Земледелие. Величайшее благо или ошибка?
Профессор Шеффилдского университета Колин Осборн говорит: «Мы почти не знаем, как начался переход людей к оседлому образу жизни и сельскому хозяйству, потому что это произошло 10 тысяч лет назад. В этом вопросе все еще остается множество загадок. К примеру, почему охотники и собиратели, какими были люди до того, впервые начали сажать растения и какова была их роль в одомашнивании диких злаков?» Вместе со своими сотрудниками Осборн взялся за решение этого вопроса. Результаты их исследования, опубликованные недавно в журнале «Evolution Letters», пролили новый свет на поставленный им вопрос.
Осборн рассуждал следующим образом. Важнейшим отличием одомашнивания диких злаков была смена путей распространения их семян. Если раньше эти семена выбрасывались растением в окружающую среду и их выживание зависело от случая, то распространение семян одомашненных растений целиком стало зависеть от сеятеля — человека. Это не могло не сказаться на свойствах самих семян. Стало быть, стоит присмотреться — отличаются ли семена диких злаков (и других растений) от семян своих одомашненных сородичей, и если отличаются, то чем? Мысль оказалась плодотворной. Измерения, произведенные группой Осборна, показали, что одомашнивание резко сказалось на размерах семян. Так, семена одомашненного маиса оказались, в среднем, в 15 раз больше семян дикого маиса. Одомашненные семена сои — в 7 раз. Правда, семена одомашненных ячменя и пшеницы больше диких семян всего на 60% и 15% соответственно, но при том размахе, с которым они высаживаются, увеличение даже на несколько процентов имеет огромное значение для урожая в целом. Означает ли это, что уже первые сеятели целенаправленно воздействовали на дикие растения, скрещивая их ради увеличения размера семян? Нет, отвечает профессор Осборн. Эти недавние собиратели наверняка были куда больше заинтересованы в увеличении размера листьев или корней, которые были для них более важной частью диеты, чем семена.
Отсюда следует, что первые земледельцы, скорее всего, не занимались целенаправленным скрещиванием. Они просто сажали семена в удобренную и политую почву, чтобы растение было побольше размерами, а уж случайности эволюции, видимо, привели к увеличению размеров семян. Это хорошо видно на примере сладкого картофеля. Хотя люди не сажают его семенами, но одомашнивание и в этом случае означало посадку в удобренную и политую почву, а размер семян у одомашненного сладкого картофеля больше, чем у дикого, причем примерно в тех же границах, что у одомашненных злаков. Выходит, этот рост размеров явно был вызван самим процессом одомашнивания, а не каким-либо целенаправленным воздействием первых земледельцев на отобранные семена. Иными словами, дело обстояло так: первые земледельцы создавали для растения почву, подходящую для увеличения его размеров; такая почва способствовала также росту размера некоторых семян (за счет каких-то генетических мутаций); а затем уже земледельцы отбирали более крупные семена, с которыми было легче работать и которые давали больше пищи. И чем больше становилось этой пищи, ч ем больше новорожденных можно было выкормить, и поэтому число земледельцев должно было (во всяком случае, на первых порах) быстро расти, перегоняя число охотников и собирателей.
Чтение этой статьи вызывает в памяти другую статью, в которой тоже обсуждался переход охотников и собирателей к земледелию. Ее написал известный американский эволюционный биолог Джаред Даймонд, автор двух бестселлеров «Ружья, микробы и сталь» и «Коллапс: почему одни общества выживают, а другие умирают». В отличие от Осборна, Даймонд не вдавался в технические детали этого перехода — он хотел доказать, что сам переход к земледелию был величайшей ошибкой в истории человечества. Ни больше, ни меньше. Неправы те, писал Даймонд, кто утверждает, будто в результате этого перехода люди стали жить лучше, потому что именно ему мы якобы обязаны всеми благами современной цивилизации, вплоть до ее культуры и искусства. Верно, создание Парфенонов и симфоний Бетховена требует свободного времени, но неверно, будто это время появилось у людей в результате перехода о к земледелию. Как показывают исследования, современные охотничье-собирательские племена, живущие в Африке у и некоторых других местах, — например, бушмены, — тратят на добычу пищи всего 12—19 часов в неделю. Можно ли это сравнить со временем работы крестьянина, даже при наличии у него современного сельскохозяйственного оборудования? Несравнимы и их диеты. Растительная и мясная диета охотников-собирателей содержит много больше белков и куда лучше сбалансирована, чем углеводородная, в основном, диета крестьян. Средняя дневная еда того же бушмена содержит 2140 калорий и 93 грамма белков. И трудно представить себе, что бушмены, которые полагаются на 70 с лишним видов растений, будут вымирать от голода стотысячными массами, как, например, ирландские крестьяне во время картофельной засухи 1840-х годов. Те же археологические исследования позволили ученым оценить физическое здоровье древних людей.
Палеопатологи, изучавшие древние скелеты, обнаружили, что средний рост мужчин Греции и Турции в конце последнего ледникового периода составлял 176,7 сантиметра, а женщин 167,6 сантиметра; с переходом к земледелию он стал снижаться и 3000 лет назад составлял всего 160 и 152 сантиметра соответственно. Он и сейчас еше не достиг ледниковых цифр. Изучение скелетов древних американских индейцев-охотников показало, что у них было на 50% меньше зубных дефектов, вызванных скудной пищей, чем у сменивших их земледельцев, в 4 раза меньше костных дефектов, вызванных анемией. Их средняя продолжительность жизни составляла всего 26 лет. Но у первых земледельцев она упала до девятнадцати! И это не удивительно.
Жизнь земледельцев сокращают низкопротеиновая диета, зависимость от одной монопольной культуры и огромная скученность, способствующая распространению болезней и эпидемий. Но переход к земледелию, продолжает Даймонд, навлек на человечество еще одно проклятие — глубокое социальное расслоение. Охотники и собиратели не могли создавать большие запасы еды или концентрировать ее источники (скот, плодовые деревья и тому подобное), поэтому у них не было королей, знати и так далее. Земледелие усилило также неравенство между полами. Охотники и собиратели не могли позволить женщинам рожать чаще, чем раз в 3—4 года, потому что матерям приходилось переносить своих детей при переходах с места на место; жены земледельцев могли чаще рожать, что преждевременно подрывало их здоровье. Как же случилось, что этот переход к земледелию все же случился? Даймонд считает, что основным стимулом здесь был быстрый рост оседлого населения. Мужчины-земледельцы попросту уничтожали небольшие группы охотников и собирателей и вытесняли оставшихся в районы, неблагоприятные для жизни.
Отсюда следует, что первые земледельцы, скорее всего, не занимались целенаправленным скрещиванием. Они просто сажали семена в удобренную и политую почву, чтобы растение было побольше размерами, а уж случайности эволюции, видимо, привели к увеличению размеров семян. Это хорошо видно на примере сладкого картофеля. Хотя люди не сажают его семенами, но одомашнивание и в этом случае означало посадку в удобренную и политую почву, а размер семян у одомашненного сладкого картофеля больше, чем у дикого, причем примерно в тех же границах, что у одомашненных злаков. Выходит, этот рост размеров явно был вызван самим процессом одомашнивания, а не каким-либо целенаправленным воздействием первых земледельцев на отобранные семена. Иными словами, дело обстояло так: первые земледельцы создавали для растения почву, подходящую для увеличения его размеров; такая почва способствовала также росту размера некоторых семян (за счет каких-то генетических мутаций); а затем уже земледельцы отбирали более крупные семена, с которыми было легче работать и которые давали больше пищи. И чем больше становилось этой пищи, ч ем больше новорожденных можно было выкормить, и поэтому число земледельцев должно было (во всяком случае, на первых порах) быстро расти, перегоняя число охотников и собирателей.
Чтение этой статьи вызывает в памяти другую статью, в которой тоже обсуждался переход охотников и собирателей к земледелию. Ее написал известный американский эволюционный биолог Джаред Даймонд, автор двух бестселлеров «Ружья, микробы и сталь» и «Коллапс: почему одни общества выживают, а другие умирают». В отличие от Осборна, Даймонд не вдавался в технические детали этого перехода — он хотел доказать, что сам переход к земледелию был величайшей ошибкой в истории человечества. Ни больше, ни меньше. Неправы те, писал Даймонд, кто утверждает, будто в результате этого перехода люди стали жить лучше, потому что именно ему мы якобы обязаны всеми благами современной цивилизации, вплоть до ее культуры и искусства. Верно, создание Парфенонов и симфоний Бетховена требует свободного времени, но неверно, будто это время появилось у людей в результате перехода о к земледелию. Как показывают исследования, современные охотничье-собирательские племена, живущие в Африке у и некоторых других местах, — например, бушмены, — тратят на добычу пищи всего 12—19 часов в неделю. Можно ли это сравнить со временем работы крестьянина, даже при наличии у него современного сельскохозяйственного оборудования? Несравнимы и их диеты. Растительная и мясная диета охотников-собирателей содержит много больше белков и куда лучше сбалансирована, чем углеводородная, в основном, диета крестьян. Средняя дневная еда того же бушмена содержит 2140 калорий и 93 грамма белков. И трудно представить себе, что бушмены, которые полагаются на 70 с лишним видов растений, будут вымирать от голода стотысячными массами, как, например, ирландские крестьяне во время картофельной засухи 1840-х годов. Те же археологические исследования позволили ученым оценить физическое здоровье древних людей.
Палеопатологи, изучавшие древние скелеты, обнаружили, что средний рост мужчин Греции и Турции в конце последнего ледникового периода составлял 176,7 сантиметра, а женщин 167,6 сантиметра; с переходом к земледелию он стал снижаться и 3000 лет назад составлял всего 160 и 152 сантиметра соответственно. Он и сейчас еше не достиг ледниковых цифр. Изучение скелетов древних американских индейцев-охотников показало, что у них было на 50% меньше зубных дефектов, вызванных скудной пищей, чем у сменивших их земледельцев, в 4 раза меньше костных дефектов, вызванных анемией. Их средняя продолжительность жизни составляла всего 26 лет. Но у первых земледельцев она упала до девятнадцати! И это не удивительно.
Жизнь земледельцев сокращают низкопротеиновая диета, зависимость от одной монопольной культуры и огромная скученность, способствующая распространению болезней и эпидемий. Но переход к земледелию, продолжает Даймонд, навлек на человечество еще одно проклятие — глубокое социальное расслоение. Охотники и собиратели не могли создавать большие запасы еды или концентрировать ее источники (скот, плодовые деревья и тому подобное), поэтому у них не было королей, знати и так далее. Земледелие усилило также неравенство между полами. Охотники и собиратели не могли позволить женщинам рожать чаще, чем раз в 3—4 года, потому что матерям приходилось переносить своих детей при переходах с места на место; жены земледельцев могли чаще рожать, что преждевременно подрывало их здоровье. Как же случилось, что этот переход к земледелию все же случился? Даймонд считает, что основным стимулом здесь был быстрый рост оседлого населения. Мужчины-земледельцы попросту уничтожали небольшие группы охотников и собирателей и вытесняли оставшихся в районы, неблагоприятные для жизни.
И в результате, печально заключает Даймонд, тот здоровый и успешный образ жизни, который люди практиковали на протяжении двух миллионов лет, почти повсеместно сменился тем уродливым и бесперспективным социальным неравенством, которое мы видим вокруг себя последние 10 тысяч лет. Он убедил вас? Меня, почему-то, нет.
Анатолий Лефко
Источник: "В мире науки" №04, 2018
Анатолий Лефко
Источник: "В мире науки" №04, 2018
1931
2018.05.05 10:32:36
