Мощь разделения на своих и чужих
Наш мозг формирует разделение на Своих и Чужих (для краткости я буду называть этот процесс «размежевание Мы/Они», а еще короче – просто «размежевание») с поразительной скоростью. Мы знаем, что расовая принадлежность человека по лицу определяется за 50 мс, это активируется миндалина. Вслед за тем, если это лицо – своей расы, через несколько сотен миллисекунд активируется область распознавания лиц. Если же нужно распознавать лицо чужой расы, то активация в этой области происходит еще медленнее, а то и вовсе не включается. С такой же скоростью мозг группирует лица по полу и социальному статусу.
Быстрая автоматическая реакция против Чужих демонстрируется с помощью дьявольски хитроумного имплицитного ассоциативного теста (ИАТ). Предположим, вы испытываете предубеждение против троллей. Очень упрощенная версия теста выглядит так: на экране компьютера вспыхивают либо картинка с изображением тролля или человека, либо слова с негативной (например, «лживый») или позитивной (например, «честный») окраской. Иногда вводят правило: «Если вы увидите человека или позитивное слово, нажимайте на красную кнопку, а если тролля или негативное слово – на синюю». А иногда инструкция дается другая: «Человек или негативное слово – красная кнопка, тролль или позитивное слово – синяя». Так как вы предубеждены против троллей, при появлении пар «тролль + положительные слова» и «человек + отрицательные слова» возникнет нестыковка, рассогласование. И поэтому вы потратите чуть больше времени, выбирая правильную кнопку.
Это – автоматическая реакция. Это не открытое возмущение по поводу клановости бизнеса троллей или их жестокости в битве-при-Энске в 1523 г. Вы имеете дело только с картинками и словами, это ваше подсознание, смущенное диссонансом между «прелестный» и «тролль» или «вонючий» и «человек», задерживает палец. Проведите несколько таких раундов, и картина подобных задержек станет четко видна, а ваша предубежденность вылезет наружу.
Окситоцин заставляет людей более доброжелательно, с бо́льшим доверием и щедростью относиться к Своим, но безобразно вести себя по отношению к Чужим: увеличивается упреждающая агрессия в экономических играх, пропаганда тех решений, где нужно пожертвовать Чужим игроком (но не Своим) ради общего блага. Окситоцин усиливает размежевание.
Это все чрезвычайно интересно. Если вы любите брокколи и терпеть не можете цветную капусту, ни один гормон никак не изменит ваши предпочтения. То же самое с любимыми шахматами и презренным триктраком. То есть окситоцин срабатывает лишь там, где нужно противопоставить Своих и Чужих, а повседневность – это не его забота.
Значимость размежевания подтверждается поразительным феноменом: другие виды тоже различают Своих и Чужих. На первый взгляд глубинный смысл подобного поведения неочевиден. Конечно же, самцы шимпанзе убивают самцов из других групп, стая павианов свирепеет при встрече с другой стаей, любое животное напрягается при виде незнакомца. Это попросту означает, что мы не кинемся в объятия первому встречному, Чужому. Но у некоторых видов представление о Мы/Они еще шире. Например, разросшаяся группа шимпанзе может разделиться; вскоре между бывшими сородичами разгораются смертельные схватки. Удивительным образом вполне реально показать автоматическое проявление размежевания у других приматов с помощью подобия ИАТ. В одном исследовании обезьянам показывали фотографии особей их группы и соседней вперемешку с чем-то приятным (фруктами, например) или неприятным (типа пауков). Обезьяны дольше рассматривали негармоничные пары (скажем, члены их группы и пауки). Это и понятно: обезьяны не просто сражаются с соседями за ресурсы. По отношению к соседям у них формируются негативные ассоциации: «Эти парни вроде мерзких пауков, а мы – Наши – подобны сочным тропическим фруктам».
Многочисленные эксперименты показали, что мозг может за считаные миллисекунды различать образы, опираясь на ничтожные подсказки о половой и расовой принадлежности. Взять, например, т. н. минимальную групповую парадигму Генри Тайфеля из Бристольского университета. Он показал, что даже если люди делятся на группы по самым незначимым критериям (например, преувеличивает или преуменьшает человек количество точек на картинке), то все равно очень скоро установится явное предпочтение «одногруппников», т. е. возникнет повышенная степень кооперирования в пределах группы. Подобная просоциальность говорит о групповой самоидентификации: люди склонны передавать ресурсы анонимным индивидам внутри своей группы.
Независимо от ничтожности критериев группирование само по себе активирует предрасположенность к выбранной компании. В целом – в соответствии с минимальной групповой парадигмой – улучшается наше представление о Своих, а не принижается мнение о Чужих. Я полагаю, что это в общем-то неплохая новость; по крайней мере мы не начинаем думать о тех, чья монетка легла решкой (а у нас – «Нашим» золотым орлом), что они являются злодеями – пожирателями мертвецов.
Способность делить всех по минимальным произвольным признакам возвращает нас к эффекту зеленой бороды. Вспомним, что он обретается где-то между просоциальностью, обусловленной родственным отбором, и просоциальностью реципрокного альтруизма. Для реализации этого эффекта требуется случайная, хорошо заметная и генетически подкрепленная черта (например, зеленая борода), которая и предопределит альтруистическое поведение по отношению к другим зеленобородым; в этих условиях зеленобородые будут процветать.
Размежевание, базирующееся на минимальных общих чертах, скорее имеет психологический, а не генетический характер. У нас возникает положительное влечение к тем, с кем мы находим даже пустяшные черты сходства.
В качестве показательного примера приведем исследование, в котором испытуемые разговаривали с экспериментатором, а он без предварительной договоренности повторял движения собеседника (например, клал ногу на ногу). Такая имитация не только активирует мезолимбическую дофаминовую систему, но и настраивает участников эксперимента больше помогать экспериментатору – они охотнее поднимают упавшую у того ручку. То есть бессознательное объединение Мы рождается просто от того, что кто-то развалился на стуле так же, как я.
Таким образом, к зеленой бороде – явному признаку – прочно привязана невидимая стратегия. Что помогает определять конкретную культуру? Ценности, убеждения, символы, идеология. Все эти категории нельзя потрогать и увидеть до тех пор, пока они не соотнесены с теми или иными материальными ориентирами – такими как одежда, украшения, местный акцент. Рассмотрим два бытующих представления о том, что делать с коровой: (А) есть ее; (Б) поклоняться ей. Двое из группы А или двое из группы Б будут вполне мирно обсуждать корову, а если разговаривают А и Б? Как люди из группы А узнают друг друга? Наверное, по кожаной шляпе и ковбойским сапогам. А представители группы Б? По сари и характерному жакету а-ля Джавахарлал Неру. Изначально эти предметы не нагружены особыми значениями: сари само по себе ничего не говорит о сакральности коров и об их божественных пастухах. И между формой шляпы и зажаренным стейком тоже нет никакой связи: шляпа будет защищать глаза и шею от солнца вне зависимости от смысла ваших пастушеских занятий – из-за любви к стейку или во славу Кришны. Исследования минимальной групповой парадигмы показали, что мы склонны размежевываться даже по малейшим произвольным критериям. И уж только потом мы привязываем значимые различия в ценностях и установках к произвольным маркерам.
А затем с этими маркерами начинает происходить определенный процесс. Мы (например, приматы, крысы, собаки Павлова и др.) можем выработать условный рефлекс и начать ассоциировать нечто произвольное – скажем, звон колокольчика – с вознаграждением. Будет ли звенящий колокольчик после закрепления ассоциации «просто» маркером, символизирующим удовольствие, или он сам станет его источником? Изящная работа по исследованию мезолимбической дофаминовой системы (на большой выборке крыс) показала, что произвольный сигнал сам по себе становится вознаграждением. Похожим образом произвольный символ Наших глубинных принципов начинает свою отдельную жизнь, и теперь уже не убеждения символизируют какой-то предмет, а предмет символизирует убеждения. Так, например, кусок цветной ткани с рисунком, представляющий собой государственный флаг, становится тем, за что люди готовы идти на смерть.
Мощь размежевания хорошо прослеживается в поведении детей. К 3–4 годам они уже группируют людей по полу и национальности, проявляют более негативное отношение к Чужим и воспринимают лица Чужих более сердитыми, чем лица Своих.
И даже еще раньше. Младенцы лучше запоминают лица своей расы, чем других. (Откуда мы это знаем? Покажите младенцу какое-нибудь лицо несколько раз, и с каждым разом он будет смотреть на картинку все меньше времени. Теперь покажите вслед за ставшим привычным другое лицо: если он не отличает одно от другого, он едва взглянет на вторую картинку. А вот если младенец распознает, что перед ним что-то новое, он среагирует – ведь это интересно! Отсюда и более долгий взгляд).
Четыре важные мысли о том, как происходит размежевание у детей:
а) Перенимают ли дети предрассудки родителей? Не обязательно. Но сама обстановка вокруг ребенка косвенно подготавливает почву для деления на Мы и Они. Если дети видят вокруг себя лица только одного цвета, то первое, что они замечают в новом лице другого цвета, – как раз другой цвет.
б) Расовая дихотомия формируется в критический период развития. В качестве доказательства этого факта приведем следующее наблюдение: если ребенка усыновили родители другой расы до того, как ему исполнилось восемь лет, то он потом очень точно распознает лица (легко выделяет их индивидуальные черты) расы приемных родителей.
в) Дети ухватывают суть дихотомии безо всяких дурных намерений. Воспитательница в детском саду просто поздоровается: «Доброе утро, мальчики и девочки» – и дети тотчас уловят, что деление мира на мальчиков и девочек более значимо, чем, к примеру, на тех, про кого воспитательница бы сказала: «Доброе утро, те-у-кого-выпал-зуб и те-у-кого-не-выпал». Намеки на дихотомию рассыпаны повсюду, начиная с местоимений «он» и «она»: в некоторых языках личные местоимения имеют настолько превалирующее значение, что даже неодушевленные предметы приобретают почетные признаки принадлежности к мужскому или женскому полу.
г) Деление по расам укореняется в детях навсегда, потому что у родителей, которые очень стараются избежать размежевания, на самом деле плохо это получается. Исследования показывают, что либеральные родители испытывают дискомфорт, обсуждая расовую принадлежность с детьми. Для того чтобы обойти ловушку Свой/Чужой, мама с папой употребляют абстрактные эвфемизмы, которые ничего не значат для ребенка: «Чудесно, что можно дружить со всеми» или «Барни фиолетовый, но мы его любим».
Таким образом, на мощь процесса размежевания указывают: а) скорость и минимальность необходимых мозгу сенсорных стимулов для узнавания и выделения признаков группы; б) бессознательный автоматизм этого процесса; в) присутствие размежевания у приматов; г) склонность группировать по произвольным признакам – для того чтобы потом наделить эти произвольные признаки весомой значимостью.
Мы
Для размежевания Мы и Они, Свои и Чужие характерно преувеличение ценности Нашего мировоззрения: у Нас все правильнее, мудрее, более этично и порядочно, когда дело касается богов/экономики/воспитания/войны. В процессе создания группы Мы гипертрофированно увеличивается значимость произвольных маркеров, а это требует некоторой работы: нам предстоит рационально объяснить, почему наша еда вкуснее, музыка нежнее, а наш язык более поэтичен или логичен.
Кроме чувства превосходства, ощущение Мы строится вокруг совместных обязательств, желания и ожидания общности, а это срабатывает, может быть, еще сильнее. Базовая суть мысленного настроя на Своих выражается в образовании неслучайных кластеров, внутри которых положительные взаимодействия будут чаще ожидаемого. Наиболее рациональная стратегия в однораундовой дилемме заключенного – это предать. Кооперирование возрастает, если в игре неопределенное количество раундов, и тогда репутация игрока тоже имеет значение. Группы по определению играют много раундов, и в них имеются все средства распространить информацию, что кто-то повел себя подло.
Это чувство локтя нетрудно увидеть в экономических играх: игроки проявляют больше доверия, щедрости, помощи по отношению к членам своей группы по сравнению с чужой (даже с минимальной групповой парадигмой, когда игрокам известно, что группирование проведено по условному признаку). У шимпанзе выявляется тот же элемент доверия, когда им приходится выбирать между: а) гарантированной, но не очень вкусной едой и б) вкуснейшей едой плюс необходимостью делиться с товарищем. Шимпанзе выбирают второй вариант, если этот товарищ является партнером по грумингу.
Кроме того, если настроить человека таким образом, чтобы он считал жертву насилия Своим, а не Чужим, то вероятность его вмешательства в ситуацию увеличивается. Футбольные болельщики с большей охотой помогают пострадавшему зрителю, если он одет в майку местной команды.
Повышенная просоциальность у членов группы даже не требует личного взаимодействия. Одно из исследований предлагало респондентам из полярно разных этнических общностей заполнить опросник. Дело происходило прямо рядом с почтовым ящиком, а на опросник уже была приклеена марка, так что оставалось только поставить галочки и опустить его в щель. Так вот, люди чаще это делали, если опросник был в поддержку их этнической группы.
Обязательства по отношению к членам своей группы проявляются в том, что люди чувствуют бо́льшую необходимость что-то менять, если вред нанесен кому-то из Своих, нежели когда пострадал кто-то Чужой. Когда дело касается Своих, люди обычно что-то исправляют в отношении самого пострадавшего и ведут себя более доброжелательно в рамках всей группы. Но часто внутригрупповые исправления принимают форму антисоциального поведения по отношению к Чужой группе. Кроме того, в подобных обстоятельствах чем более виноватым по отношению к группе чувствует себя человек, тем более скверно он ведет себя по отношению к Чужим.
Таким образом, иногда вы помогаете Своим напрямую, а иногда – нанося вред Чужим. Такое поведение поднимает вопрос о внутригрупповой узости интересов: мы хотим, чтобы наша группа процветала или просто чтобы Мы были лучше Их? Если мы принимаем первый сценарий, то нам следует отдать все силы росту абсолютных показателей внутригруппового благосостояния, а что получат Они – не имеет значения. Если мы выбираем второй вариант, то нам нужно максимально увеличить разрыв между Нами и Ними.
Происходит и то и другое. В ситуации антагонистической игры вполне обоснованна стратегия получать больше вместо того, чтобы получать много, при условии, что, скажем, только одна команда может победить и победы с результатами 1:0, 10:0 или 10:9 равнозначны. Интересно, что у ярых болельщиков мезолимбическая дофаминовая система одинаково активируется и при выигрыше своей команды, и когда главный противник проигрывает третьей команде. Тут и злорадство, и ликование, вот уж и вправду «твоя беда – моя победа!».
Проблемы возникают, когда неантагонистическая игра воспринимается как антагонистическая (победитель-забирает-все). Довольно глупо считать себя победителями в третьей мировой войне, если в результате победы у Нас останется два домика-развалюхи и три лучинки, а у Них – всего один домишко и одна лучинка. Такой образ мыслей привел к кошмарным последствиям во время Первой мировой войны. У Антанты было больше ресурсов, и тогда британский главнокомандующий Дуглас Хейг объявил стратегию «систематических потерь», требуя от своих войск непрерывного наступления вне зависимости от количества убитых англичан – только чтобы немцы все время несли как минимум такие же потери.
Итак, чувство внутригрупповой общности больше сосредоточено на Нас, побивающих Их, чем на Нас, просто процветающих. В этом суть того, что мы готовы терпеть неравенство во имя лояльности. Соответственно, если у участников эксперимента заранее освежить чувство лояльности, то усилятся внутригрупповой фаворитизм и идентификация с группой, и прямо противоположный результат получим, если перед экспериментом сделать упор на идее равенства.
Внутригрупповая лояльность и фаворитизм тесно переплетены с усиленной эмпатией. Например, когда мы видим испуганные лица, то у нас активируется миндалина – но только если это лица членов группы; лицо испуганного Чужого может даже порадовать – раз Чужому страшно, это же хорошо! Мы говорили об «эмпатической сенсомоторной» реакции, когда у нас напрягается рука при виде того, как руку другого человека колют иголкой. Эта реакция выражена сильнее, если человек, чья рука «пострадала», одной расы с испытуемым.
Как мы уже говорили, люди с большей готовностью предпринимают какие-то действия, чтобы исправить ошибки, допущенные по отношению к Своим, чем по отношению к Чужим. А что случится, если член группы нарушит внутригрупповые нормы?
И в этом случае мы скорее простим Своих, нежели Чужих. Как мы увидим, такое поведение часто требует рационализации: у Нас не получилось из-за неблагоприятных обстоятельств, а у Них – потому что они плохие.
Нечто весьма интересное происходит, если чей-то проступок выставляет напоказ Наше грязное белье и в результате укрепляется негативное мнение о группе. Общегрупповой стыд ведет к строгому показательному наказанию.
Множество подобных ситуаций разворачивается в американском пространстве, с его умствованиями и амбивалентным отношением к расовому равноправию. Представьте себе Руди Джулиани, выросшего в Бруклине среди итало-американцев, в обществе которых господствует организованная преступность (отец Джулиани сидел в тюрьме за вооруженное ограбление, а потом работал на своего шурина, гангстера-ростовщика). Джулиани приобрел всеобщую известность в качестве обвинителя по делу «Пяти семейств» в процессе над «Комиссией», в котором он, по сути, уничтожил нью-йоркскую мафию. У него была особо сильная мотивация разрушить стереотипные представления об «итало-американцах» как синониме организованной преступности. Когда он говорил о завершении дела, то произнес такие слова: «И если этого было недостаточно, чтобы избавиться от предубеждений против итало-американцев, то, наверное, уже ничего не поможет». Если вам нужно получить ярого, не знающего устали обвинителя американской коза ностра, обратитесь к гордому американцу итальянского происхождения, взбешенному стереотипами, порожденными представлениями о мафии.
Примерно такие же мотивы просматриваются у Криса Дардена, афроамериканского прокурора, который выступал сообвинителем на знаменитом процессе Орентала Джеймса (О. Джей) Симпсона. То же самое можно сказать о деле Юлиуса и Этель Розенберг и Мортона Собелла – все трое евреи, которых подозревали в шпионаже в пользу Советского Союза. Открытый процесс вели также два еврея, Рой Кон и Ирвинг Сайпол, и председательствовал в суде тоже еврей, судья Ирвинг Кауфман; все они старались опровергнуть стереотип о евреях как нелояльных интернационалистах. После вынесения смертных приговоров Кауфмана чествовал Комитет американских евреев, Антидиффамационная лига и организация «Евреи – ветераны войн. Джулиани, Дарден, Кон, Сайпол и Кауфман наглядно продемонстрировали, что если вы принадлежите к группе, то поведение какой-то паршивой овцы бросает тень и на вас.
Все это заставляет шире взглянуть на проблему, т. е. на то, как вообще устроено чувство долга и лояльности по отношению к Своим. Один из крайних вариантов такого устройства – лояльность по договору. Речь может идти о договоре в буквальном смысле, как, например, в случае со спортсменами. Когда спортсмен подписывает контракт, от него ожидают, что он будет полностью выкладываться ради интересов команды, а не ради каких-то своих идей. Но эти обязательства имеют предел, т. к. никто, понятное дело, не ожидает от спортсмена, что тот положит жизнь за команду. И когда спортсменов «продают», то они не обязаны, переодевшись в форму новой команды, «сливать» игру, помогая своей бывшей команде. Суть контрактных взаимоотношений состоит именно в возможности безболезненной смены работника и работодателя.
Другой крайний вариант – это, конечно, те ситуации, в которых невозможна замена участников и неприемлем никакой договор. Люди не переходят просто так за деньги от шиитов к суннитам, а иракские курды не переметнутся к финским саами пасти оленей. У такого курда предки в гробу перевернутся, если тот приблизится к северному оленю. Новообращенным жестоко мстят бывшие Свои – вспомните Мериам Ибрагим, которую в 2014 г. приговорили к смерти в Судане за то, что она приняла христианство, – к неофитам с подозрением относится и их новая община. Стабильность и постоянство какой-либо группы являются неотъемлемым элементом ощущения «Мы-Свои». Едва ли вы станете подписывать контракт с бейсбольной командой на основании общности религиозных верований при расплывчатых обещаниях неопределенной зарплаты. Но ощущение «Мы-Свои» зиждется на священных ценностях, когда целое воспринимается больше чем просто сумма его составляющих, где негласные обязательства простираются на поколения и тысячелетия и даже на загробную жизнь, где не так важно, хорошие Мы или плохие, – в этом суть отношений, основанных на вере.
Естественно, все гораздо сложнее. Иногда спортсмен, уходящий в другую команду, воспринимается как изменник. Когда баскетболист Леброн Джеймс уходил из Cleveland Cavaliers, домашней команды Кливленда, его поступок сочли предательством, но, как только он решил вернуться, это было вроде Второго пришествия. Люди меняют религию, иммигрируют, ассимилируются и, особенно в США, превращаются в довольно нетипичных Своих – только представьте себе, что, оказывается, бывший губернатор Луизианы Бобби Джиндл, с его сильным южным акцентом и христианскими верованиями, родился в индуистской семье иммигрантов из Пенджаба и получил при рождении имя Пиюш. И задумайтесь об иезуитстве однонаправленной конвертации (простите мне ужасную фразу): мусульманские фундаменталисты казнят Мериам Ибрагим за переход в христианство из ислама и в то же время заставляют других под дулом пистолета переходить в ислам.
В силу природы внутригрупповых отношений взаимодействия человека с государством часто становятся предметом горячих дебатов. Считать ли такие взаимодействия контрактными? Люди платят налоги, подчиняются законам, служат в армии, а государство обеспечивает им социальную поддержку, строит дороги, оказывает помощь в случае природных катастроф. Или мы имеем дело с высшими ценностями? Люди готовы на слепое подчинение, а государство дает им ощущение Отчизны. Если так, то немногие из такой Отчизны задумываются, что, реши аист оставить их где-то в другом месте, они бы столь же истово принялись защищать иной символ исключительности, по-другому чеканили бы гордый шаг на парадах.
Они
Подобно тому как мы стереотипно воспринимаем Своих, наше отношение к Чужим тоже укладывается в определенные стандарты. В типичном случае мы о Них думаем, что они опасны, злонамеренны и им нельзя доверять. Возьмем в качестве любопытного примера образ инопланетян в фильмах. Из почти сотни фильмов на эту тему, начиная с картины Жоржа Мельеса «Путешествие на Луну» 1902 г., около 80 % рисуют инопланетян злобными, хотя оставшиеся 20 % – нейтральными или доброжелательными. В экономических играх люди подсознательно относятся к игрокам других национальностей с меньшим доверием и меньше ожидают ответных положительных действий. Белые люди оценивают лица афроамериканцев как более угрожающие, а лицо неопределенной расы с угрожающим выражением будет с большей вероятностью отнесено к чужой расе. Если участники экспериментов – люди белой расы и их специально настроили перед опросами, показывая лица черных (но не белых) нарушителей, то они будут с большей готовностью поддерживать и защищать белых (а не черных) малолетних преступников, которых судят наравне со взрослыми. Подсознательное восприятие Чужих как злонамеренных может принимать поразительно абстрактные формы: бейсбольные болельщики преуменьшают расстояние до стадиона команды противника, а американцы, которые недолюбливают мексиканских иммигрантов, занижают расстояние до Мехико.
Но Чужие вызывают не только обычные недобрые чувства, иногда эти чувства принимают вид отвращения. Вернемся к головному мозгу: островковая кора у животных отвечает за вкусовое отторжение – «не ешь негодные продукты», а у людей ее репертуар расширяется и включает в себя еще и моральное и эстетическое отвращение. Картинки с изображениями наркоманов или бездомных активируют не миндалину, а островок.
Изначально островок со своей задачей вызывать отвращение не имел никакого отношения к чьим-то мировоззренческим взглядам: его эволюционно установленная роль – чувство отвращения в ответ на неприятные запахи и вкусы. Маркеры, определяющие Своих и Чужих, перекидывают мостик для этого перехода. В отвращении к Чужим – которые едят особую еду (мерзкую, или священную, или супервкусную), или смердят на всю округу, или одеты неподобающим образом, – явно торчат уши непосредственного вмешательства островка. По словам психолога Пола Розина из Пенсильванского университета, «отвращение служит клеймом для всего этнического или внегруппового». Если мы установили, что Они едят мерзкие продукты, то по инерции мы распространим отвращение и на Их, скажем, мораль и этику.
Отвращение при размежевании объясняет некоторые индивидуальные различия в степени этого разделения на Мы и Они. У людей с сильно выраженным негативизмом по отношению к иммигрантам, иностранцам, группам с социально аномальным поведением низкий порог межличностного отвращения (т. е. им трудно заставить себя надеть одежду Чужого или сесть на еще теплый стул, с которого только что встал кто-то из Них).
Некоторые Чужие кажутся уморительными, т. е. являются предметом насмешек, сарказма, неприязни, их дразнят. Когда такие аутсайдеры передразнивают членов Нашей группы, то это оружие слабых, способ уколоть сильных и заглушить горечь подчиненного положения. Когда же члены Нашей группы дразнят аутсайдеров, это делается для того, чтобы укрепить негативные стереотипы и упрочить иерархию. В соответствии с этим людям с высокой ориентацией на социальное доминирование (которые одобряют иерархию и групповое социальное неравенство) с большей вероятностью понравится подшучивание над Чужим.
Чужие часто видятся как люди более простые, с незатейливыми эмоциями, они, как представляется, хуже чувствуют боль, и общество у них более однородное. Дэвид Берреби в своей великолепной книге «Мы и Они: Наука самоидентификации» (Us and Them: The Science of Identity) дает этому поразительный пример. Он показывает, что у любой элиты, будь то античный Рим, средневековая Англия, императорский Китай или довоенная Америка, существует стереотипное оправдание рабства: раб – человек простой, наивный, не способный к самостоятельной жизни.
Основные положения эссенциализма состоят в том, что Они представляются однородной массой безликих единиц, и если Мы являемся отдельными характерами, то каждый из Них воспринимается как неотличимая от других незыблемая и примитивная сущность. Такой образ мыслей подогревается длинной историей напряженных отношений с Чужими: «Так всегда было, значит, будет так и дальше». Вследствие подобных идей и ограничиваются контакты с Чужими: ведь чем больше контактов, тем больше накапливается примеров, опровергающих стереотипы. Но ограниченность контактов в принципе не так существенна, что видно из взглядов эссенциалистов на противоположный пол.
Таким образом, мы видим Чужих в определенном свете: они злобные и страшные, отвратительные и отталкивающие, примитивные и одинаковые.
Думать о Чужих и чувствовать Чужих
Насколько наши мысли о Чужих являются попыткой рационализировать и объяснить наши чувства по отношению к ним? Вернемся к взаимодействию между разумом и эмоциями. Размежевание Мы/Они легко поддается интеллектуальному объяснению. Джон Джост из Нью-Йоркского университета изучил один из аспектов этой проблемы: он рассмотрел, какими интеллектуальными кульбитами сильные мира сего оправдывают существующее неравенство. Интеллектуальная гимнастика используется и в тех случаях, когда негативное мнение о стереотипных Чужих должно как-то учесть ту или иную привлекательную знаменитость из Них, или хорошего соседа из Чужих, или Чужого, который спас вашу задницу: «Ну да, этот Чужой совсем другой» (за чем, без сомнения, последует похвала себе за широту взглядов).
Некая умственная изворотливость требуется, впрочем, и для того, чтобы начать рассматривать всех Чужих как угрозу. Если кажется, что приближающийся Чужой сейчас вас ограбит, то это попахивает аффектом и некоторой ограниченностью ума. Но страх, что Чужие заберут у нас работу, контроль над нашими банками, испортят нам наследственность, превратят наших детей в гомосексуалов и т. д., требует уже большего – ориентированных на будущее знаний из экономики, социологии, политических наук, а также лженаук.
Таким образом, размежевание рождается из когнитивных способностей к обобщению, воображению будущего, умению делать заключения о скрытых мотивах, использованию языка для сверки этих знаний с мнениями остальных Своих. Как мы видели, другие приматы не только убивают Чужих особей, но и имеют негативные ассоциации с Чужими в целом. Тем не менее ни один примат не убивает во имя идеологии, теологии или эстетики.
Конечно, рассудочная деятельность, обслуживающая размежевание, важна, но в основе его лежат эмоции и бессознательные, автоматические процессы. Как писал Берреби, «разделение на стереотипы не есть результат ленивого сознания, которое ищет коротких путей. Оно вообще не имеет отношения к сознательному осмыслению». Бессознательный автоматизм порождает заявления вроде: «Не знаю почему, но то, что Они делают, – плохо, и все тут». Работа Джонатана Хайдта из Нью-Йоркского университета показала, что в подобных обстоятельствах мыслительный процесс является оправдательной рационализацией эмоций и интуитивных движений постфактум, ведь нужно убедить себя, что вы и вправду разобрались, что к чему.
Автоматизм размежевания виден по той скорости, с которой включаются миндалина и островок: мозговой аффект предшествует осознанию, а иногда до осознания дело вообще не доходит, как это происходит при подсознательном восприятии стимулов. Еще одно указание на эмоциональную природу размежевания – ситуации, когда никто не знает первопричины предубеждения. Пример – история каготов, небольшого сообщества, живущего во Франции: гонения на них начались еще в XI в. и продолжались аж до XX. Каготов выселяли за пределы деревень, заставляли одеваться определенным образом, сидеть отдельно от всех в церкви, доверяли им только тяжелую физическую работу. А ведь они никак не отличались ни внешне, ни по религиозным убеждениям, ни по языку и акценту, ни по именам; никто не знает, почему они стали париями. Может быть, они были потомками арабских солдат периода мавританского владычества в Испании и поэтому их считали ниже христиан. А может быть, они были первыми христианами и дискриминацию запустили не-христиане. Никто не знает, как именно нагрешили предки каготов. Никто также не сможет распознать кагота вне определенной коммуны. Во время Французской революции каготы сжигали документы, уничтожая свидетельства своей групповой принадлежности.
Этот автоматизм проявляется и другим образом. Представьте себе человека, одержимого ненавистью к целому ряду групп Чужих. Объяснений такого явления два.
Вариант 1: он тщательно все обдумал и заключил, что торговый устав группы А наносит вред экономике, и, по чистому совпадению, он одновременно верит, что предки группы Б были богохульниками и – опять же совершенно случайно – что группа В недостаточно рьяно раскаивается в участии их дедов в войне, плюс он воспринимает членов группы Г как слишком напористых, а его плохое мнение о группе Д связано с тем, что в ней не чтут семейные ценности. Всякой группе Чужих он навешивает отдельный ярлык, каждый раз по случайности отрицательный.
Вариант 2: человека с авторитарным характером выбивает из колеи столкновение с новым, двусмысленным взглядом на иерархию; здесь уже не понадобится серия рациональных умозаключений. Теодор Адорно, который в поисках корней фашизма сформулировал основные положения о подобном авторитарном характере. Те люди, у которых есть предубеждение против какой-то одной Чужой группы, склонны к предубеждениям против других Чужих, и в основе этого лежат причины эмоционального свойства.
Вариант 1: он тщательно все обдумал и заключил, что торговый устав группы А наносит вред экономике, и, по чистому совпадению, он одновременно верит, что предки группы Б были богохульниками и – опять же совершенно случайно – что группа В недостаточно рьяно раскаивается в участии их дедов в войне, плюс он воспринимает членов группы Г как слишком напористых, а его плохое мнение о группе Д связано с тем, что в ней не чтут семейные ценности. Всякой группе Чужих он навешивает отдельный ярлык, каждый раз по случайности отрицательный.
Вариант 2: человека с авторитарным характером выбивает из колеи столкновение с новым, двусмысленным взглядом на иерархию; здесь уже не понадобится серия рациональных умозаключений. Теодор Адорно, который в поисках корней фашизма сформулировал основные положения о подобном авторитарном характере. Те люди, у которых есть предубеждение против какой-то одной Чужой группы, склонны к предубеждениям против других Чужих, и в основе этого лежат причины эмоционального свойства.
Самое сильное подтверждение того факта, что основой размежевания служат эмоции и бессознательный автоматизм, состоит в возможности манипулировать рациональными рассуждениями на тему Чужих на подсознательном уровне. В приведенном в разделе «Мы» примере те испытуемые, которых заранее настроили на «лояльность», пересаживались поближе к Своим и подальше от Чужих, а те, которых настроили на «равенство», поступали наоборот. В другом исследовании испытуемым предложили слайд-шоу с сухими, самыми общими сведениями о стране, про которую они ничего не знали («А что, есть страна с названием Молдова?»). При этом между слайдами со скоростью ниже уровня восприятия одной половине группы показывали фото людей с приятными выражениями лиц, а другой половине – с неприятными. В результате у первой половины группы сложилось более положительное мнение о стране, чем у второй.
В реальном мире сознательной оценкой Чужих тоже можно манипулировать на подсознательном уровне. Один важный эксперимент. Утренних пассажиров из «белых» предместий Бостона на разных станциях просили заполнить опросник об их политических взглядах. При этом на половине станций находились двое молодых мексиканцев, опрятно одетых, которые, прежде чем войти в поезд, тихо разговаривали между собой по-испански. Затем пассажиры заполняли второй опросник.
Поразительно, но присутствие пары мексиканцев заставило людей с бо́льшим энтузиазмом поддерживать снижение легальной эмиграции из Мексики и утверждение английского языка в качестве официального. Пассажиры также настойчивее протестовали против амнистии нелегальных иммигрантов. Манипуляция оказалась выборочной, она никак не повлияла на отношение к американцам – выходцам из Азии или Африки, а также переселенцам с Ближнего Востока.
А как насчет такого примера удивительной манипуляции размежеванием на глубоко подсознательном уровне: в период овуляции область распознавания лиц у женщин активируется сильнее, чем в другие фазы цикла, при этом (эмоциональная) вмПФК особенно сильно возбуждается в ответ на мужские лица. Карлос Наваррет из Мичиганского университета продемонстрировал, что белые женщины в период овуляции выказывают более негативное отношение к мужчинам-афроамериканцам. Таким образом, интенсивность размежевания модулируется гормонами. Наши чувства по отношению к Чужим могут формироваться невидимыми силами, о которых мы даже не подозреваем.
Бессознательность размежевания доходит до формы совсем уж удивительной, почти магической, – веры в то, что сущность людей переносится на неодушевленные предметы или другие организмы. Эти сущностные субстанции могут быть и добрыми, и злыми. Если, например, постирать свитер Джона Кеннеди, то его аукционная стоимость уменьшиться. Но чтобы на том же аукционе продать подороже свитер Берни Мейдоффа, его нужно, наоборот, простерилизовать. Где логика? Ведь на нестираном свитере Кеннеди не сохраняется волшебным образом его президентская суть, а нестираная одежда Мейдоффа не кишит мелкими аморалинками. Магическая передача происходит как-то по-другому: не случайно ведь нацисты убивали зараженных еврейством «еврейских собак» вместе с их владельцами.
Рационализация является, конечно, самым ключевым, базовым связующим элементом осмысления и аффекта. Ярким примером подобной рационализации могут быть т. н. «беременные» бюллетени, появившиеся во время президентских выборов в США в 2000 г. Тогда у всего народа, голосовавшего за Ала Гора, на устах были эти «беременные» бюллетени, пока Верховный суд не выбрал Джорджа Буша-младшего. Если кто пропустил этот цирк, напомню: в бюллетене голосующий должен пробить перфоратором дырочки для обозначения своего выбора; «беременный» бюллетень – это когда дырочка пробилась не полностью. Куда девать эти недопробитые бюллетени, можно ли их признать недействительными, хотя совершенно очевидно, за кого человек отдал голос? Естественно, что за одну миллисекунду до того, как поднялась шумиха по поводу этих «беременных» бюллетеней, наши доморощенные умники думать не думали, какое отношение эти бюллетени имеют к партии Рейгана, к упадку экономики, к программам «Великое общество». Зато через секунду после обнародования проблемы «беременных» бюллетеней каждая партия с жаром принялась рассуждать, почему взгляды оппонентов, Чужих, угрожают священным идеям материнства, яблочного пирога и памяти битвы за Аламо.
Во многих случаях бессознательное размежевание оправдывают и рационализируют с помощью т. н. склонности к подтверждению своей точки зрения: мы вспоминаем доказывающие, а не отрицающие аргументы; используем методики, которые должны подтвердить, а не опровергнуть нашу гипотезу, скептически оцениваем те результаты, которые нас не устраивают.
Кроме того, манипулирование бессознательным размежеванием влияет на процесс подбора аргументов. В одном из исследований шотландские студенты должны были прочитать про игру, в которой шотландские игроки справедливо или несправедливо обошлись с английскими. Студенты (а они были шотландцами, не забываем), которые читали о предвзятости шотландцев, стали еще увереннее поддерживать положительный образ шотландцев и отрицательный образ англичан, оправдывая таким способом предвзятость шотландских игроков.
Наша мысль бежит вдогонку за эмоциями, принужденная выискивать факты и фактики, фабриковать логичные оправдания, чтобы удовлетворительно истолковать Нашу нелюбовь к Ним.
Люди из разных Групп друг с другом и разные Группы друг с другом
Из всего вышеизложенного вытекает, что мы склонны считать группу Своих состоящей из благородных, лояльных, интересных личностей, которые если и совершают нехорошие поступки, то только из-за неблагоприятных обстоятельств. Чужие же, напротив, видятся противными, нелепыми, неумными, однообразными, безликими существами. Эти взгляды поддерживаются интеллектуальным рационализаторством, следующим за интуицией.
Такова картина мыслей индивида, занятого в уме делением на Своих и Чужих. Взаимоотношения между группами обычно более насыщены соперничеством и агрессивностью, чем просто отношения между одним из Нас и одним из Них. Райнхольд Нибур так писал во время Второй мировой войны: «Группа высокомернее, лицемернее, эгоистичнее и беспощаднее в защите своих интересов, чем люди по отдельности». Часто уровень агрессивности внутри и вне группы имеет противоположный знак, т. е. инверсивен. Иначе говоря, в группах, у которых очень враждебные отношения с соседями, внутренний конфликт часто сведен к минимуму. Или наоборот: группы, члены которых слишком заняты ссорами между собой, элементарно не имеют возможности сосредоточить враждебность на Чужих.
И самый важный вопрос: случайна ли эта инверсивность? Должно ли сообщество поддерживать свой внутренний мир, чтобы успешно организовывать внешнюю крупномасштабную враждебную кампанию? Обязано ли общество бороться с убийствами ближних ради проведения политики геноцида? Или, если перевернуть причинно-следственную связь, укрепит ли внешняя угроза со стороны Чужих сотрудничество среди Своих? Именно такие взгляды продвигал не раз уже упоминавшийся Сэмюель Боулз из Института Санта-Фе; он сформулировал их в труде «Конфликт: Повитуха альтруизма» (Conflict: Altruism’s Midwife). К этому мы еще вернемся.
Уникальные черты деления на мы и они у людей
Несмотря на то что другие приматы тоже выказывают отдельные элементы размежевания, человек в своей уникальности достиг по этой части стратосферы. В данном разделе я буду рассказывать о том, что:
а) мы все принадлежим к многообразным категориям Своих, и их относительная значимость может очень быстро меняться;
б) группы Чужих не одинаковы и их классификация у нас в голове устроена сложно; разные типы Чужих вызывают разные реакции;
в) нам часто неловко делить людей на Своих и Чужих и мы пытаемся скрыть свою приверженность этому разделению;
г) культурные механизмы могут как сгладить, так и обострить такое разделение.
Множественность Своих
Я отношусь к позвоночным, млекопитающим, приматам, человекообразным, людям, мужчинам, ученым, левшам, страдальцам от светового чихательного рефлекса, фанатам сериала «Во все тяжкие» и болельщикам висконсинской команды по американскому футболу Green Bay Packers. Каждая их этих категорий является основанием для разделения на Мы и Они. При этом важно, что значимость каждого из Мы постоянно меняется: если в соседний дом заселится какой-нибудь осьминог, то я почувствую к нему неприязнь из-за того, что у меня есть позвоночник, а у него нет, но антипатия может трансформироваться в дружбу, если вдруг окажется, что в детстве он тоже любил играть в жмурки.
Мы принадлежим к самым разным категориальным группам Мы/Они. Иногда одна группа подменяет другую: например, если раздел проходит по категории «разбираюсь / не разбираюсь в черной икре», то эта же линия раздела указывает на группирование по категории социоэкономического статуса.
Как мы заметили, ключевым элементом принадлежности к разнообразным группам Своих является легкость, с которой мы выбираем приоритетную принадлежность. Знаменитый эксперимент, продемонстрировал мощь стереотипных представлений о способностях женщин-азиаток к математике. Считается, что азиаты способны к математике, а женщины – нет. Перед экзаменом половину участниц настроили на мысль, что они азиатки, – и их отметки улучшились. Другую половину настроили на гендерную принадлежность. И их отметки за экзамен ухудшились. И даже больше: уровень активности в участках коры, вовлеченных в решение математических задач, менялся соответствующим образом.
Мы также осознаем, что и другие принадлежат к различным категориям Своих и тоже переключают внимание на наиболее значимые в конкретный момент категории. Неудивительно, что большое количество литературы на эту тему посвящено расовым вопросам, причем в основном обсуждается, насколько процесс размежевания на Своих и Чужих подавляет все остальные процессы.
Первичность расы интуитивно очевидна. Прежде всего расовые признаки биологические и они сразу видны, отсюда неизбежно следует цепь однобоких рассуждений. Тут же сами собой возникают мысли и об эволюции: люди развивались в таких условиях, где именно цвет кожи указывал, что тот, другой человек – Чужой. Важность категории «раса» просматривается во всякой культуре: поразительно высокий процент культур предлагает статусное деление по признаку цвета кожи; в этот процент входят и традиционные культуры (до их контакта с Западом), в которых – с немногочисленными исключениями вроде айнов, низкоранговой малой народности Японии, – более светлый оттенок кожи означает и более высокий статус как внутри групп, так и по межгрупповой иерархии.
Но такие интуитивные выводы ненадежны. Во-первых, раса – пусть она и обусловлена некоторым образом биологически – все же является биологическим континуумом, а не отдельной категорией: например, генетическая изменчивость в пределах одной расы, как правило, так же велика, как и межрасовая, если вы, конечно, не делаете выборку предвзято. Это становится очевидным, если посмотреть на диапазон вариаций, связанных с расой: сравните сицилийца со шведом или сенегальского фермера с эфиопским пастухом.
«Эволюционный» аргумент тоже не выдерживает критики. Расовые различия, появившиеся в процессе эволюции сравнительно недавно, не очень значимы для размежевания. Самым Чужым для наших предков охотников-собирателей был человек, который приходил из поселения, отстоящего на день-два пути, тогда как до ближайшего человека другой расы добираться пришлось бы за тысячи верст; таким образом, с эволюционной точки зрения встречи с людьми «другого цвета» мало что объясняют.
Не получается также свести расы в устойчивую, биологически обоснованную систему. Согласно переписи населения в США, в разные исторические моменты мексиканцы и армяне относились к отдельным расам; южные итальянцы считались иной расой, нежели северные европейцы; человек с одним черным прапрадедушкой и семью белыми прародителями считался белым в Орегоне и черным во Флориде. Мы имеем дело с расой как с культурным, а не биологическим феноменом.
Учитывая все эти факты, неудивительно, что расовая дихотомия Мы/Они регулярно перекрывается делениями по другим признакам. Чаще всего этот признак – половой. Вспомним, что труднее избавиться от условно-рефлекторного страха, выработанного на лица «чужой» расы, чем на лица «своей». Наваррет продемонстрировал, что это происходит только с мужскими лицами; значимость бессознательной классификации по категории «пол» в данном случае перевешивает ее же по расовому признаку. Возраст как признак тоже сильнее расового. Даже профессия иногда оказывается важнее: например, по данным одного исследования, белые участники эксперимента продемонстрировали бессознательное предпочтение белых политиков черным спортсменам… Но! Этот результат был получен после того, как участников настроили на мысли о расовой принадлежности; а если их настроить на мысли о профессии, то они уже предпочтут черных спортсменов, а не белых политиков.
Значимость расовой принадлежности для размежевания снижается и в том случае, если применить незаметную переклассификацию, перекатегоризацию. Одно из исследований предлагало респондентам фотографии лиц, белых и черных, сопровождавшиеся тем или иным утверждением. Затем испытуемых просили вспомнить, какое утверждение какому лицу соответствует. Таким образом выявлялось бессознательное разделение по категории «раса»: даже если респондент неверно соотносил лицо и высказывание, раса угадывалась правильно. Затем респондентам дали то же самое задание, только одна половина людей – опять и чернокожих, и белых – на фотографиях была одета в желтые рубашки, а другая – в серые. На этот раз респонденты путали лица, больше внимания обращая на цвет рубашки.
В своем превосходном исследовании Мэри Уилер и Сьюзен Фиске из Принстонского университета изучили активацию миндалины при взгляде на лицо другой расы; по ходу работы они выяснили, как происходит переключение между категориями. Участники одной группы должны были найти на фото лица некую точку; лица «чужой» расы в этом случае не активировали миндалину, т. е. лицо как таковое не анализировалось. Вторую группу попросили оценить возраст лица на фотографии – старше оно или младше определенных лет. Реакция области миндалины на лица другой расы оказалась увеличена: осмысление по категории расы было подкреплено осмыслением по категории возраста. В третьей группе респондентам перед показом картинки с лицом демонстрировали картинку с овощем; участникам нужно было предположить, понравится ли человеку этот овощ. Миндалина опять не отреагировала на «чужое» лицо.
В голову приходят сразу два объяснения результатов этого эксперимента:
а) Отвлекается внимание. Респонденты слишком сосредоточены, скажем, на моркови, чтобы проводить деление по категории расы. Это напоминает эффект сосредоточенности на поиске точки.
б) Происходит перекатегоризация. Вы смотрите на «чужое» лицо, размышляя, какая еда нравится его обладателю. В голове возникает образ человека в магазине, или в ресторане, или у себя на кухне, и вы представляете, как он получает удовольствие от еды… Другими словами, вы думаете о человеке как об отдельном индивиде. Такая интерпретация кажется весьма приемлемой.
Но перекатегоризация происходит и в реальном мире, причем бывает, что при обстоятельствах жестоких и неожиданных:
В битве при Геттисберге генерал армии конфедератов Льюис Армистед вел в атаку свое войско и был смертельно ранен. Упав на землю, он подал тайный масонский знак в надежде, что какой-нибудь брат-каменщик его заметит. И действительно, поданный знак заметил не кто иной, как офицер армии Союза – Генри Харрисон Бингхэм; он отвез раненого противника в полевой госпиталь своей армии, сохранил его имущество. В тот момент размежевание Мы/Они по категории «масон/не-масон» перевесило по значимости деление на «сторонник Союза/конфедерат».
Приведем еще один пример переключения между категориями размежевания из времен войны Севера и Юга. В обеих армиях служили выходцы из Ирландии. Обычно они выбирали, за кого воевать, случайным образом – просто чтобы научиться военному делу в какой-нибудь, как они считали, короткой военной стычке; в голове они держали мысль вернуться в Ирландию опытными вояками и принять участие в войне за независимость своей родины. Перед сражениями они прикрепляли к головным уборам зеленые веточки, так что, случись им умереть или упасть ранеными на поле боя, условность ничего не значащего для них деления американских войск отошла бы на второй план, а соплеменники-ирландцы могли бы узнать их и помочь. Зеленая веточка в качестве зеленой бороды (помните?) – да-да, именно так!
События Второй мировой войны тоже полны примерами подобного мгновенного переключения между категориями Мы и Они. Британские тайные агенты похитили на Крите немецкого генерала Генриха Крайпе, а потом совершили одиннадцатидневный марш-бросок к побережью, чтобы доставить его на британский корабль. Однажды группа увидела вдалеке снежные вершины самых высоких гор на Крите; Крайпе пробормотал вполголоса по-латыни первые строчки оды Горация о снежных вершинах. Британский командир Патрик Ли Фермор подхватил известные стихи. И тут оба осознали, что, по словам Фермора, «они испили из одного источника». Перекатегоризация. Ли Фермор лично перевязывал раны генерала и обеспечивал ему безопасность на время марш-броска. Они поддерживали связь и после войны, а греческое телевидение организовало им встречу несколько десятилетий спустя. «Никаких обид», – прокомментировал Крайпе и похвалил Ли Фермора за умелое проведение «сложной и опасной боевой операции».
Еще давайте вспомним Рождественское перемирие во время Первой мировой войны. Во время перемирия солдаты с обеих сторон целый день пели, молились и веселились вместе, играли в футбол, дарили друг другу подарки, а их командиры по обеим сторонам линии фронта старались продлить перемирие. Понадобился один лишь день, чтобы категория «британцы против немцев» подчинилась более значимой категории – «все, кто в окопах, против тыловых офицеров, отправляющих нас убивать друг друга».
Таким образом, дихотомия Мы/Они может изжить себя до размеров вопроса в исторической викторине, как это произошло с каготами, а может сдвинуться в ту или иную сторону в результате прихотей в переписи населения. Вот что самое важное – у нас в голове существует множество категорий Своих, и значимость тех, что кажутся нерушимыми и незыблемыми, способна при определенных условиях испариться в мгновение ока.
Бездушный и/или некомпетентный
И сумасшедший бездомный, бормочущий невнятные слова, и успешный бизнесмен из «второсортной» этнической группы – оба могут восприниматься как Они. Но здесь исключительно важно, что разные категории Чужих будят в нас разные эмоции, уходящие корнями в разную биологию страха и отвращения. Приведу один пример: лица, вызывающие страх, заставляют нас смотреть на них внимательнее и напряженнее, активируют зрительную кору; эффект от вида омерзительных лиц – прямо противоположный.
У нас в голове сосуществует целый ряд классификаций, как соотносить себя с разными группами Чужих. С некоторыми Чужими все просто. Представьте себе, например, колоритного типа, который оказывается плохим сразу по всем классификациям: бездомный наркоман, которого выгнала жена, не вынеся бесконечных побоев, и который сегодня грабит стариков. Бросим его под вагонетку! Люди с легкостью пожертвуют одной такой со всех сторон никчемной личностью ради пятерых Своих.
А как быть с теми, кто вызывает более сложные чувства? Гигантской вехой в решении этой проблемы стала работа Фиске, в которой исследовательница ввела понятие «модель содержимого стереотипов». Весь данный параграф посвящен этой работе.
Мы склонны классифицировать Чужих по двум измерениям: «теплота» (передо мной друг или враг, доброжелатель или злопыхатель?) и «компетентность» (насколько эффективно человек или группа людей осуществляют свои намерения?).
Оба измерения независимы друг от друга. Попросите группу респондентов оценить человека, о котором у них есть только минимальная информация. Если участникам эксперимента предварительно намекнуть на статус этого человека, то это повлияет на оценки по оси компетентности, но не теплоты. А если напомнить о возможном соперничестве – то получим сдвиг оценок по другой оси. Эти две оси делят поле на четыре квадрата, т. е. мы получаем таблицу с двумя рядами и двумя колонками. Некоторые группы мы оцениваем высоко и по оси компетентности, и по оси теплоты – это, естественно, Мы. Американцы обычно включают в эту группу добрых христиан, афроамериканских профессионалов и средний класс.
Другой крайний вариант, с низкими показателями теплоты и компетентности, – это наш бездомный бандит-наркоман. Обычно в квадрат «низкая теплота / низкая компетентность» респонденты вписывают бездомных, людей, сидящих на социальных пособиях, нищих всех мастей.
Затем есть квадрат «высокая теплота / низкая компетентность»: это душевнобольные, люди с ограниченными возможностями, старики. Остается область «низкая теплота / высокая компетентность». В соответствии с этим стереотипом люди в развивающихся странах воспринимают носителей европейской культуры, которая когда-то над ними главенствовала, а американские меньшинства – белое население. В белой Америке так относятся к американцам азиатского происхождения, в Европе – к евреям, в Восточной Африке – к индопакистанцам, в Западной Африке – к ливанцам, а в Индонезии – к этническим китайцам (и в меньшей степени – бедняки к более богатым людям повсеместно). К этому обычно прибавляется: они холодные, жадные, хитрые, зловредные, держатся друг друга и ни с кем не знаются, не ассимилируются и непонятно кому лояльны – но черт побери, деньги они зарабатывать умеют, и если с вами стряслось что-то серьезное, то обязательно идите к тому из них, который доктор.
Каждому из квадратов соответствуют определенные эмоции. Квадрату «высокая теплота / высокая компетентность» (т. е. Своим) соответствует гордость. Паре «высокая теплота / низкая компетентность» – жалость. В случае «низкой теплоты / высокой компетентности» – зависть. Набор «низкая теплота / низкая компетентность» вызывает отвращение. Посадите кого-нибудь в нейросканер и покажите ему фотографии людей, попадающих в квадрат «низкая теплота / низкая компетентность»: вы увидите активацию миндалины и островка, но не области распознавания лиц или (эмоциональной) вмПФК – это тот же самый профиль активации, который наблюдается, когда человеку показывают что-то отвратительное. (Хотя, повторю еще раз, эта закономерность меняется, если у людей на фотографиях появляется индивидуальность, т. е. когда респондентов просят предположить, какая еда понравится этому бездомному на фото помимо «того, что он найдет на помойке».) И наоборот, взгляд на фотографию с человеком «низкой теплоты / высокой компетентности» или «высокой теплоты / низкой компетентности» активирует вмПФК.
Между крайними случаями располагаются свои поля эмоций. Если к человеку испытываешь нечто среднее между жалостью и гордостью, то возникает желание ему помочь. Если мы мечемся между жалостью и отвращением к кому-то, то нам захочется отодвинуться и унизить его. А пространство между завистью и отвращением явится ареной наших самых злобных нападок.
Больше всего меня занимает тот момент, когда система категорий меняется. Самым показательным случаем этого рода является перенесение статуса человека из квадрата «высокая теплота / высокая компетентность» (ВВ) в другой. Рассмотрим все варианты.
ВВ переносится в ВН: это происходит, когда мы наблюдаем старение родителей; такие события вызывают острейшее желание защитить.
ВВ переходит в НВ: скажем, вдруг обнаружилось, что ваш старинный бизнес-партнер воровал у компании все это время. Предательство.
И редкий случай перехода ВВ в НН: у вас есть приятель на работе, он младший партнер в вашей юридической фирме, но что-то случилось – и он стал бездомным. Вы чувствуете отвращение и недоумение – как такое могло произойти?
Очень любопытны и другие переходы из категории в категорию. Так бывает, когда ваше представление о человеке ВН меняется и теперь вы относите его к НН: вы, скажем, каждое утро приветствовали дворника по дороге на работу и тут вдруг узнали, что он считает вас дураком. Неблагодарный какой!
Посмотрим на переход из НН в НВ. Во времена моего детства, пришедшегося на 1960-е гг., средний американец воспринимал японцев как НН – последствия войны порождали неприязнь и презрение; «сделано в Японии» относилось к дешевым пластиковым безделушкам. А потом вдруг «сделано в Японии» стало символом победы на рынке машин и производства стали. Вот это да! Ощущение тревоги, будто вас застигли спящим на посту.
Происходит и переход из НН в ВН. Подобное случится, если бездомный бродяга найдет кошелек и будет из кожи вон лезть, чтобы вернуть его хозяину. В этот момент вы понимаете, что бродяга оказался порядочнее половины ваших друзей.
Для меня самый большой интерес представляет переход группы или отдельного человека из НВ в НН, что высвобождает злорадство, злобное ликование и торжество, язвительность и сарказм. Я помню, как в 1979 г. Нигерия национализировала нефтяную промышленность и в стране поверили (напрасно, как выяснилось), что это принесет стабильность и процветание. Я вспоминаю одного нигерийского телекомментатора, с ликованием возвестившего, что не пройдет и десятка лет, как Нигерия будет высылать благотворительную помощь своему бывшему колониальному властителю, Великобритании (т. е. англичан перевели из НВ в НН).
Ощущением торжества объясняется некий аспект «наказания» человека из квадрата НВ, находящегося вне группы Своих, а именно тенденция сначала снизить его ранг, а потом низвести до НН. Во времена китайской «культурной революции» ненавистную аристократию сначала наряжали в клоунские колпаки и устраивали шествия целых групп таких униженных по улицам разных городов; только после этого их отправляли в трудовые колонии. Нацисты уничтожали бродяг, уже НН, убивая их без всяких церемоний; совсем по-другому они обращались с НВ евреями: заставляли тех надевать унизительные желтые повязки на рукав, сбривать бороды, скрести тротуары зубными щетками на виду у всей толпы. Иди Амин, перед тем как выдворить тысячи НВ индопакистанцев из Уганды, позволил армии убивать, грабить и насиловать их. Процесс превращения НВ Чужих в НН Чужих является причиной самых диких жестокостей в истории человечества.
Перечисленные вариации, как мы видим, намного более сложные, чем когда шимпанзе ассоциирует противника с пауком.
Одна из любопытных черт, присущих человеку, – способность чувствовать уважение, даже чувство товарищества, к врагу. Это мир ставших легендой летчиков Первой мировой войны: «Ах, месье, в другое время я бы с удовольствием обсудил с вами проблемы аэронавтики за бокалом хорошего вина» или «Барон, вы делаете мне честь, сбивая мой самолет».
Это легко понять: они будто были рыцарями, галантно принимавшими смерть на дуэли; их объединяло в группу Своих новое искусство воздушного боя, они парили надо всеми, оставшимися там, внизу. Но удивительный факт – то же самое испытывали бойцы, которые нигде не парили, а были просто пушечным мясом, незаметными колесиками военной машины. Вот слова британского пехотинца, попавшего в мясорубку окопной войны во время Первой мировой: «Там, дома, врага оскорбляют, рисуют на него карикатуры. Я уже устал от всех этих гротескных кайзеров. Здесь мы уважаем храбрых, умелых и находчивых вражеских солдат. У них тоже дома остались любимые, они тоже страдают от грязи, непогоды и горячей стали». Это тихо подает голос Мы, общность с теми, кто прицелился в вас.
А вот еще более странный мир чувств к врагу, различающихся в зависимости от того, какой он: враг экономический или культурный; враг новый или старый, уже привычный; враг далекий или тот, что по соседству, чью угрожающую силу раздувает, преувеличивает близорукий взгляд. Все эти противопоставления имеют самое непосредственное отношение к тому, что покорение Британией соседей-ирландцев представлялось совсем иным, нежели порабощение ею же австралийских аборигенов. Или к тому, как ответил Хо Ши Мин на предложение китайцев помочь Вьетнаму в войне с Америкой: «Американцы уйдут через год или десять лет, а китайцы, если мы позволим им войти, останутся на тысячелетия». А что лучше всего соответствует неразберихе иранской геополитики: тысячелетняя неприязнь Персии к соседям из Месопотамии, или вековой конфликт шиитов и суннитов, или десятилетия ненависти ислама к «Великому Сатане» – Западу?
Обсуждение размежевания Мы и Они не обойдется без описания поразительного явления «ненависти к себе», «презрения к себе», «_______ к себе» (сами вставьте слово из эпитетов, используемых нами по отношению к Чужим). Это происходит, когда Мы начинаем верить в те стереотипы, которыми нас наделяют Они, и теперь уже Мы восхищаемся Ими и предпочитаем группу Их представителей, куда Мы не вхожи. Это явление было продемонстрировано знаменитым «кукольным экспериментом», который еще в 1940-х гг. инициировали психологи Кеннет и Мами Кларк. Они с обезоруживающей ясностью показали, что чернокожие маленькие американцы – равно как и белые – хотят играть не с черными куклами, а с белыми, приписывая им все положительные качества (хороший, красивый). Данный эффект был наиболее выражен у афроамериканских детей в сегрегированных школах; и он стал одним из аргументов в процессе «Браун против Совета по образованию». Согласно результатам ИАТ, от 40 до 50 % афроамериканцев, геев и лесбиянок, а также женщин склонны отдавать предпочтение белым, гетеросексуалам и мужчинам соответственно.
Несколько моих лучших друзей
Феномен «благородного врага» подводит нас к еще одной чисто человеческой особенности. Ни один шимпанзе, дай ему такую возможность, не стал бы отрицать, что сосед ассоциируется у него с пауком. И не ругал бы себя за паучьи ассоциации, не призывал бы друзей бороться с обидными паучьими прозвищами, не учил бы детей никогда не назвать соседских шимпанзят гадким словом «паук». Ни одному шимпанзе не пришло бы в голову заявить, что он не видит различий между Своими и Чужими шимпанзе. А ведь именно это происходит в прогрессивных западных культурах.
Маленькие дети подобны в этом смысле шимпанзе – шестилетка не только хочет играть с такими же, как он (по какому-то своему критерию), но еще и с готовностью об этом скажет. И лишь к десяти годам ребенок поймет, что некоторые чувства и мысли о Чужих лучше высказывать только дома, что мнения о Своих и Чужих зависят от контекста и эмоционально нагружены.
Таким образом, существуют значительные расхождения между тем, что человек говорит о своих убеждениях, и тем, как он поступает, – вспомним, например, насколько сильно могут различаться результаты опросов избирателей и результаты самих выборов. Можно показать разницу между мыслями и поступками экспериментально: в одном пессимистическом для нас исследовании респонденты заявляли, что они с большой вероятностью открыто выступили бы против расистских высказываний. Реально же, когда респондентов ставили в определенную ситуацию, требующую действия, антирасистские показатели сильно снижались (на заметку: это говорит не о расистских убеждениях, а скорее отражает большую значимость социальных запретов по сравнению с этическими и моральными принципами респондентов).
На всех попытках проконтролировать и подавить чувство неприязни по отношению к Чужим заглавными буквами написано – Это Лобная Кора. Как мы видели, если лицо Чужого показывается на экране в течение 50 мс, а это ниже порога осознанного восприятия, то возбуждается миндалина, но если оно «задерживается» на экране больше чем на 500 мс, что достаточно для включения осознания, то за быстрым возбуждением миндалины следует активация префронтальной коры и миндалина «успокаивается». Чем сильнее возбуждение ПФК, особенно «интеллектуального» участка длПФК, тем надежнее замолкает миндалина. Вот так префронтальная кора регулирует эмоции.
Данные по поведению тоже указывают на лобную кору. Например, у людей с одинаковыми расистскими предубеждениями (их уровень оценивали с помощью ИАТ), эти предубеждения «всплывут» в поведении с большей вероятностью, если лобная кора таких людей осуществляет менее эффективный контроль (а его оценивали с использованием абстрактных когнитивных задач).
Мы ввели понятие когнитивной нагрузки, когда решение сложной интеллектуальной задачи снижает результативность при решении последующих задач, и это указание на усиление активности лобной коры. То же самое происходит при процессе размежевания. Белые респонденты лучше справляются с некоторыми поведенческими тестами, если экспериментатор тоже белый; а если у белого испытуемого в присутствии чернокожего экспериментатора те же тесты идут труднее, то у него, как выясняется, и лица других рас, а не только чернокожие будут вызывать повышение активации длПФК.
Когнитивная нагрузка, которая возникает при межрасовом взаимодействии, поддается манипуляции. Если белым участникам исследования до начала работы с чернокожим экспериментатором сказать «Большинство людей пристрастны сильнее, чем они полагают», то эффективность решения задач упадет. В качестве контроля для сравнения давалась установка: «Большинство справляется [с когнитивным тестом при участии лобной коры] хуже, чем они сами ожидают». В этом случае результативность падает не так сильно. Кроме того, если белых респондентов настроить на мысли, от которых за версту несет лобной регуляцией («избегайте предрассудков в межрасовых взаимодействиях»), то они хуже справятся с тестом, чем если их нацелить «на позитивное межкультурное общение».
По-другому устроен контроль поведения у представителей Чужих меньшинств. При взаимодействии с носителями доминантной культуры они, по идее, обязаны быть доброжелательными, чтобы противопоставить свою позитивность воображаемому предубеждению. В одном великолепном исследовании афроамериканских испытуемых предварительно настроили на мысли о расовой или возрастной предубежденности, а затем поместили в ситуацию взаимодействия с белым собеседником. В этой ситуации респонденты делались более разговорчивыми, настойчивее интересовались мнением собеседника, больше улыбались; всего этого не происходило, когда их помещали в ситуацию общения с другим афроамериканцем.
Говоря об исследованиях контроля поведения в условиях взаимодействия с Чужими, нужно подчеркнуть два момента:
Активация лобной коры в межрасовых взаимодействиях может отражать:
а) предубежденность и попытки это скрыть;
б) предубежденность и вытекающее из нее чувство дискомфорта;
в) отсутствие предубежденности и попытки это как-то выразить;
г) еще что-то неизвестное. Активация говорит лишь о том, что для конкретного человека другая раса имеет значение (сознательно или бессознательно), и из-за этого запускается лобная регуляция.
а) предубежденность и попытки это скрыть;
б) предубежденность и вытекающее из нее чувство дискомфорта;
в) отсутствие предубежденности и попытки это как-то выразить;
г) еще что-то неизвестное. Активация говорит лишь о том, что для конкретного человека другая раса имеет значение (сознательно или бессознательно), и из-за этого запускается лобная регуляция.
Наиболее часто в качестве испытуемых в этих тестах выступают студенты, связанные необходимостью выполнять требование учебного курса «Психология 101». Другими словами, выборка респондентов совсем не случайна: и по возрасту – они открыты новому, и по социальному признаку – они принадлежат к университетам, где культурные и экономические различия не столь значительны, как в обществе в целом. В университетах приветствуется этнокультурное разнообразие не только на бумаге, но и в жизни (и даже больше, чем можно представить по выложенным на университетских сайтах фотографиям, с которых на вас в обязательном порядке глядят улыбающиеся и симпатичные студенты всех рас и национальностей, желательно только-только поднявшие глаза от микроскопа, да еще – чтобы убедить сомневающихся – прекрасная девушка-чирлидер, обнимающая какого-нибудь ботаника в инвалидной коляске). И даже при такой выборке подсознательная антипатия к Чужим выше, чем сами студенты готовы признать, – а вот это уже весьма печально.
Управление размежеванием
В каких ситуациях раскол между Своими и Чужими увеличивается или уменьшается? (Используя слово «уменьшается», я имею в виду снижение антипатии к Чужим или некоторое стирание значимости контраста между Своими и Чужими.) Приведем некоторые выводы, разомнемся, так сказать.
Скрытые силы намеков и настроя
Если на скорости ниже порога осознанного восприятия человеку показывают угрожающие лица, то после этого он с большей вероятностью посчитает Чужого угрожающим (а для Своих этого эффекта нет). Зафиксируйте у человека установку на негативные стереотипы Чужих, и в результате вы получите более жесткое размежевание Мы/Они. Описывался эксперимент с музыкальным фоном: у белых респондентов, смотрящих на черные лица, активация миндалины усиливается, если фоном к эксперименту идет рэп, и уменьшается, если проигрывается композиция, ассоциирующаяся с типично негативной «белой» музыкой (дэт-метал). Кроме того, степень подсознательных расовых предубеждений снижается после того, как тестируемых настраивают на контрстереотипы, т. е. показывают лица знаменитостей Чужой расы.
Такая подсознательная фиксация – прайминг – работает в течение секунд или минут, но способна действовать и дольше, а эффект контрстереотипизации наблюдался по меньшей мере сутки. Прайминг может быть чрезвычайно изощренным и абстрактным. Приведем пример, касающийся разницы электроэнцефалограмм (ЭЭГ), которые наблюдаются в ответ на разглядывание лиц Своих и Чужих. В этом исследовании реакция на лицо «чужой» расы уменьшалась, если тестируемый подсознательно чувствовал, что он приближает к себе человека на фотографии, – например, если тянул джойстик на себя (в противоположность движению от себя). И наконец, прайминг не одинаково эффективен для разных аспектов размежевания. Оказывается, что проще воздействовать на показатели теплоты, чем компетентности. А эффекты эти могут быть очень мощными. Выходя за рамки чистой лингвистики, подчеркнем, что «автоматизм» в данном случае не эквивалентен «неизбежности», об этом говорит податливость автоматических ответов (например, реакции миндалины).
Уровень сознания и осознания
Для того чтобы уменьшить степень бессознательных предубеждений, люди прибегают к разным стратегиям. Классическая стратегия состоит в осознании точки зрения другого человека, что стимулирует идентификацию с Чужим. Например, в исследовании, касающемся возрастных предрассудков, участникам эксперимента перед тестом предложили посмотреть на мир с позиции человека старшего поколения: такой метод снизил показатели предрасположенности намного эффективнее, чем простое указание подавлять мысли о возрастных стереотипах. Еще одна эффективная стратегия – сосредоточиться на контрстереотипах. В одном исследовании проводили наблюдение над бессознательными (автоматическими) сексистскими предрассудками: у мужчин подобные предрассудки сглаживались сильнее, когда они представляли себе волевую успешную женщину с положительными качествами, чем когда пытались, согласно инструкции экспериментатора, подавить стереотипный образ. Следующая стратегия – вывести бессознательные предубеждения на сознательный уровень, показать человеку свидетельства его скрытой предрасположенности. Об этих стратегиях мы поговорим подробнее.
Изменение порядка значимости категорий Мы/Они
В этом разделе разбираются разнообразие дихотомий Свои/Чужие и легкость смены наших приоритетов в отношении этих дихотомий: вместо деления по расам мы без проблем переключаемся на деление по цветам рубашек, а в зависимости от предварительного настраивания на расовое или гендерное размежевание у нас меняется результат математических тестов. При подобных сдвигах от одной категории к другой не обязательно что-то существенно меняется; иногда происходит замена «шила на мыло». Например, если европейским мужчинам показать фотографию азиатки, которая красится перед зеркалом, то бессознательные половые предрассудки проявятся сильнее, а если она будет держать палочки для еды – то на первый план выйдут этнические. Чем переводить человека из одной категории Чужих в другую, гораздо предпочтительнее перевести его из Чужих в Свои, для этого нужно сделать упор на схожие черты Своих и Чужих. И тут на сцену выходит…
Контакт
В 1950-х гг. психолог Гордон Олпорт предложил гипотезу контакта. В упрощенном изложении она выглядит так: если Мы и Они окажемся вместе (скажем, подростки из двух враждующих наций в летнем лагере), то неприязнь растворится, схожесть станет важнее различий и все превратятся в Мы. Более корректная формулировка: если Мы и Они окажемся вместе, то при очень определенных условиях может получится нечто вроде первого сценария, но есть вероятность, что ничего не выйдет и ситуация ухудшится.
Вот несколько из упомянутых «очень определенных условий»: с каждой стороны – примерно равное количество человек; ко всем относятся подчеркнуто одинаково; контакт длительный и происходит на нейтральной территории; перед людьми поставлена «суперзначимая» задача, которую все решают сообща и решение которой важно для всех (например, в летнем лагере все расчищают заросшее поле, чтобы устроить себе футбольную площадку).
Эссенциализм и индивидуализация
Этот заголовок возвращает нас к двум моментам, затронутым ранее. Первый: мы склонны воспринимать Чужих как однородное сообщество недалеких людей с устойчивыми негативными характеристиками. Второй: если нам приходится думать о Чужих как об отдельных личностях, то они начинают казаться нам похожими на Своих. Таким образом, индивидуализация служит мощным инструментом для снижения «эссенциалистского» образа мыслей.
Это было продемонстрировало в одном красивом исследовании. Белых респондентов просили заполнить опросник, с помощью которого у них оценивалась степень согласия с расовым неравноправием. Но перед заполнением анкет испытуемых предварительно настраивали одним из двух способов. В первых случае у них подсознательно активировалось эссенциалистское представление о расе как об однородной серой массе: «Ученые установили генетическую основу рас». Другой настрой был антиэссенциалистский: «Ученые установили, что у рас нет генетического фундамента». Первая группа с большей легкостью приняла расовое неравноправие.
Иерархия
Можно предположить, что в условиях жесткой и всепроникающей иерархии размежевание будет более сильным. Необходимость оправдания собственного статуса заставляет верхушку общества награждать нижестоящих стереотипами «высокая теплота / низкая компетентность» (это в лучшем случае) или «низкая теплота / низкая компетентность» (в худшем). Те, кто борется с жизненными тяготами внизу иерархической лестницы, отвечают сильным мира своими типичными представлениями о них, как людях с «низкой теплотой / высокой компетентностью», что является бомбой замедленного действия. Фиске изучила вопрос, что нужно сделать правящей верхушке, воспринимающей подчиненную массу «высоко теплой / низкокомпетентной», чтобы сохранить статус-кво. Власти предержащие ощущают самодовольство по поводу своей доброты и благожелательности, а нижних умиротворяют подачками в виде порций уважения. Это подтверждается данными по 37 странам, где наблюдается сочетание высокого уровня неравенства с типичным высокомерным отношением к тем, кто ниже статусом, как обладающим «высокой теплотой / низкой компетентностью». Джост исследовал это явление обходным манером: он рассмотрел, как известная установка «нет на свете никого, кто имел бы всё» способствует укреплению существующего положения вещей. Взять, например, каноническое «бедный, но счастливый»: бедняки не должны ни о чем заботиться, ни за что не отвечают, они ближе к природе и получают удовольствие от простых, естественных вещей. Или, наоборот, миф о богатых: несчастные, обремененные тяжкими заботами, в вечной тревоге (вспоминаются мрачный скряга Скрудж и доброжелательные, любящие Крэтчиты рядом с ним). Подобные стереотипы прекрасно помогают удерживать все на своих местах. Миф «бедный, но честный» является как раз упомянутой подачкой уважения и тоже служит рационализацией и оправданием существующего положения вещей.
Индивидуальные различия в том, как люди воспринимают иерархию, способствуют объяснению вариаций в интенсивности размежевания. Это показывают исследования ориентации на социальное доминирование (ОСД: насколько человек ценит престиж и власть) и авторитаризма правого толка (АПТ: насколько человек ценит централизованную власть, законность и принятый порядок). Для индивидов с высокими показателями ОСД характерно значительное повышение степени бессознательных предубеждений в ситуациях угрозы, а также высокий уровень предрассудков по отношению к низкостатусным Чужим. У мужчин с высоким ОСД повышена и толерантность к сексизму. И, как уже упоминалось, люди с высоким ОСД (и/или с АПТ) вполне одобряют злобный сарказм и насмешки над людьми из Чужой группы.
Наша принадлежность к множеству разных Мы связана с разнообразием иерархий, в которые мы включены. Неудивительно, что люди делают упор на те группы, где у них наивысший статус: звание капитана команды по воскресному софтболу сильно превосходит по значимости мелкую должность клерка долгой рабочей недели. Особенно любопытны те иерархии, которые размещают нас на карте Своих и Чужих (например, когда категории «Национальность» и «Расовая принадлежность» сильно перекрываются с категорией социоэкономического статуса). В этих случаях верхушка любой из иерархий склонна подчеркивать слитность разных иерархических систем и важность внедрения ценностей своей иерархии. («Почему они не могут называть себя просто американцами, а упирают на то, что они этнические американцы?») Интересно, что этот феномен имеет местные вариации: белые предпочитают продвигать полную ассимиляцию и общенациональные ценности, тогда как афроамериканцы больше пропагандируют плюрализм; однако в общежитиях традиционно черных университетов все ровно наоборот: афроамериканцы ставят на первый план общенациональные ценности. Мы умудряемся держать в голове две прямо противоположные установки, если это работает в нашу пользу.
Таким образом, чтобы сгладить негативные эффекты размежевания Свои/Чужие, необходимо включить в список: упор на индивидуализацию и схожесть черт, способность смотреть на мир с точки зрения другого человека, смягчение иерархического ранжирования и общение людей на условиях равенства при решении общих значимых задач. Ко всему этому мы еще вернемся.
Выводы
Возьмем аналогию со здоровьем: стресс может быть для нас очень вредным. От оспы или чумы мы больше не умираем; вместо этого умираем от болезней, вызванных стрессом и стилем жизни, таких как заболевания сердца или диабет, когда нарушения накапливаются медленно и в течение долгого времени. Нам понятно, почему стресс становится причиной болезней либо усугубляющим их фактором или снижает устойчивость к другим факторам риска. Многое мы можем объяснить на молекулярном уровне. Стресс в состоянии даже заставить иммунную систему прицельно воздействовать на корни волос, и тогда человек седеет.
Все это так. И тем не менее исследователи стресса и в мыслях не имеют рекомендовать нам избавляться от стресса или «лечить» его. Мы не умеем этого делать, а если бы и умели, то все равно не стали бы – нам нравится стресс, если он «правильный», тогда мы называем его стимуляцией.
Аналогия очевидна. Феномен Свои против Чужих может послужить причиной океана горя, начиная от чудовищных примеров варварства и заканчивая булавочными уколами неприязни. И все-таки мы в общем не нацелены на «излечивание» человечества от болезни размежевания Нас и Их. Мы не сможем этого сделать, не уничтожив миндалину, и тогда без нее все будут казаться нам Своими. Но даже если бы и могли, нам вряд ли захотелось бы избавиться от размежевания.
Я, в общем-то, люблю уединение. В конце концов, изучая себе подобных, я достаточно много времени провел один, живя в палатке в Африке. Но все же самыми счастливыми моментами моей жизни были те, когда я чувствовал себя одним из Своих, одним из Нас, знал, что товарищи рядом и я не одинок, что меня понимают, я в безопасности; когда ощущал себя частью чего-то большего, чем я сам; когда меня наполнял восторг от того, что я на правой стороне и все делаю правильно. Существуют даже такие Свои, ради которых я – скромный, миролюбивый очкарик – мог бы пойти на смерть, и такие Чужие, которых я бы пошел убивать.
Если мы принимаем, что всегда будут Наша сторона и Их сторона, то хорошо бы включить в список необходимых дел нетривиальный пункт «всегда оказываться на стороне добра». Не доверять ограниченности эссенциализма. Иметь в виду, что рациональные рассуждения часто оказываются на службе у бессознательных мотиваций, о которых мы даже не подозреваем. Нужно сосредотачиваться на крупномасштабных, разделяемых многими целях. Нужно все время стараться понять точку зрения другого человека. Индивидуализировать и еще раз индивидуализировать. Помнить уроки истории, когда по-настоящему злонамеренные Чужие держались в тени и всю вину за свои «подвиги» сваливали на кого-то третьего.
А тем временем поощрять тех, кто вешает на бампер наклейку «Терпеть не могу негодяев», и напоминать, что против Лорда Волан-де-Морта и факультета Слизерин мы должны объединиться всем миром.
8420
2018.12.08 11:46:37