбы, без какого бы то ни было действительного изменения в отношениях собственности, в совокупной структуре общественных отношений; социальные перемены фактически рассматриваются как автоматическое следование их за требованиями технического императива.

Другими словами, социально преобразующую силу науки буржуазные идеологи интерпретируют как социально определяющую, т.е. «все общественные изменения и сам ход общественного развития выводят только из внутренних возможностей науки». Полностью абстрагируясь от социально-теоретических условий развития научного знания, они не видят или не хотят видеть, что в условиях капитализма общественная функция науки модифицируется узкоклассовым характером присвоения и использования ее результатов, что не она определяет развитие общества, а общество определяет ее роль, направленность и значение. Авторами техницистских доктрин поэтому реальное содержание процессов НТР преподносится в мистифицированной форме.

Производственным отношениям буржуазные идеологи отводят в лучшем случае второстепенную, пассивную роль. Так, Д. Белл прямо пишет, что двойственность отношений, связанная с отделением управления от собственности, а также успехи в развитии техники решительно выдвигают на передний план производительные силы, заменяющие «производственные отношения в качестве краеугольного камня общественной системы». Относительная самостоятельность науки и техники, автономность их в рамках прогресса производительных сил не означают, что они могут развиваться независимо от характера производственных отношений. Наука и техника не создают экономических законов, которые существуют объективно и механизм их действия определяется типом и формой собственности на средства производства и связанными с ними отношениями обмена, распределения и потребления, т. е. всей системой производственных отношений.

К. Маркс исследованию вопроса о применении машин и развитии крупной индустрии в первом томе «Капитала» посвятил около одной трети всего текста. Он специально указывал: «Технология вскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а вместе с тем и его общественных условий жизни...». К. Маркс и Ф. Энгельс впервые дали правильное определение места и роли техники в жизни общества. Это стало возможным в результате открытия материалистического понимания истории, в соответствии с которым основа существования лежит в материальном производстве. В нем классики марксизма выделили две стороны: отношение людей к природе и отношение их друг к другу.

Первое отношение раскрывается в самом производстве, когда в процессе труда в действие приводятся производительные силы, одним из их элементов является техника. Это отношение показывает меру овладения человеком силами природы, уровень познания ее законов. Вместе с тем люди могут осуществлять производство, только объединившись известным образом для совместного труда и для обмена результатами своей деятельности. «Чтобы производить, — указывал К. Маркс, — люди вступают в определенные связи и отношения, и только в рамках этих общественных связей и отношений существует их отношение к природе, имеет место производство». Эти отношения К. Маркс определил как производственные отношения. Они являются общественной формой производства и определяют как социальную природу производительных сил (в том числе техники), так и социальные последствия их развития.

Производительные силы и производственные отношения образуют способ производства; вместе с политической и идеологической надстройкой он представляет целостный социальный организм — общественно-экономическую формацию. Естественно-исторический процесс возникновения, развития и смены общественно-экономических формаций., определяется диалектикой развития производительных сил и производственных отношений. В. И. Ленин отмечал, что именно учение об общественно-экономических формациях положило конец хаосу и произволу, которые господствовали во взглядах на общество в домарксовой социологии, что только понимание развития общественно-экономических формаций как естественно-исторического процесса создало возможность появления подлинно научной социологии.

Представители «технологического детерминизма», игнорируя диалектическую связь между производительными силами и производственными отношениями, сводят законы общественного развития к законам развития техники, к тому же идеалистически истолкованным. Фактически в их построениях техника ни от кого не зависит, диктует обществу свои законы. Она превращается в некое абстрактное понятие, которым и манипулируют, исходя из своих субъективных установок, социологи-техницисты. Все это ярко проявляется, например, в известном «осевом принципе» Д. Белла. Продолжая линию М. Вебера на субъективизацию социального познания, он утверждает, что социологические теории не являются отражением социальной действительности. Они — лишь «концептуальные схемы», налагаемые исследователем на эмпирический материал с целью его упорядочения и придания ему некоторого смысла. Эти схемы, принципиально, по мысли Белла, равноправные, существенно отличаются друг от друга лишь в зависимости от того, по какой произвольно выбранной оси рассматривается действительность. Концептуальная схема, будучи, в таком понимании, средством внесения логического порядка, не является ни истинной, ни ложной: она может быть либо полезной, либо нет.

Заявляя, что историческое развитие общества можно рассматривать по разным «осям», Белл полагает, что существуют различные последовательности такого развития. Это могут быть, к примеру, «феодализм, капитализм, социализм», если за основу избрать «ось собственности», но могут быть и «доиндустриальное, индустриальное и постиндустриальное общества», и обе эти линии одинаково выступают как субъективные «идеальные типы». Очевидно, смысл доктрины постиндустриализма сводится в данном аспекте к тому, чтобы доказать, будто анализ К. Марксом объективно обусловленной смены исторических способов производства не является объективно научным отражением реального хода истории, или, другими словами, будто объективные законы обществен-ного развития, открытые основоположниками марксизма-ленинизма, являются всего лишь условными «идеальными типами».

В буржуазной социологии еще с конца прошлого века прочно утвердились каноны так называемого идиографического метода, согласно которому существует принципиальная противоположность между методами (и целями) естественных и общественных наук. Если в естественно-математических науках метод носит обобщающий характер и нацелен на выявление определенных закономерностей, существующих в природе, то понятие «закономерность» к области социальной жизни вообще не приложимо, следовательно, метод социальной науки не может не быть субъективным по своей природе. Утверждая, что действитель- ность как она есть не входит ни в одно понятие, идиографический метод вносит в философию и социологию сильную струю иррационализма и агностицизма. Ссылки на «неповторимость» исторических событий и якобы вытекающая отсюда невозможность формулирования исторических законов стали одними из главных аргументов буржуазных обществоведов в их борьбе против марксизма.

Несмотря на то что, на первый взгляд авторы техницистских концепций пытаются выразить общественное развитие через призму определенных (хотя и превратно истолкованных) закономерностей, в действительности и они не избежали общих пороков, присущих субъективным школам в социологии. Так, основатель технократического направления в США Т. Веблен, устанавливая жесткую доминанту техницизма, в то же время утверждал, что в конечном счете пружины общественного развития коренятся в инстинктах, привычках («вторая природа человека»), и с этой точки зрения перспективы и пути исторического процесса являются совершенно непредсказуемыми. Со схожими положениями выступал и известный французский социолог Р. Арон. Своей книгой «Разочарование в прогрессе. Диалектика современного общества» он призвал к пересмотру ряда оптимистических трактовок путей развития цивилизации, заявив, что источником бед и неурядиц современного общества (отсюда и новейшей социологической науки) является присущая человеку «амбиция Прометея».

Человечество, по Арону, добилось впечатляющих успехов в покорении природы, руководствуясь завещанной Прометеем в древнем мифе традицией. Однако человек, нападает Арон на рационалистическое понимание социальной закономерности, дерзнул перенести опыт своих завоеваний на сферу социальной жизни, и в наши дни, в условиях НТР крах подобных попыток стал очевиден. Книгу он закончил следующим выводом: «Люди никогда не знали истории, которую творили, и нет причин полагать, что они знают ее сейчас. Хорошо, что теперь больше размышляют о будущем, а не рассматривают его как нечто предопределенное. Такой характер мышления должен быть связан с призывом к действию, основанному на понимании пределов нашего знания не в меньшей мере, чем на самосознании. -Ни один технический эксперт не может создать общество будущего... Каким это общество будет — предсказать невозможно».

«Технологический детерминизм» есть методологический принцип субъективно-идеалистического толка, он противостоит марксистско-ленинскому подходу к рассмотрению общественных явлений. Неумение выделить определяющий элемент социальной системы, игнорирование способа производства не позволяют социологам-техницистам возвыситься до научности в теоретических построениях, поэтому их системы остаются на уровне создания априорных, волюнтаристских схем общественного развития. Углубляющийся кризис капиталистической системы не мог не сказаться на состоянии всех техницистских концепций; неспособность самой технократической аргументации выработать рекомендации «бесконфликтного» развития буржуазного общества все больше вынуждала его идеологов на поиски дополнительных, скрытых резервов защиты капиталистического строя, коренящихся в «технологическом детерминизме». «Оптимистический» заряд, свойственный буржуазным концепциям НТР на ее первоначальных этапах, все чаще начал переплетаться с настроениями технофобии и антисциентизма.

В антисциентистских концепциях социальный пессимизм современной буржуазии выступает в извращенной форме технического пессимизма, который зло цивилизации усматривает в «демонологии» техники, тотально господствующей повсюду и подчиняющей, подминающей под себя человека. «Господство сегодня, — писал уже в-1964 г. Г. Маркузе в своей известной работе «Одномерный человек», — увековечивается и расширяется нe только через технику, но и как техника, и последняя могущественно узаконивает растущую политическую власть, которая поглощает все сферы культуры. Непрестанная динамика технического прогресса наполнилась политическим содержанием, а Логос технических методов превратился в Логос постоянного порабощения».

Научно-техническому прогрессу, утверждают сторонники антисциентизма, поскольку он-де неизбежно разрушает условия существования живого, присуща «трагическая диалектика», в силу которой прогресс с необходимостью уничтожает свою основу и оборачивается деградацией. «Техническое, — по выражению X. Редекера, — становится идеей, максимой, довлеющей над всеми реальными потребностями... Люди отмечены знаком техники подобно тому, как поколение избранных «ародов носило на лбу знак Иеговы — в обоих случаях как символ того, что они сами и их жизни добровольно отданы сотворенному ими богу». В «технологический детерминизм», таким образом, вплетаются фаталистические мотивы, ибо, определяя силы, возвышающиеся над действующими индивидами и над историей вообще, социологи-техницисты изображают их как нечто неотвратимое, наподобие рока, а людей фактически трактуют как марионеток, предназначенных для выполнения предопределенных свыше целей.

Американский социолог Л. Мэмфорд создал впечатляющий образ «мегамашины» — чудовища, которое «не ставит перед собой никакой человеческой цели», подчиняет себе людей, превращая их в послушных роботов. Наука и техника не дают никакой гарантии человеческого освобождения; но превращаются в силу, перманентно господствующую «ад обществом, вне зависимости от характера социально-экономического строя. С этих позиций он даже обвинил марксизм в «чрезмерно оптимистическом культе техники», выдвинув в противовес надежды на пришествие «чего-то вроде внезапного религиозного озарения». Сторонники пессимистического крыла в социологии техницизма декларируют идею об ужасах механизированного мира, погубившего искусство, нравственность, духовное начало в человеке, видят в техническом прогрессе XX в. только его теневые стороны. Будущее, по их мнению, безысходно, и неважно, что послужит его символом: зловещий атомный взрыв или фотонный звездолет. Если война уничтожит все живое на планете, то расширение технической цивилизации разрушит интеллект, нравственность, духовность.

В мистифицированной форме здесь нашло отражение реальное состояние современного капитализма, объективным парадоксом которого выступает то, что он обращает во зло факторы, сами по себе призванные принести человечеству благо. Наука и техника в этом мире из мощного средства избавления людей от материальных лишений и культурной ограниченности все больше превращаются в инструмент их экономического, социального и духовного порабощения. «Вопрос о том, в каких целях будут использованы плоды научно-технической революции, — отмечается в новой редакции Программы КПСС, — стал одним из, главных в современной социально-политической борьбе. Наука и техника нашего времени дают возможность обеспечить на Земле изобилие благ, создать материальные условия для процветания общества, для развития личности. И они же, эти творения ума и рук человека, — силою классового эгоизма, ради обогащения властвующей в капиталистическом мире элиты — обращаются против него самого. Таково кричащее противоречие, с которым пришло человечество к порогу XXI века».

К. Маркс вскрыл и подробно проанализировал противоречивый характер научно-технического прогресса в условиях капитализма. «В наше время, — отмечал он, — все как бы чревато своей противоположностью. Мы видим, что машины, обладающие чудесной силой сокращать и делать плодотворнее человеческий труд, приносят людям голод и изнурение. Новые, ранее неизвестные источники богатства благодаря каким-то странным, непонятным чарам превращаются в источники нищеты. Победы техники как бы куплены ценой моральной деградации. Кажется, что, по мере того как человечество подчиняет себе природу, человек становится рабом других людей либо же рабом своей собственной подлости. Даже чистый свет науки не может, по-видимому, сиять иначе, как только на мрачном фоне невежества. Все наши открытия и весь наш прогресс как бы приводят к тому, что материальные силы наделяются интеллектуальной жизнью, а человеческая жизнь, лишенная своей интеллектуальной стороны, низводится до степени простой материальной силы. Этот антагонизм между современной промышленностью и наукой, с одной стороны, современной нищетой и упадком — с другой, этот антагонизм между производительными силами и общественными отношениями нашей эпохи есть осязаемый, (неизбежный и неоспоримый факт». Противоречий и антагонизмов машинного производства, которые были бы отделимы от социальных условий, делал вывод К. Маркс, не существует, ибо они вызываются не просто фактом наличия машин, а порождены их капиталистическим применением.

Буржуазные же социологи лишают эти антагонизмы исторической определенности и преходящего характера, сводят их к «извечной» сущности техники и материального производства вообще. Историческая статичность антисциентизма объективно делает его представителей людьми, не верящими в неизбежность коренного социального обновления человеческого бытия. В социологии «технического пессимизма» содержится немало критических выпадов в адрес современного капитализма, неспособного поставить достижения науки и техники на службу человеку. Но эта неспособность буржуазными авторами абсолютизируется и объявляется всеобщей. Вот почему технический пессимизм не может не выступать в качестве весьма утонченной, опосредованной апологии капитализма, апологии, приемлемой и для тех, «кто отвергает буржуазные идеалы, не находя, однако, иной, позитивной социальной ориентации. Этот пессимизм разыскивает будто бы непреходящие, субстанциональные основания того социального зла, которое господствует в капиталистическом обществе. Он призывает утерявших буржуазные иллюзии взглянуть на капиталистический строй с высоты трагического миропонимания, дабы увидеть во всем (и значит не в одном только капитализме) одно и то же, ничем не устранимое, всегда торжествующее зло».

Сценарии общественного развития, рисуемые авторами идей технофобии, отнюдь не беспристрастны в классовом отношении. С их помощью идеологи капитализма пытаются посеять настроения безысходности, уверить массы в бессмысленности борьбы за изменение социального строя, за социализм, так как технический прогресс повсюду будто бы оборачивается разрушением планеты, порабощением человека машиной. Смысл такого рода идей, как и других техницистских концепций, заключается поэтому в том, чтобы, говоря словами К. Маркса, «технологически оправ- дать ту специфическую общественную форму, т.е. капиталистическую форму...». Более того, в круг представлений технического пессимизма часто внедряются и откровенно антикоммунистические включения. Влиятельной группой наиболее реакционно настроенных антисциентистов мир огранизованного, планомерно управляемого общественного производства, создаваемый социализмом, изображается примером наихудшего воплощения всех отрицательных тенденций научно-технического развития, так как этот мир, по их логике, создает будто бы возможность захвата монополии над техникой узкой группой бюрократов, господствующих в «жестко контролируемом обществе». «Советская модель социализма» не может быть ни одним из вариантов будущего, ибо она развилась на старой технической базе, до научно-технической революции и несет на себе отпечаток «устаревшей формы индустриализации». Обходя молчанием всемирное, интернациональное значение строительства нового мира, главным пороком реального социализма буржуазные идеологи объявляют создание общества на базе коллективной собственности.

Этот исходный штамп дает широкий спектр антикоммунистических представлений — от либеральных, в духе социал-реформистской модели «демократического», «гуманного», «рыночного» социализма или ревизионистских рецептов «конструктивной» революции, развивающейся исключительно на основе кибернетизации, до откровенно реакционных измышлений о коллективизме как мире грубой уравниловки, презрения к личности. А в работах таких социологов, как Ф. Прайд, Ф. Синглетон, К. Фрай, К. Буш и других содержатся и нападки на стремящийся к своему освобождению пролетариат, который-де «агатиэкологичен» по своей природе, ибо его существование связано с развитием крупного производства и рождаемых им «психологией роста», а значит, и нежеланием ограничить свои потребности, что и ведет к приближению «экоспазма» планеты.

Не случайно, очевидно, что столь большой резонанс в капиталистическом мире вызвали рекомендации, выработанные под эгидой созданного в 1968 г. вице-президентом компании «Оливетти» А. Печчеи Римскога клуба в его первом докладе (нельзя отрицать серьезной значимости ряда исследований, осуществляемых в рамках Римского клуба, равно как и гуманистической направленности многих из их рекомендаций. Речь идет о той стороне докладов представителей Римского клуба, которая связана с закономерной односторонностью трактовок принципиальных проблем общественного развития и которая активно используется антимарксизмом в целях апологетики ловейшего капитализма). Его авторы и близкие к ним исследователи проводят мысль о необходимости перехода от расширенного воспроизводства к простому, устроения жизни на «экологической основе», сведения экономического развития к «нулевому росту». После лет, прошедших под культом роста, пишут консервативные исследователи О. Гриани и Н. Лоуберг, «настроения радикально изменились: рост уже не воспринимается как само собой разумеющееся условие человеческого -существования, человечество должно будет переучиваться жить без него». Подобные взгляды разделяют известные социологи и экономисты Р. Майлс, Э. Мишан, С. Херст и др. Рост экономического потенциала, по их мнению, в корне убивает смысл социального развития, ибо он ведет к «энтропии» и беспорядку, сокращает сферу жизненной активности неродившегося поколения.

Попытки представить виновниками разрушения биосферы, экономических кризисов, социальной напряженности науку и технику несостоятельны. Они нацелены на то, чтобы увести внимание от условий развития производства, от коренного вопроса общественного прогресса: какова цель, движущий мотив того или иного способа производства? Отказ от решения этого вопроса закономерно приводит к тому, что многими буржуазными социологами осуществляется переоценка (в духе О. Шпенглера и А. Тойнби) не только научно-технического, но и общественного прогресса. «По самой своей природе, — заявляет, например, американский ученый Г. Стент, — прогресс... самоограничен. Особенность последствий прогресса состоит в том, что они уменьшают адаптивную и эволюционную ценность воли к действию... Подъем философии созерцательного равнодушия в наше время сделал этот паралич воли настолько очевидным, что невольно напрашивается заключение, что прогресс на исходе». Не отрицая всей серьезности стоящих перед человечеством сегодня проблем природопользования, преодоления отрицательных последствий НТР, марксизм-ленинизм исходит из того, что решение этих и других глобальных проблем современности связано прежде всего с подчинением цели общественного производства интересам нынешнего и грядущих поколений людей, а не с приостановкой технического прогресса.

Виновником обострения этих проблем является капиталистический строй с всевластием его правящей элиты, с тотальной эксплуатацией материальных и духовных ресурсов общества. Социализм, устанавливая новый тип цивилизации, обеспечивает на деле планомерное регулирование всех видов человеческой деятельности в интересах самого человека. Решение выдвигающихся логикой научно-технического развития вопросов не является в этом смысле исключением. Разумеется, «было бы неверно полагать, что научно-техническая революция не выдвигает проблем и перед социалистическим обществом. Ее развитие, как показывает опыт, связано с совершенствованием общественных отношений, перестройкой мышления, выработкой новой психологии, утверждением динамизма как образа жизни, нормы бытия. Она настоятельно требует постоянного пересмотра, обновления сложившихся схем управления. Иными словами, (научно-техническая революция не только открывает перспективы, но и повышает требовательность ко всей организации внутренней и международной жизни».

Не случайно, разрабатывая планы ускорения социально-экономического развития страны, КПСС уделяет огромное внимание научно-техническому прогрессу как магистральному пути совершенствования социалистического общества, подчиняет НТР служению людям. Что же касается мотивов антисциентизма, которые в тех или иных сочетаниях звучат сегодня в буржуазной идеологии, то совершенно ясно, что они являются убедительным показателем кризиса этой идеологии, кризиса общества, не способного справиться с масштабами научно-технической революции, с развитием производительных сил, для которых становятся все более узкими рамки частнособственнических производственных отношений. Апокалипсический сценарий будущего, рисуемый буржуазными футурологами, отражает углубляющуюся идейную и моральную деградацию капитализма, ощущение его обреченности и неизбежной гибели.

Это начинают понимать даже некоторые представители буржуазной науки. Примечательно, в частности, высказывание Р. Хейлбронера. «Технология, управляемая наукой, — это «просто новая ступень в развитии самой технологии, — пишет он в книге «Между капитализмом и социализмом». — Она подводит к иному мировоззрению, к представлению о не- капиталистическом типе общества. В своих основных чертах эти представления отражают потребность в научном управлении и в сознательном контроле над окружающими условиями, в том числе и социальными. Такое мировоззрение прямо противоположно философии капитализма, которая связывает контроль над окружающими условиями с механизмом некоординированных стихийных действий индивидуальных производителей и потребителей». Не случайно и то, что все растущее число буржуазных исследователей в последние годы пытаются в своей аргументации выйти за жесткие рамки «технологического детерминизма», как это все более заметно по эволюции докладов тому же Римскому клубу, в которых все больше говорится о «человеческих качествах», «целях для человечества» и т. д.

О. Тоффлер в своей работе «Третья волна» также критикует изъяны современной технологической цивилизации, обозначая ее как «индуст-реальность». «Индуст-реальность, — пишет он, — создала также и собственную тюрьму — промышленный образ мысли, который искаженно толковал или игнорировал все, что не мог выразить в количественных категориях, который часто восхвалял смертельную боязнь критики и карал воображение, сводил роль людей до элементарных частиц протоплазмы и в конечном счете искал техническое решение любой проблемы». А консервативно настроенный американский теоретик Ф. Мейер даже объявил «технологический детерминизм одной из самых отъявленных ересей в современном мышлении». В буржуазной идеологии стало все больше утверждаться так называемое «гюсттехнократическое» видение, своеобразно преломляющееся как в консерватизме, так и в либерализме. «Посттехнократы» выступили с критикой «технологического детерминизма», справедливо поставили ему в вину то, что он игнорирует роль человека в общественном развитии, его внутренний, духовный мир, систему моральных норм и ценностей, отводит человеку .положение «винтика» во враждебном и чуждом ему социально-экономическом механизме. Это закономерно привело к усилению внимания в буржуазной мысли к окружающим человека социально-экономическим и политическим институтам, к духовной сфере жизни общества, к глобальным проблемам. Другими словами, буржуазная социология попыталась дать свой ответ на процесс возрастания роли и значения человеческого фактора в общественном развитии.

Этот процесс объективен по своему характеру. Он непосредственно связан с бурным развитием науки и техники, предъявляющим небывало выеокие требования к главному элементу производительных сил — человеку, работнику. Его совершенствование становится непременным условием научно-технического -прогресса, который в сущности своей представляет область творческой деятельности человека. Резко возросла социальная активность народных масс, рабочего класса в современную переломную эпоху. «Чем больше размах, чем больше широта исторических действий, — подчеркивал В. И. Ленин, — тем больше число людей, которое в этих действиях участвует, и, наоборот, чем глубже преобразование, которое мы хотим произвести, тем больше надо поднять интерес к нему и сознательное отношение, убедить в этой необходимости новые и новые миллионы и десятки миллионов».

Какими же в этих условиях выглядят исходные позиций «посттехнократизма»? «Мы может, — пишет, например, автор концепции «теледемократии» Т. Бекер, — осуществить радикальный поворот вправо и идти по железной дороге к тоталитаризму... Но можно предпочесть пойти навстречу большей и более чистой демократии, вовлекая в нее все большее количество людей, обнажая, растворяя, децентрализуя власть как никогда ранее». Механизм экономического менеджмента буржуазные идеологи предлагают, таким образом, дополнить социальным и политическим менеджментом, модифицируя в соответствии с меняющимися требованиями необходимые структуры общественного организма.

Задачи подобного рода разработок в большинстве случаев заключаются, однако, в том, чтобы помочь создать особые виды социальных приспособлений, могущих, как надеются их авторы, адекватно решать проблемы, с которыми капиталистическое общество сталкивается и все более будет сталкиваться лицом к лицу. Речь идет о стремлении выработать основу регулирования социальных процессов, классовую стратегию и тактику сохранения капиталистического строя, подчиняющих целенаправленному классовому воздействию буржуазии социально-политическое развитие в надежде отдалить надвигающийся крах.

О. Тоффлер прямо заявляет: «Самая важная политическая проблема состоит в том, что наши основные политические правительственные институты устарели». Связывая перспективы перехода к «демократии двадцать первого века» с необходимостью «преодоления» технократии, он, как и другие представители буржуазного либерализма, суть проблемы сводит к осуществлению частичных реформ, не затрагивающих, но лишь маскирующих всевластие монополистического капитала. Консерваторы же вообще в нападках на технократическое мышление видят прежде всего удобное средство в очередной раз обрушиться на «заорганизованное общество», т.е. вновь поднять знамя буржуазного индивидуализма, защитить «ценности» рыночной экономики, выступить против вмешательства государства в «спонтанный порядок».

Техницистская и «посттехнократическая» линии в буржуазной социологии оказываются, таким образом, полностью совпадающими с точки зрения классовой сущности, своего идеологического предназначения. Не следует преувеличивать их различий и в концептуальном отношении. Преодоление «технологического детерминизма» «посттехнократами» осталось только заявкой,.нереализованной претензией. Пружины социальных и политических изменений, на необхо- димости исследования и учета которых они настаивают, в их концепциях чаще всего сводятся к тем же технико-технологическим факторам, что и в традиции онных схемах буржуазного индустриализма.

Не случайно одна из самых популярных в наша дни на Западе политологических доктрин определяется ее авторами как концепция «компьютерной демократии». Так, Дж. Пелтон, заместитель директора Международной организации коммуникационных спутников «Интелсат», в работе «Глобальный разговор: Союз компьютеров, мировых коммуникаций и человека» пишет, что «социальные условия в век НТР зависят прежде всего от «правильного» использования «правильной» технологии «правильными» потребителями». Раскрывая эту мысль, он продолжает, что развитие «телекомпьютер-энергетики» ведет к становлению «информационного пространства», «единого информационного общества», в котором социальные антагонизмы растворятся в новых социальных и демократических институтах, созданных электроникой и «высокоадаптированных к технологическим инновациям и требованиям эффективности, стандартизации и централизации».

Эксперт фирмы ИБМ Дж. Мартин также пишет, что модели трудовой деятельности, досуга, образования, промышленности будут преобразованы прежде всего под воздействием развития телекоммуникаций: «Телекоммуникации и их продукция изменят всю социальную ткань». Аналогичные высказывания содержатся в работах видных социологов Г. Крауха, Е. Масуды, Дж. Мура и других представителей теории «информационного общества».

Марксизм-ленинизм коренным образом расходится с буржуазными концепциями в оценке роли и сущности научно-технического прогресса и перспектив развития общества.. Указывая «путь к всеобъемлющему, всестороннему изучению процесса возникновения, развития и упадка общественно-экономических формаций», он рассматривает «совокупность всех противоречивых тенденций», сводит их «к точно определенным условиям жизни и производства различных классов общества», устраняет «субъективизм и произвол в выборе отдельных «главенствующих» идей или в толковании их», вскрывает «корни без исключения всех идей и всех различных тенденций в состоянии материальных производительных сил». Характер научно-технического прогресса поэтому не может быть определен без признания обусловленности его природой существующей социальной системы.

Между обществом и НТР существуют отношения целого и части, возникают связи типа взаимодействия и взаимовлияния, а не причинно-следственных отношений. НТР порождена всем ходом развития материального производства, техники, науки, политических институтов. Но, став реальностью, она оказывает возрастающее обратное воздействие на социальные процессы, породившие ее. Технические сдвиги делают неязбежным коренной переворот в общественных отношениях, т. е. переход к новому социальному строю. Усовершенствование техники, — писал В. И. Ленин, — концентрируя средства производства и обращения и обобществляя процесс труда в капиталистических предприятиях, все быстрее и быстрее создает материальную возможность замены капиталистических производственных отношений коммунистическими, — т. е. социальной революции...».

Как бы ни были велики свершения, вырастающие на почве НТР, как бы ни были грандиозны ее перспективы, они все же несравнимы с теми колоссальными последствиями для всех сфер общественной жизни, которые создаются в результате социалистической революции. А это означает, что основу социального прогресса человечества на современном этапе естественноисторического процесса составляет не научно-техническая революция, а все расширяющийся и углубляющийся переход от капитализма к социализму и далее к коммунистической перспективе. Поэтому в связи с развертыванием НТР революционное обновление мира отнюдь не теряет свою силу и свое значение, не оттесняется на задний план, как это хотели бы утвердить буржуазные идеологи. Напротив, социалистическое и коммунистическое преобразование мира в еще большей степени выдвигается на передний фронт борьбы за социальный прогресс человечества. Ибо только такое преобразование позволяет в полной мере развернуть НТР на благо человека, дать мощные дополнительные стимулы ее развития.

Источник: Критика новейших буржуазных концепций государственно-монополистического капитализма