Чему я научился за год в космосе?

Скотт Келли - американский астронавт, участник четырёх космических полётов

Меня часто спрашивают, чему я научился за год в космосе. Иногда кажется, люди хотят услышать о выдающемся научном открытии или прорыве, о чем-то таком, что поразило меня (или ученых на Земле), словно космический луч, угодивший в мозг в кульминационный момент полета. Я не в силах оправдать их ожидания. К чему я готовился, то, по большей части, и произошло. Сейчас, когда я пишу эти строки, результаты еще анализируются, и ученые в восторге от того, что успели узнать. Генетические различия, проявившиеся у нас с братом за этот год, обещают принести новые знания, и не только о том, что космический полет делает с нашими телами, но и о нашем старении здесь, на Земле. Проведенные нами с Мишей исследования перемещения жидкостей в организме также являются многообещающими в плане укрепления здоровья астронавтов в длительных экспедициях. Мои наблюдения за состоянием собственных глаз – судя по всему, не испытавших дальнейшей деградации, – подскажут ответ на вопрос о том, что́ повреждает зрение астронавтов, углубят понимание анатомии и болезней глаз в целом.
 

Результаты и научные статьи по итогам 400 экспериментов, поставленных нами за год, будут появляться еще несколько лет и даже десятилетий. Миша и я, два человека, – слишком маленькая выборка, намного больше астронавтов должны дольше пробыть в космосе, чтобы можно было сделать окончательные выводы. Мне все-таки кажется, что я совершил открытия, однако эти открытия невозможно полностью отделить от того, чему научили меня другие полеты в космос, другие периоды жизни, другие трудности и испытания.
 

Я много работал над научными экспериментами, но не меньше узнал о практических сторонах проведения долгосрочной исследовательской экспедиции. Члены экипажа МКС занимаются этим постоянно – мы не только решаем проблемы и пытаемся улучшить условия собственного космического полета, но и ищем возможности будущих усовершенствований. Таким образом, даже самые незначительные решения, которые я принимал, переговоры с Землей, которые вел, были подчинены общим задачам управления ресурсами. Главные проблемы моего полета – прежде всего, контроль содержания СО2 и поддержание в рабочем состоянии «Сидры» – будут иметь большее значение в дальнейших экспедициях на космическую станцию и на космических кораблях будущего. НАСА согласилось довести концентрацию углекислого газа до значительно более низких целевых значений, разрабатывающиеся сейчас поглотители углекислоты однажды заменят «Сидру» и облегчат жизнь будущих космических путешественников, за что я благодарен агентству.
 

Мое личное открытие – нет ничего прекраснее воды. Когда мой самолет сел в Хьюстоне и я наконец оказался дома, то сразу выполнил давнее обещание самому себе. Я вошел в дом в переднюю дверь, вышел в заднюю и прыгнул в плавательный бассейн, не снимая полетного костюма. Невозможно описать, что чувствуешь, целиком погружаясь в воду после годичного перерыва. Никогда больше я не буду принимать воду как данность. Миша говорит, что испытывает то же самое.
 

С 1999 г. я практически непрерывно участвовал в космических полетах или в подготовке к ним. Нужно привыкнуть, что моя жизнь больше не будет регулироваться космическими экспедициями. Появляется возможность осмыслить свои открытия.
 

Я узнал, что могу сохранять неподдельное спокойствие в сложных ситуациях. Я ощущал эту способность с детских лет, но теперь окончательно в ней убедился.
 

Я научился лучше отделять главное от несущественного, что означает не забывать о переживаниях, а сосредоточиваться на том, что можешь контролировать, и игнорировать то, что тебе неподвластно. На примере моей матери, тренировавшейся, чтобы стать полицейским, я узнал, что маленькие шаги складываются в огромные достижения.

 

Я узнал, как важно сидеть за общей трапезой с другими людьми. Будучи в космосе, я однажды увидел по TV группу людей, садящихся за стол, чтобы вместе поужинать. Эта картина поразила меня. Внезапно я остро захотел оказаться за столом со своей семьей, как те люди на экране, чтобы гравитация удерживала на поверхности стола свежеприготовленную пищу, позволяя ею насладиться, а нас – на стульях, чтобы мы могли отдохнуть. Я попросил Амико купить стол в столовую. Она купила и прислала мне фотографию. Через два дня после приземления я сидел во главе нового стола, застеленного красивой скатертью, которую прислал мой друг Тилман, а вокруг собралась вся семья: Амико, Саманта, Шарлотт, Марк, Гэбби, Корбин, мой отец. Я мог видеть их всех, не поворачивая головы. Все было именно так, как мне представлялось. В какой-то момент послеобеденной беседы Гэбби стала нетерпеливо указывать попеременно на Марка и на меня. Она заметила, что мы с Марком сделали один и тот же жест, сложив руки на макушке. Я узнал, что значит снова оказаться в кругу семьи.
 

Я понял, что большинство проблем не связано с ракетной техникой, а по тем, что связаны, можно проконсультироваться у специалиста по ракетной технике. Иными словами, все знать невозможно, и я научился просить совета и помощи и прислушиваться к специалистам. Оказалось, за каждым личным достижением стоит ум и труд сотен, а то и тысяч человек и стать олицетворением этой работы – большая честь.

Я узнал, что русский язык богаче английского на нецензурную брань, а также на слова, связанные с дружбой.

Я узнал, что год в космосе предполагает немало противоречий. Год вдали от любимого человека, с одной стороны, ограничивает ваши отношения, а с другой – по-новому их укрепляет. Я узнал, что сесть в ракету, которая может тебя убить, означает бросить вызов собственной смертности, но это и приключение, как никакое другое позволяющее почувствовать себя живым. Узнал, что в настоящее время Америка как космическая держава стоит на перепутье: мы можем либо возродить свою решимость стремиться к большему, развивать успехи и ставить перед собой все более трудные задачи, либо понизить планку и умерить амбиции.

Я узнал, что трава потрясающе пахнет, ветер дарит упоительные ощущения, а дождь – чудо. Я постараюсь до последних дней сохранить память о том, как все это прекрасно.

Я узнал, что мои дочери – замечательные и невероятно стойкие люди, что часть жизни каждой из них прошла мимо меня и это невосполнимо.

Я узнал, что, если следить за новостями из космоса, Земля кажется средоточием хаоса и конфликтов и что наблюдать деградацию окружающей среды по вине человека невероятно тяжело. Узнал и то, что наша планета – самое красивое, что я видел в жизни, и что нам очень с ней повезло.

Я усвоил, что добровольная люмбальная пункция – это совсем не весело.
 

Я заново открыл в себе способность сопереживать, в том числе людям, с которыми не знаком или не согласен. Научился показывать людям, что ценю их, чем порой шокирую их с непривычки. Мне это не слишком свойственно. Однако я рад, что приобрел это качество, и надеюсь его сохранить.

 

Сказав врачу экипажа Стиву, что чувствую себя достаточно хорошо, чтобы приступить к работе сразу по возвращении из космоса, я не кривил душой, но через считаные дни мне стало значительно хуже. Вот что значит пожертвовать свое тело науке. Я останусь объектом научных исследований до конца жизни.
 

Несколько месяцев спустя мое состояние значительно улучшилось. Я продолжу участвовать в исследовании близнецов по мере нашего с Марком старения. Наука – дело небыстрое, и пройдут годы, прежде чем полученные данные приведут к большому открытию или прорыву. Иногда ответами на вопросы науки становятся другие вопросы. Меня это отнюдь не беспокоит, я оставляю науку ученым. Достаточно того, что я внес вклад в развитие человеческих знаний, даже если это лишь один шаг значительно более долгого пути.
 

Я езжу по стране и миру с рассказами о своем опыте пребывания в космосе и с удовлетворением наблюдаю, какой интерес вызывает моя экспедиция, как остро ощущают дети, что полеты в космос – это счастье и чудо, и как много людей разделяют мое мнение, что Марс – наша следующая цель.
 

Летом моему отцу был поставлен диагноз «рак гортани», и началась радиационная терапия. В октябре ему стало гораздо хуже. Однажды вечером он позвонил Амико, что ее не удивило. Он очень зависел от ее поддержки, пока я был в космосе, и они продолжали часто общаться. Однако в тот день он ни о чем конкретном не просил.
 

«Я просто хотел, чтобы ты знала, как я тебя люблю, солнышко, – сказал он. – Как я рад, что вы со Скоттом есть друг у друга. Вы многого добились вместе, и тебе пришлось многое пережить, но дело того стоило». Амико показалось, что это для него необычный жест, однако, сказала она, его голос звучал заметно бодрее, чем в последнее время. Через несколько дней его состояние резко ухудшилось, и, пока Марк, Амико и я были за рубежом, он скончался в реанимации в присутствии моей дочери Саманты через четыре с половиной года после смерти моей матери. Я благодарен Саманте за то, что в тот момент она была рядом с ним.
 

Я убежден, что он прожил ровно столько, чтобы увидеть завершение моего полета и отпраздновать мое возвращение. Для него было очень важно поддерживать нас с Марком и радоваться нашим достижениям, он гордился всеми своими внучками, которых обожал. Как большинство людей, с годами он стал мягче, и на закате его жизни наши отношения уже ничто не омрачало.
 

В моем компьютере хранится подборка всех фотографий, сделанных товарищами по экипажу и мной на Международной космической станции за время моего пребывания на ней. Я иногда просматриваю их, когда хочу вспомнить какую-то подробность. Это бывает утомительно, поскольку их очень много – полмиллиона, но часто вид конкретного человека в определенный день запускает сенсорную память, и я вдруг вспоминаю запах космической станции, смех товарищей или фактуру подбитых мягким наполнителем стен моей каюты.
 

Однажды поздним вечером, когда Амико уже спит, я сажусь просмотреть фотографии: Миша и Сергей в русском служебном модуле, улыбаясь, готовятся к пятничному ужину; Саманта Кристофоретти сияет улыбкой с беговой дорожки на стене; переливается пурпурным и зеленым северное сияние, которое я снял посреди ночи. Вот эпицентр урагана, сфотографированный сверху; грязный фильтр вентилятора, предназначенный на выброс, с клубком из пыли, ворсинок и одного очень длинного светлого волоса, безусловно оставшегося от Карен Найберг, покинувшей станцию более чем за год до моего прибытия; ряд фотографий соединений «Сидры», снятых мной и Терри в ходе ремонта для информирования специалистов на Земле; парящий в «Куполе» на фоне величественных нагромождений облаков iPad с незнакомым новорожденным младенцем на экране; Тим Пик, готовящий скафандр к первому выходу в открытый космос: на рукаве скафандра – британский флаг, на лице Тима – мальчишеская улыбка; Челл, летящий как Супермен через американский «Лэб»; мы с Геннадием за разговором в «Ноуде-1», радующиеся минуте отдыха и обществу друг друга. Год складывается из миллиона образов, которые мне ни разу не удавалось увидеть все одновременно.
 

Одной фотографии нет в моем компьютере, но я буду помнить ее всегда. Это вид из иллюминатора «Союза», в котором Сергей, Миша и я отчаливаем от Международной космической станции. Внутри я знаю станцию прекрасно, а снаружи видел считаные несколько раз. Она выглядит причудливо: поблескивающая отраженным солнечным светом, длинная, как футбольное поле, с солнечными панелями, раскинутыми на площади больше 0,2 га. Это уникальная структура, собранная космическими путешественниками, летевшими над Землей в вакууме со скоростью 28 500 км/ч при экстремальных температурах плюс и минус 150 °С, результат работы 15 стран в течение 18 с лишним лет, тысяч человек, говорящих на разных языках и придерживающихся разных инженерных методов и стандартов. Некоторые модули станции ни разу не соприкоснулись на Земле, но в космосе идеально подошли друг к другу.
 

Мы оглядываемся, и я знаю, что никогда больше не увижу это место, где прошло больше 500 дней моей жизни. Пока я жив, ничего подобного в моей жизни уже не появится, и я всегда буду благодарен судьбе за то, что участвовал в истории МКС. В мире компромиссов и неопределенности эта космическая станция является триумфом инженерной мысли и сотрудничества. Доставить ее на орбиту, заставить работать и поддерживать в работоспособном состоянии – ничего сложнее человечество еще не делало, и это доказывает: если преисполниться решимости сделать трудное дело и работать сообща, мы можем все, в том числе справиться с проблемами здесь, на Земле.
 

Я также знаю: если мы захотим полететь на Марс, это будет невероятно трудно, дорого и, возможно, будет стоить человеческих жизней. Однако теперь я убежден, что, если такое решение будет принято, мы сможем его осуществить.