Как может измениться экономика в этом веке?

 

Главный вопрос не в том, насколько далеко продвинется автоматизация, а в том, сможем ли мы вовремя понять, что нельзя автоматизировать все подряд. Даже если у людей появятся новые требования к выполнению задач для поддержания процесса, который мы называем автоматизацией, одновременно могут возникнуть и античеловеческие ценности, определяющие новые роли как «ненастоящую работу». Вместо этого от людей будут ожидать, что они «поделятся». Так что на самом деле нам стоит задаться вопросом: «Сколько рабочих мест мы потеряем из-за автоматизации, если наше представление о ней будет ошибочным?»

 

Один из странных и трагических аспектов нашего нынешнего технологического развития заключается в том, что самые известные устройства на основе информационных технологий, то есть смартфоны и планшеты, собирают вручную на гигантских заводах, расположенных по большей части на юге Китая, и люди трудятся в каторжных условиях с огромными переработками. Глядя на новейшие достижения робототехники и автоматизации производства, сложно не задаваться вопросом, в какой же момент труд полчищ этих потенциальных луддитов станет никому не нужен.

 

В этом случае, даже когда технология автоматизированного производства станет доступной, я полагаю, что политики будут ограничивать ее развитие. Сложно представить, что власти Китая позволят большинству населения государства потерять работу. Китайское общество все еще в значительной степени подчинено централизованному планированию. Также сложно представить, что на это пойдет кто-то из соседей Китая. Станет ли Япония с ее растущей долей пожилого населения автоматизировать производство на заводах и фабриках, чтобы ослабить позиции Китая? Такой ход чреват значительным риском.

 

Но у кого-то могут найтись причины поступить подобным образом. Возможно, одна из малонаселенных богатых стран Персидского залива задумается о будущем, когда запасы нефти будут исчерпаны, и начнет финансировать гигантские автоматизированные заводы и фабрики, чтобы ослабить позиции Китая в сфере производства пользовательской электроники. Это может произойти и в Соединенных Штатах, где количество рабочих мест в сфере производства, которые стоило бы сохранять, стремительно сокращается.

 

Какой же будет автоматизация производства? В первую очередь на ум приходит слово «временное». И причина в том, что внедрение автоматизации на производстве неизбежно приблизит его к «программно опосредованным» технологиям. Когда технология становится программно опосредованной, именно структура программного обеспечения в конечном итоге определит, кому достанется больше денег и влияния при ее использовании. Если такое произойдет с фабричным производством, то само понятие фабрик в нынешнем представлении морально устареет

 

Чтобы понять причины этой закономерности, рассмотрим, каким образом автоматизированное производство может шагнуть вперед. Для изготовления формообразующих деталей, например форм для оттисков, уже повсеместно применяют автоматические размольные машины. Механические руки-манипуляторы, применяемые при сборке деталей, используются еще не так часто, но все же уже находят свои сферы применения, например в сборке деталей крупных объектов, таких как автомобили или широкоэкранные телевизоры. Тонкая работа (например, вставка экрана в рамку на корпусе планшета) все еще выполняется вручную, но скоро ситуация может измениться. Вначале промышленные роботы будут стоить дорого, и для управления ими появится множество высокооплачиваемых рабочих мест, но в конечном итоге цены на них упадут, данные для управления ими будут отданы на краудсорсинг, а производство пойдет по тому же пути, по которому уже пошла индустрия звукозаписи.

 

На сегодняшний день как ученые, так и просто любители повально увлечены 3D-печатью. 3D-принтер немного похож на микроволновую печь. Сквозь стеклянную дверцу можно рассмотреть, как движущиеся в разные стороны сопла под контролем программ постепенно подают разные материалы, из которых в результате как будто по волшебству возникают объекты. Вы просто скачиваете проект для печати из интернета, как какое-нибудь кино, загружаете его в 3D-принтер и через некоторое время приходите посмотреть, что получилось. Перед вами физический объект, который вы скачали. Уже начались эксперименты с принтерами, которые печатают детали, в том числе и рабочие электронные компоненты. Для начала электронный чип – всего лишь модель, созданная с помощью похожего на печать процесса. То же самое касается и плоского экрана. Теоретически в недалеком будущем должна появиться возможность напечатать на 3D-принтере действующий смартфон или планшет.

 

ГЛАВНЫЙ ВОПРОС В ТОМ, СМОЖЕМ ЛИ МЫ ВОВРЕМЯ ПОНЯТЬ, ЧТО НЕЛЬЗЯ АВТОМАТИЗИРОВАТЬ ВСЕ ПОДРЯД. СКОЛЬКО РАБОЧИХ МЕСТ МЫ ПОТЕРЯЕМ ИЗ-ЗА АВТОМАТИЗАЦИИ, ЕСЛИ НАШЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О НЕЙ БУДЕТ ОШИБОЧНЫМ?

 

Неизвестно, насколько высокого уровня достигнет 3D-печать и как быстро она будет развиваться. Все подводные камни и недостатки этой технологии предсказать невозможно, и эта невозможность способна растянуть неопределенность технологических изменений еще на несколько десятков лет. Но похоже, что 3D-печать сможет пройти через несколько циклов и уже в этом веке стать вполне доработанной технологией.

Следует также отметить, что как только 3D-принтерами можно будет оборудовать фабрики, их же можно будет установить и рядом с местом использования их продукции.

 

Возможность производить необходимые объекты на месте может решить большинство проблем с вредными выбросами: нужда в грузоперевозках отпадет сама собой. Зачем нам целый флот контейнеровозов, если товары широкого потребления больше не надо возить из Китая, а можно просто напечатать их или у себя дома, или в местной мастерской.

 

Основным объектом торговли станут «пасты». Те самые субстанции, которые выливаются из сопел принтера. На данный момент существует около сотни разновидностей паст, заправляемых в 3D-принтеры. Например, определенная разновидность пасты может при затвердевании превратиться в жесткий пластик для салонов автомобилей.

 

Пока слишком рано говорить о том, какие пасты будут применяться в будущем. Мы также не знаем наверняка, сколько типов пасты нам потребуется. Может быть, всем за глаза хватит единой суперпасты. Возможно, суспензию, содержащую графеновые частицы, удастся преобразовать в самые разные компоненты, например цифровые схемы из нанотрубок, слои электролитов для батарей или покрытия из жесткого карбонового волокна.

 

Будут ли пасты подаваться в дома по трубам? А может, пасту для заправки принтера будут подвозить раз в неделю специальные грузовики? Можно ли будет заказать наборы для замены пасты на Amazon и получить их по почте? Или маленькие роботы будут приземляться прямо на крышу вашего дома и заправлять ваш принтер? Этого мы не знаем. В любом случае, нам понадобится новая инфраструктура для доставки пасты. Цена на пасту будет ожидаемо завышена, как она завышена сейчас на чернила для домашних фотопринтеров. Или же если производство пасты в домашних условиях или на местах использования объектов окажется достаточно дешевым, но при этом появится какое-нибудь другое затруднение в цикле производства, то это приведет к образованию картеля и искусственному завышению цен.

 

Изменение процесса переработки мусора может стать настоящим чудом. Сейчас, когда мы выбрасываем какую-то вещь на свалку, к ней не прилагается никакой информации о том, как быстро разобрать ее на составные части, которые можно было бы использовать повторно. Это ужасно неэффективно.

 

Мы полагаемся на человеческий труд, крайне приблизительно оценивая возможности переработки того, что выбрасывается за ненадобностью. Это происходит, когда мы выбираем правильную корзину для мусора в кафе или когда бездомные роются на свалках.

 

Поскольку большинство объектов будет печататься на 3D-принтерах, сама природа переработки радикально изменится. Напечатанный объект будет сохранен в памяти облака. Появятся также и «депринтеры», которые будут принимать ненужные объекты, например устаревшие планшеты. Опираясь на исходную спецификацию печати, которую всегда можно будет найти в сети, станет возможно вернуть предмет в состояние первоначальной пасты. Вместо того чтобы расплавить объект, небольшие сопла, наполненные специальными растворителями, и режущие насадки отделят друг от друга каждую струйку вещества, которое первоначально было пастой. Процесс будет несовершенным с точки зрения эффективности, поскольку законы термодинамики никто не отменял, но он будет намного эффективнее того, что мы делаем сейчас.
 

Наряду с устранением проблемы доставки и развитием процесса переработки 3D-печать даст начало новой волне комфорта и развлечений и в то же время поможет значительно сократить вредные выбросы и зависимость от невозобновляемых ресурсов. Появятся, конечно же, и свои подводные камни, о которых мы пока не знаем.

 

Но, предвидя выгоду в некоторых областях, было бы глупо противостоять прогрессу. Какому либералу не понравится сокращение вредных выбросов? Какой консерватор не оценит эффективность? А уж технари будут и вовсе без ума от всего этого.

И все же эта метаморфоза приведет к массовому сокращению рабочих мест на заводах и фабриках. Станет ли положение Китая менее стабильным? Судя по тому, что произошло после появления возможности обмена файлами, например с музыкальной индустрией, фабричное производство может очень быстро превратиться в очередную сферу обмена файлами.

 

Когда я излагаю этот сценарий, мне часто отвечают: «Но ведь кто-то должен будет производить эти принтеры». Людям обычно и в голову не приходит, что сами принтеры тоже можно напечатать. Не нужно будет покупать принтер у кого-то вроде Wal-Mart. Вам его может напечатать хоть сосед. Если использовать популярную метафору, то их распространение станет «вирусным». Wal-Mart даже может быстро обанкротиться из-за этого.

 

Технология принесет большую выгоду, как в глобальном масштабе, так и отдельным людям, но предположительно она же сделает ненужными самих людей. Повторюсь, только «предположительно», поскольку все файлы для печати объектов, которые будут выкладываться в сеть, должны откуда-то появляться.

 

В мире, где развита технология 3D-печати и переработки, оборот предметов материальной культуры должен быть намного быстрее, чем мы можем себе представить сейчас. Гитарист сможет легко и непринужденно печатать себе гитары для каждого выступления. Снобы будут презрительно кривиться из-за того, что все дизайнерские изыски этих гитар в большинстве своем глупы и бессмысленны, подобно тому, что критики говорят сейчас в адрес динамики развития нынешних социальных сетей. Но если люди будут заинтересованы в том, чтобы получить дурацкую крутую гитару последней модели, даже на один день, найдется и тот, кто эту дурацкую крутую гитару изготовит, и кто-то должен будет ему заплатить.
 

Самые радикальные перемены в повседневной жизни могут быть связаны с индустрией моды. Домашнее устройство сможет напечатать одежду на основе выкроек из интернета, но при этом ориентируясь на ваши мерки. Аппарат просканирует ваше тело в трех измерениях, как камера Microsoft Kinect. Вы смогли бы примерить одежду еще до того, как она появится. Каждый будет носить эксклюзивную одежду, потому что она будет подогнана для каждого отдельного человека по его индивидуальным предпочтениям.

 

Забудьте о стирке. В конце каждого дня вы сможете закинуть грязное белье в аппарат на переработку. Никогда не надевайте одно и то же платье дважды. (Хотя может появиться и антитренд, который поднимет ценность и престиж винтажной одежды и вещей ручной работы. Так произошло с виниловыми пластинками после того, как музыкальные файлы стало возможным выкладывать в сеть.)

Сегодня «исследователи новых тенденций в моде» рыщут по бедным кварталам. В будущем дети из таких кварталов смогут неплохо зарабатывать, задавая модные тренды.

 

 

Люди – ужасные водители. Мы настолько часто убиваем друг друга в автокатастрофах, что дорожные аварии со смертельным исходом стали проблемой посерьезнее, чем войны или терроризм. Это одна из главных причин смерти и увечий.

 

Группа исследователей из Google и Стэнфордского университета уже представила знаменитые автомобили, способные вполне эффективно ездить на автопилоте. (И не только они. Подобные исследования проводятся по всему миру.) Мотивация для разработки автомобилей с автономным управлением настолько мощная, что мощнее сложно себе представить. На сегодняшний день результаты экспериментов говорят о том, что вряд ли роботы будут управлять автомобилями хуже людей. Моя мать погибла в автокатастрофе. Какие тут еще нужны аргументы?

 

Но есть и кое-что еще. Стоп-сигналы по большей части исчезнут. Автомобили просто научатся понимать, когда перед ними нет других машин и пешеходов, а потому будут ездить, не останавливаясь без необходимости. Это поможет значительно экономить энергию, поскольку транспортным средствам не придется часто ускоряться после остановки. Езда по городу станет такой же экономной, как и езда по загородному шоссе.

А если автомобили смогут еще и координироваться между собой, то дорожные пробки практически исчезнут как явление. Вместо того чтобы участвовать в мелких войнах друг с другом за возможность потешить свое эго, мечась между рядами и вызывая многокилометровые пробки, машины будут точно отслеживать идеальный момент для перестроения, пользуясь всеми преимуществами гипотетической пропускной способности шоссе.

 

Наверняка здесь будут и свои подводные камни, как и в случае с 3D-печатью. Мы пока еще не можем знать, какие именно. Одной из проблем может стать масштаб каждого из потенциальных ДТП – они, возможно, будут иметь массовый характер. Если на скоростной автостраде, где полно машин, произойдет столкновение из-за неровности дороги, это будет катастрофа, сравнимая с крушением самолета, а не рядовой инцидент, который доставит неприятности всего нескольким людям. Есть основания думать, что многие машины смогут подключаться друг к другу, двигаясь быстро под контролем специального программного обеспечения. Если бы общий уровень смертности людей в дорожных авариях снизился, но при этом аварии стали бы намного страшнее, чем сейчас, как бы мы на это отреагировали?

 

Тут возникает экзистенциальная или эмоциональная проблема утери свободы, которая ассоциируется с ездой на автомобиле.

Возможно, наше общество не примет полностью автоматизированные автомобили, даже если статистика безопасности на дорогах будет свидетельствовать в их пользу. Промежуточный сценарий подразумевает, что люди все еще будут управлять автомобилями, но окажутся в зависимом положении. Вам могут позволить самостоятельно вести машину, но только когда рядом никого нет и вы не станете причиной аварии со смертельным исходом. Однако если возникнет вероятность задеть проезжающий рядом автомобиль, создать пробку или въехать в препятствие, включенная автоматика немедленно сработает и перехватит контроль управления.

 

Какими будут масштабы экономического влияния транспортных средств с автономным управлением? Ужасающими.

 

Огромное количество людей из среднего класса трудится за рулем. Многие вышли на уровень жизни среднего класса, работая таксистами или водителями грузовиков. Сложно представить себе мир без водителей, осуществляющих коммерческие перевозки. У людей, переехавших в крупные города, например в Нью-Йорк, исчезнет возможность стабильно зарабатывать себе на жизнь. Нью-йоркские эмигранты каждой новой волны были таксистами. Я с трудом могу представить, как кто-то пытается объяснить дальнобойщикам, что скоро в их услугах перестанут нуждаться.

 

И таксисты, и водители грузовиков сумели создать свои финансовые запруды, обладающие юридическим весом на протяжении многих лет. Им удастся лишь отсрочить перемены, да и то ненадолго. Если автомобили с автономной системой управления, так или иначе, станут частью нашей действи – тельности, то когда невиновный человек погибнет в аварии с участием такси или грузовика, общественность начнет громко негодовать из-за того, что человеческому фактору все еще позволено вмешиваться в нашу жизнь и отнимать у нас близких. Возможно, какое-то время еще удастся сохранять компромисс, и дальнобойщик или таксист будет пассивно сидеть за рулем всю дорогу, чтобы, скажем, управлять отказоустойчивыми функциями. Но молодежь не будет ждать, пока это закончится, и не станет поддерживать такой уклад. Через поколение эпоха работы за рулем просто уйдет в прошлое.

 

Нельзя создать автомобиль со стопроцентно автономной системой управления. Если люди вообще хотят остаться людьми, кто-то должен будет сообщать машине пункт назначения и маршрут, а потому какие-то отказоустойчивые механизмы все же должны будут присутствовать. Люди должны взять на себя часть ответственности. Если не пассажиры транспортных средств, то хотя бы те, кто контролирует сеть.

Обратится ли эта скромная роль человека в выгоду для среднего класса или останется в рамках интересов серверов-сирен? Если она будет приносить выгоду только серверам-сиренам, то представьте, что лет, скажем, через десять, когда вам нужно будет добраться до аэропорта, появится роботакси. Однако выбранный маршрут может быть своеобразным. Возможно, это такси, если его контролирует сервер-сирена, будет подольше задерживаться у рекламных щитов по дороге или привезет вас в определенный круглосуточный магазин, если вам понадобится что-то купить, или навяжет еще что-нибудь.

 

Но даже уже сейчас можно вполне уверенно предполагать, что автомобили с автономным управлением будут зависеть от облачных данных об улицах, пешеходах и прочих факторах, которые могут повлиять на поездку. С каждой новой поездкой эта информация будет обновляться. Получит ли пассажир какую-то компенсацию помимо бесплатной езды за свое участие в создании этой базы данных? В рамках гуманистической информационной экономики все прочие действия будут рассматриваться как финансовые махинации.

 

 

Представителей среднего класса, которые лишились своих финансовых запруд и благосостояния из-за серверов-сирен, иногда называют «креативным классом». К ним относятся музыканты, записывающие свое творчество, журналисты и фотографы. Многие представители смежных творческих профессий, например сессионные музыканты и звукорежиссеры, также наслаждались «непыльной работой» (то есть ее выгодами и социальными гарантиями). Те же, кто вырос в эпоху сетевых технологий, с трудом поймут, каких именно возможностей лишились эти люди.
 

Нам дружным хором излагают знакомые причины, по которым мы должны смириться с незавидной судьбой креативного класса. Этот спор, несомненно, важен, но еще важнее определить, было ли массовое крушение карьер креативного класса аномалией или же первым предупреждением о том, что должно произойти с несоизмеримо большим количеством людей из среднего класса уже в нашем веке.

 

Сложилась тенденция, когда люди, занимающие академические должности, относящиеся к исследованиям интернета, принимают как должное или даже торжествуют по поводу утери креативным классом своих финансовых запруд. Это кажется мне ироничным, но в то же время напоминает волну отрицания, вызывающую тревогу.

 

Высшее образование точно так же может стать общедоступным и исчезнуть всего через несколько лет. В мире новых сетевых технологий постоянно растущие долги по кредитам на образование стали еще одним фактором уничтожения среднего класса.

 

Почему в век сетевых технологий нас все еще беспокоит проблема высшего образования? У нас есть Википедия и множество других инструментов. Можно заниматься самообразованием и не платить университетам. Все, что вам нужно, – это дисциплина. Нынешнее обучение дает вам немного дисциплины, несколько дополнительных лет на шее у родителей, жилье с парковкой и пивом и, наконец, получение сертификата. Вы также можете завести друзей среди элиты. Учиться в лучших заведениях всегда престижно, и не важно, закончите вы его или нет.

 

Всех этих выгод можно добиться иными путями и за куда меньшие деньги, и с каждым днем эта возможность становится все реальнее. Знания перестали быть тайной за семью печатями. Любой, у кого есть стабильное подключение к интернету, может получить информацию, которую дают преподаватели в университете. Несомненно, в сети появится какой-нибудь социальный сайт или фэнтези-игра, которые будут помогать с повышением дисциплины и эффективности самообразования. Что же до ученых степеней, то это всего лишь бумажки, и интернет-статистика наверняка совсем скоро одним махом упразднит это старомодное явление. Зачем считать средний балл успеваемости, когда можно получить сколь угодно подробное досье на потенциального сотрудника?

 

ВЕРХОМ КРУТОСТИ СЧИТАЕТСЯ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ПОЛУЧЕНИЯ ТРАДИЦИОННОЙ СТЕПЕНИ, НО ВСЕ ЖЕ ДОКАЗАТЬ, ЧТО ТЫ ЧЕГО-ТО СТОИШЬ. СПИСОК ЛЮДЕЙ, ВОЗГЛАВИВШИХ КРУПНЕЙШИЕ В МИРЕ КОМПАНИИ, НО ТАК И НЕ ЗАКОНЧИВШИХ КОЛЛЕДЖ, ВПЕЧАТЛЯЕТ.

 

Что же касается нескольких лет на шее у родителей, то оказывается, что в условиях экономики всеобщей доступности выпускники колледжей все чаще остаются жить с родителями. Ну и зачем тогда четыре года тратить внушительные суммы на обучение ребенка в колледже, если эти деньги можно потратить намного эффективнее?

 

Ну и, наконец, пиво. Интернет еще не сделал алкогольное опьянение бесплатным, но тем не менее может произойти и это. Так не будет ли эффективнее избавиться от высшего образования?

 

Кремниевая долина и университеты – вечные заклятые друзья. Докторская степень, скажем, Массачусетского технологического института имеет солидный вес. Мы просто обожаем такие места! Профессура там легендарная, и за их выпускников мы чуть ли не деремся.

 

Но верхом крутости считается отказаться от получения традиционной степени, но все же доказать, что ты чего-то стоишь. Список людей, возглавивших крупнейшие в мире компании, но так и не закончивших колледж, впечатляет. Для начала это Билл Гейтс, Стив Джобс, Стив Возняк и Марк Цукерберг. Питер Тиль, знаменитый основатель PayPal и инвестор Facebook, основал фонд финансовой поддержки студентов-отличников, бросивших колледж, поскольку стартапы в области высоких технологий нельзя откладывать на потом.

 

Каюсь, сам я никогда не получал настоящей ученой степени (хотя неоднократно получал почетные). В моем случае, как и у многих других людей, этому помешала бедность. А еще мне казалось жутко старомодным и бесполезным горбатиться, следуя чужим правилам, чтобы получить чье-нибудь одобрение.

 

Должен признать, что я многим обязан учебным заведениям, к которым относился так пренебрежительно, поскольку, несмотря на то что я не был студентом, именно там я познакомился со многими своими наставниками и другими вдохновляющими личностями. Если бы не было Массачусетского технологического института или Калтеха, то думаю, что такие выдающиеся ученые, как Марвин Минский или Ричард Фейнман, работали бы в то время где-нибудь в секретных бункерах Лос-Аламос или в Bell Labs, а там уж точно не стали бы смотреть сквозь пальцы на странного юнца, который разгуливает по коридорам без официального пропуска.

 

В мире информационных технологий глубоко ценят университеты. И все же мы готовы любыми способами уничтожать финансовые запруды, которые их поддерживают, точно так же, как уже сделали это с музыкой, журналистикой и фотографией. Будет ли результат другим на этот раз?

 

 

Академия Хана является, пожалуй, самой известной попыткой дать бесплатное образование каждому, у кого есть доступ в интернет. Там полно видеокурсов по множеству дисциплин, и эти уроки посмотрели сотни тысяч человек.

 

Профессор Стэнфорда и исследователь из Google Себастьян Трун даже проводил для Академии онлайн-занятия по искусственному интеллекту, слушателями которых стали десятки тысяч учеников. Эти события вызвали бурный восторг, поскольку их сочли шагом на пути повышения уровня образования по всему миру благодаря эффективному использованию интернет-ресурсов.

 

Было бы здорово. Но на самом деле у меня есть некоторые сомнения насчет того, насколько правильно развивается это направление. Однако проблематика этой работы не касается опасений насчет монокультуры и рассмотрения всех предметов исключительно как технических.

 

Вместо этого я задаю вопрос, может ли сетевая деятельность подобного рода создавать серверы-сирены, пусть даже и некоммерческие, что в результате приведет к обесцениванию финансирования и социальных гарантий в сфере науки. Это весьма неудобная тема для обсуждения. Разумеется, я очень ценю возможность получения отличных образовательных материалов теми, кто не имел к ним доступа раньше. Я тоже внес свой вклад в достижение этой цели.

 

Однако это не отменяет проблемы системного характера, которая, боюсь, неизбежно станет следствием подобной деятельности. Я, разумеется, выступаю за то, чтобы выкладывать в сеть качественные учебные материалы. Я лишь отмечаю, что общая тенденция, в рамках которой мы это делаем, нестабильна. Возможно, лучше будет сказать: того, что мы делаем, недостаточно.

 

Вот как могут развиваться события: студенты колледжей, рейтинг которых ниже, чем у Стэнфорда, могли бы смотреть трансляции стэнфордских семинаров и раз за разом задать себе вопрос, за что они платят деньги своим местным колледжам с низким рейтингом. И если эти колледжи хотят сохранить хоть какую-то ценность в период формирования в сети глобальной звездной системы, единственное, что им остается, – это постоянное присутствие в сети и интерактивность.

 

Но для интернет-экспертов постоянное присутствие в сети и интерактивность также могут стать обязательными. Возможно, там, где интернет дешевле всего, с кураторами можно будет связываться через Skype. И ими не обязательно будут живые люди. Искусственный интеллект вполне может имитировать куратора. Представьте себе Сири в виде говорящей цифровой головы с отсутствующим взглядом и растрепанной, как выпускник-ассистент на уроке математики.

 

Зачем вообще продолжать платить деньги колледжам? Зачем оплачивать все эти финансовые запруды, которые приносят выгоду привилегированным слоям среднего класса? Зачем все эти пенсии, страховые программы и огромные расходы, которые давят на нацию, вынужденную брать кредиты на образование?

 

 

Я отчетливо помню, как смотрел на фото всей той яркой молодежи, собравшейся на площади Тахрир в Египте как раз после свержения диктатора. Это было то самое перспективное, молодое, грамотное и разбирающееся в новых технологиях новое поколение. Как бы они нашли работу? Возможно, некоторые из этих молодых ребят через десять лет стали бы профессорами в университетах Египта? Поможет ли им интернет получить работу или, наоборот, усложнит задачу?

 

Этот сценарий мы будем наблюдать снова и снова, пока люди взаимодействуют с главными серверами сети. Вы заключаете заведомо невероятно выгодную сделку, например берете ипотечный кредит с очень низкой ставкой или совершаете крайне выгодную розничную покупку. Может быть, вы бесплатно получаете средства для работы в сети или музыку, но в долгосрочной перспективе сталкиваетесь с уменьшением количества потенциальных рабочих мест. В этом случае вы можете получить с самого начала бесплатное образование онлайн, но в долгосрочной перспективе это будет связано с сокращением рабочих мест в сфере образования и науки.

 

Нам необходимо дать людям возможность более доступного образования и более достижимой карьерной выгоды, которую это образование обеспечивает.

 

Теперь же, когда финансовые запруды исчезают и нормой становятся жесткие экономические меры, внезапно оказывается, что договоренности вполне можно нарушать. Это уже выяснили для себя члены профсоюзов и держатели авторских прав. Что же произойдет с учеными и преподавателями в эпоху цифровых сетей? Они будут застигнуты врасплох, если продолжат цепляться за устаревшие запруды, пышные церемонии присвоения степени, трудовые контракты и способы подняться по карьерной лестнице, существовавшие веками. Но теперь все это окажется под угрозой.

 

ПОЧЕМУ В ВЕК СЕТЕВЫХ ТЕХНОЛОГИЙ НАС ВСЕ ЕЩЕ БЕСПОКОИТ ПРОБЛЕМА ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ? У НАС ЕСТЬ ВИКИПЕДИЯ И МНОЖЕСТВО ДРУГИХ ИНСТРУМЕНТОВ. МОЖНО ЗАНИМАТЬСЯ САМООБРАЗОВАНИЕМ И НЕ ПЛАТИТЬ УНИВЕРСИТЕТАМ. ВСЕ, ЧТО ВАМ НУЖНО, – ЭТО ДИСЦИПЛИНА.

 

Проблема будет не в цене зданий или земли, на которой находятся университеты или колледжи. Всегда можно добыть миллионы долларов и построить здание, даже несмотря на то, что аспирантам платят так мало, что они всю жизнь выплачивают кредиты за свое образование. Здания – это деньги. Деньги преумножают богатство, в отличие от аспирантов.

 

Как люди обычно получали доступ к образованию? Общество не сможет позволить себе риск огромной долговой нагрузки, которую коллективно несут на себе студенты. Жесткие экономические меры спровоцируют сокращение государственной поддержки образования и науки одновременно по всему миру.

 

Формальное образование становится запредельно и необоснованно дорогим, но при этом неформальное становится бесплатным. Неужели совпадение? Вовсе нет. Это просто частичное отображение глобальной картины спроектированных нами информационных систем на основе сетевых технологий. И это не две отдельных тенденции, а одна.

 

Если бы мы только могли жить бесплатно и получать все, что хотим, не беспокоясь о том, что политика может быть весьма грязным делом, что некоторые политические процессы направлены совсем не на то, чтобы обеспечить нам лучшую жизнь, что картели никогда не образуются вокруг того, что полностью бесплатно и автоматизировано… если бы мы только могли беспечно позволить своим финансовым запрудам исчезнуть и броситься в распростертые объятия утопии. К чему бы это привело?

 

Думаю, у преподавателей технических вузов с самым высоким рейтингом все будет хорошо. Честное слово, Кремниевая долина не позволит Массачусетскому технологическому институту потерять свои позиции. Для них не будет никакой опасности, потому что технические вузы с высоким рейтингом зарабатывают на технологиях. Стэнфорд вообще можно принять за одну из компаний Кремниевой долины.

 

А что делать преподавателям гуманитарных наук в колледжах, финансируемых властями штатов? Некоторые колледжи удержатся на плаву, но если образование соблазнится заманчивыми песнями серверов-сирен, их перспективы будут безрадостны. Если ничего не изменится, то лет через двадцать ситуация будет примерно такой же, как в звукозаписи. В этой отрасли создание доцифровой системы, работающей эффективно за счет использования цифровой сети, экономически сократило ее примерно на три четверти. Когда исчезнут люди со старыми привычками, от нее останется примерно десятая часть. И дело отнюдь не в отсутствии необходимости. Музыка не исчезает, как автомобильные антенны, да и потребность в образовании тоже никто не отменял. Вместо этого деньги концентрируются вокруг серверов-сирен, поскольку большая часть реальной ценности, которая все еще остается в реальном мире, постепенно переходит в неформальный сектор экономики.

 

Людей поманит сладкий зов «бесплатности». Получай образование даром! Только не рассчитывай потом получить работу в образовательной сфере.

 

 

Одним из положительных моментов для сферы занятости среднего класса в будущем обычно считают здравоохранение. Разумеется, стареющему поколению рожденных во времена демографического подъема понадобятся сиделки. Значительный процент среднего класса составят люди, которые будут ухаживать за больными и престарелыми. С точки зрения социальной мобильности это также будет означать крупномасштабное перераспределение материальных благ между поколениями, и при этом денежные средства не всегда будут оставаться в семье. Это должно ознаменовать новый поворот карусели желаний среднего класса в Соединенных Штатах.

 

Однако неудачу подобного проекта уже можно наблюдать в Японии. Страна столкнулась в этом веке с сильнейшим в мире сокращением численности населения. Около 2025–2030 года в Японии ожидается резкое сокращение численности населения трудоспособного возраста и рост числа пожилых. Япония – страна, где никогда не приветствовалась массовая иммиграция иностранцев и где долгое время велись передовые разработки в области робототехники.

 

Сейчас можно нередко слышать разговоры о том, что со временем роботы станут настолько продвинутыми, что смогут заботиться о пожилых людях. Это вполне обоснованно с технической точки зрения. Роботы уже способны выполнять тонкую работу, например некоторые медицинские процедуры, а доверять им управление транспортными средствами в некоторых ситуациях становится менее рискованно, чем людям.

 

Будет ли робот-сиделка приемлем с моральной точки зрения? Японская культура, со всей очевидностью, предвидела надвигающийся резкий демографический спад. Роботов в Японии любили на протяжении десятилетий. Верные друзья-роботы, например тамагочи или трансформеры, – главные объекты национального культурного экспорта. Как и в случае всех прочих волн технологических изменений, сложно предсказать, когда удастся разрешить все проблемы и исправить все неполадки. В этом же случае мотивация настолько сильна, что, думаю, уже в 2020 году роботов начнут использовать в японских домах престарелых и центрах сестринского ухода, а в 2025 году их использование станет массовым.

Если не будет роботов, вероятно, в течение следующих десятилетий в Америку хлынут волны эмигрантов, чтобы пройти подготовку в американских школах подготовки медсестер и обеспечивать уход престарелым американцам. Их дети вырастут в семьях профессионально состоявшихся родителей и будут стремиться сами стать профессионалами. Таким образом, возникнет целое новое поколение потенциальных студентов колледжей и новая волна семей, принадлежащих к среднему классу, поддерживающая развитие американского сценария.

 

Но импорт роботов будет крайне заманчивой перспективой. Если побывать в учреждении по уходу за престарелыми людьми, например в центре сестринского ухода, то кое-что становится очевидным. Во-первых, даже самый профессиональный и внимательный персонал не в состоянии помочь всем настолько быстро, насколько того требует идеальная ситуация. Просто невозможно круглые сутки быть готовым решить любую возникшую проблему, какой бы простой она ни была.

 

Во-вторых, забота о пожилых людях – работа невероятно тяжелая и неприятная, если выполнять ее как следует. Даже в учреждениях высокого уровня сложно гарантировать, что абсолютно весь персонал выполняет свои обязанности с максимальной отдачей. Пожилые люди, как и дети, легко уязвимы. Они часто становятся жертвами издевательств и мелких краж.

 

Экономический аспект ухода за пожилыми людьми отражает процесс исчезновения финансовых запруд среднего класса и расцвета серверов-сирен, точно так же как и в любом другом секторе. Усиливается тенденция нанимать персонал без льгот, поскольку оплата чужого медицинского обслуживания – это всегда обязательства, не обеспеченные средствами в эпоху, когда страховка находится в ведении серверов-сирен.

 

Сказывается и страх перед судебными тяжбами. В эпоху сетевых технологий организация судебных процессов может повлечь за собой сетевые эффекты. Стороны тяжбы могут группироваться между собой в сети. Так возникает неуместная паранойя. Я сталкивался с проблемами при попытках провести интернет в учреждения по уходу за престарелыми. Чаще всего основной проблемой были опасения, что веб-камера зафиксирует мелкое нарушение, которое повлечет за собой большие неприятности. Вдруг кто-то поскользнется на мокром полу, а потом придется платить сотни тысяч долларов адвокатам.

 

Если зайти в относительно приличное учреждение по уходу за престарелыми, то почти каждый его обитатель окажется выгодоприобретателем какой-нибудь финансовой запруды. Почти никто из них не откладывал денег на жизнь в старости. Почти все живут на пенсию или получают выплаты в рамках государственных программ, например Medicaid. В каждом из случаев учреждение, которое обеспечивает выгоду, задавлено ответственностью.

 

Учреждения, где пациенты не получают выгоды от финансовых запруд, – очень неприятные места. Выглядят они намного хуже, и запах там стоит соответствующий, хотя, казалось бы, все они находятся в богатой стране. Серьезно, зайдите в ближайший дом престарелых. Такое лучше увидеть собственными глазами.

 

Роботы не обязательно подешевеют уже в ближайшем будущем. Понадобятся серьезные затраты на пасту для их печати на 3D-принтере или для сборки и техобслуживания. Но расходы предсказуемы, и в этом будет заключаться вся разница.

 

Если работу сиделки выполняет человек, то ему необходимо выплачивать медицинскую страховку, а юридическая ответственность за ошибки, которые он может допустить в процессе работы, будет непредсказуемой. Например, он не вытрет пол досуха. И те, и другие расходы усугубятся сетевыми эффектами, как и в случае с ипотечными рисками.

 

Страховые компании будут использовать компьютеры, чтобы всеми правдами и неправдами увильнуть от рисков и получать все большие выплаты. Адвокаты со всего мира будут просто жить в интернете. Аспект ответственности за такого сотрудника будет копироваться и все больше передаваться по сети, как пиратская музыка или секьюритизированные кредиты. Выбор в пользу робота в конечном итоге будет связан с меньшим риском. Когда действие превратится в программу, виноватых в случившемся просто не будет.

 

Люди всегда будут выполнять работу, с которой не справится робот, но эти задачи могут считаться низкоквалифицированным трудом. Может оказаться, что роботы умеют делать массаж, но не могут открывать двери. Возможно, роботы смогут уличать пациентов, которые не принимают нужное лекарство, но окажутся не способными уговорить их принять лекарство добровольно.

 

Основная причина не признавать того, что для выполнения задач, с которыми не справляются роботы, нужны реальные навыки, – и предоставлять людям реальные рабочие места, – будет не в стремлении оставить непосредственные затраты на низком уровне, а в нежелании расширять спектр ответственности в эпоху сетевых технологий. А потому многие рабочие места станут бесперспективными, без каких-либо социальных гарантий и льгот. Подобное будет происходить даже несмотря на то, что люди в схеме обеспечения ухода могут оказаться абсолютно необходимыми для благополучия тех, за кем ухаживают.

 

Тем временем программирование роботов, обеспечивающих уход, будет полностью зависеть от облачных программ, которые, в свою очередь, будут зависеть от наблюдения за миллионами ситуаций и их результатами. Когда сиделка, которая особенно хорошо умеет менять судно, отправляет данные на облачный сервер, – например, видео, которое можно сопоставить с улучшенными результатами, даже не говоря об этом сопоставлении самой сиделке, – эти данные можно применить для работы будущего поколения роботов-сиделок, чтобы от этого выиграли все пациенты. Но получит ли эта сиделка компенсацию за отправленные данные?

 

Если существующие сетевые сценарии не изменятся, ответ будет отрицательным. От сиделки ожидают, что она «поделится» своим опытом и откажется от надлежащей компенсации.

 

 

Приведенные мной примеры – часть стандартного набора ожиданий Кремниевой долины. Этот сценарий можно применить почти к любой сфере, которая еще не полностью перешла на управление посредством программ, как, например, звукозапись. Сейчас я покажу, как этот сценарий может быть реализован в фармацевтической промышленности.

 

.. Шел 2025 год. Все началось в одной из комнат общежития в Стэнфорде. На вечеринке кто-то уронил на пол баночку с витаминами и рассыпал их. «Блин! Мои витамины». Машины ни у кого не было, а ближайшая аптека слишком далеко.

 

«Эй, а как насчет чипов для химических реакций?» Так называли мини-станции для химических экспериментов на микросхемах. Тонкая, как паутинка, меняющая форму поверхность была сложена в несколько слоев, а на самом верхнем находились батареи из транзисторов. Вся конструкция умещается на микросхеме общей площадью в пару сантиметров, и на ней можно в нужном порядке располагать емкости. Емкостями можно управлять и создавать миниатюрные насосы, компрессионные камеры или даже крошечные центрифуги. Содержимое временной микрокамеры можно смешивать, нагревать, остужать или спрессовывать. По поверхности чипов также распределено множество различных сенсоров. На каждом участке чипа отслеживаются температура, цвет, электропроводность и множество других свойств.

 

Я НАДЕЮСЬ, ЧТО БУДУЩЕЕ ОКАЖЕТСЯ КУДА БОЛЕЕ УДИВИТЕЛЬНЫМ, ЧЕМ ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ НАМ СЕЙЧАС. ВОЗМОЖНО, ДОРОГА К НЕМУ ОКАЖЕТСЯ ДОСТАТОЧНО ПОНЯТНОЙ, ЧТОБЫ МЫ МОГЛИ ИЗВЛЕЧЬ УРОКИ ИЗ СВОЕГО ОПЫТА И УКРЕПИТЬСЯ В СВОЕМ СТРЕМЛЕНИИ ИДТИ ВПЕРЕД.

 

Крошечные капельки необходимых для синтеза химических веществ подаются во входные отверстия на поверхности чипа с помощью роботизированных пипеток, встроенных в станцию для заправки микросхем. Вместо того чтобы часами синтезировать то или иное вещество в лабораторных условиях в десятки этапов, можно было запустить чип, который выполнит десятки тысяч операций, пока вы спокойно занимаетесь своими делами. Еще важнее то, что можно было запустить параллельно тысячи чипов, которые осуществляли бы различные варианты экспериментального синтеза. Химия наконец-то слилась с большими массивами данных. В ходе одного типичного выпускного проекта можно было испытать миллион последовательностей синтеза и вывести лучшую или проводить десятки тысяч испытаний разных вариантов экспериментального материала.

 

Забавнее всего было рассматривать чип под микроскопом, когда там происходил химический синтез. Как будто самая маленькая в мире машина Руба Голдберга сжимала, перекручивала, кипятила и выпускала струйки экспериментальных химических веществ. Видеоролики, демонстрировавшие работу этих микросхем, набирали огромное количество просмотров на YouTube. Самыми популярными были те, где микросхемы взрывались. В химических лабораториях многие сотрудники носили футболки с надписью chip fail («Сбой Чипа»).

 

Однако вернемся в общежитие. Один из гостей на вечеринке сказал: «Просто возьми такой чип и наделай себе витаминов. Глупо же покупать их в аптеке за деньги».

 

И вот в тот же вечер из лаборатории пропали несколько чипов.

 

Оказалось, что хранить их в шкафу в общежитии проблематично. Первый чип, с помощью которого делали витамины, потерялся в куче нижнего белья. Но сосед по комнате сказал: «Надо заглянуть в компьютерную лабораторию. Эти чипы нужно носить прямо на себе».

Но как? Чипы стали наноситься на кожу наподобие татуировок, как золотые штрихи на полотнах Климта.

 

Невероятно, но лишь через несколько месяцев начальство выяснило, что чипы кто-то украл. Сначала последовал строгий выговор, а потом пришлось бежать сломя голову к юристам Стэнфорда, специализирующимся на защите интеллектуальной собственности, чтобы составить описание изобретения для будущего патента.

 

Практически все крупные предприниматели Кремниевой долины вложили деньги в поддержку стартапа, получившего название VitaBop. На снимке, сделанном во время первого собрания инвесторов, были лыжники и победитель танцевальных соревнований с татуировками VitaBop. На сцену поднялся спринтер, участник Олимпийских игр, и похвастался своей татуировкой с VitaBop. Все обладатели VitaBop просто лучились здоровьем и жизненной энергией. Конечно же, им всем было по двадцать два года.

 

Компания VitaBop создала «беспроблемную станцию пополнения». Просто прижми свой чип к станции и получишь полную заправку необходимыми компонентами. Кроме того, компания доработала чипы, и теперь они отслеживали состав крови и другие важные показатели.

VB-станции появились в каждом кафе в Пало-Альто. Теперь можно было заправлять микросхему стандартными ингредиентами. Потом кафе стали предлагать в качестве рекламной акции экзотические компоненты. Заплатив десять долларов, вы получали доступ к программе Bopathon, и любой посетитель кафе мог заправить свою микросхему особым компонентом дня. По этому поводу поднялась изрядная шумиха, но активным ингредиентом всегда оказывался кофеин.

 

Видные деятели культуры отмечали, что в кафе, где действует Bopathon, люди смотрели друг на друга, а не таращились в экраны гаджетов, потому что всем было интересно, какой рецепт попадется тебе. Странным образом пользователи Bopathon ощущали физическое присутствие друг друга лучше, чем другие люди. Чипы стали социальным шлюзом. Если у вас его не было, вы становились как будто бы невидимкой для тех, у кого он есть.

 

Дела у VitaBop стремительно шли в гору. Чипы раздавали бесплатно. Оказалось, что тысячи тату-салонов, которые начали постепенно выходить из моды, основали готовую сеть розничной торговли собственными сборками VitaBop. Стартап наслаждался безболезненной критикой.

 

Ах да, бизнес-план. Существовал «магазин рецептов», где можно было купить формулы, по которым потом можно было синтезировать вещества на Bop-устройстве. Организаторы мероприятий могли заплатить за то, чтобы завлечь людей, которые приобретут на станциях пополнения якобы особые формулы. Рекламодатели, страховые компании и прочие многочисленные третьи лица платили за доступ к замечательной базе данных, которую создали VitaBop, отслеживая, что происходит со здоровьем пользователей их устройств. Поборники конфиденциальности частной жизни были обеспокоены, но представители компании уверяли, что доступными будут только «обобщенные» данные.

 

Доходы текли рекой, но это была лишь тонкая струйка по сравнению с теми отраслями, которые оказались на грани исчезновения из-за VitaBop. Многим доставляло удовольствие наблюдать за паникой в крупных фармацевтических компаниях, но в то же время было грустно наблюдать, как сходит на нет торговля кофе. Некоторые кафе выжили, став местами тусовок VitaBop-пользователей, но ходили душераздирающие истории о банкротстве тех, кто отчаянно пытался выращивать кофе на плантациях в развивающихся странах и честно им торговать.

 

Однако в Кремниевой долине все было прекрасно. Было вполне ожидаемо, что сокращение старых отраслей окажется масштабнее, чем рост новых. В конце концов, переход на цифровые технологии – целиком и полностью вопрос эффективности.

 

Профессиональные химики и фармацевты не знали, куда деваться. Рабочие места исчезали. Конечно, у тех, кому удалось найти работу непосредственно в VitaBop, особенно в самом начале, дела шли очень даже неплохо. Но выпускники химических и биологических факультетов (кроме Стэнфорда) начали замечать, что количество вакансий резко сократилось. В одном из учебных заведений штата Айдахо декан факультета журналистики утешал декана химического факультета: «Я тоже прошел через это, дружище».

 

Каким-то образом миновал почти год с безумно быстрого первого публичного размещения акций, и вот VitaBop етал объектом культурных войн. Теоретически существовала некая надзорная комиссия, в которую входили уважаемые врачи и крупные специалисты в области здравоохранения, чье одобрение получали любые формулы, распространяемые через магазин VitaBop.

 

Однако на некоем хакерском сайте, предположительно новозеландском, вскоре появилось описание метода «рутинга», или «разблокировки» VB-устройств с целью получить доступ к полному спектру их функций, а не только к тем, которые были официально одобрены производителем. Теперь пользователи могли запустить на VB-устройстве любую формулу. Противники абортов пришли в ужас от того, что теперь молодые женщины могли синтезировать посткоитальные контрацептивы, никому об этом не сообщая. В спортивной медицине начался переполох. Были попытки запретить использование VitaBop-устройств в профессиональном спорте и в учебных заведениях, но они в конце концов провалились.

 

НАМ ПРИДЕТСЯ СМИРИТЬСЯ С НЕОБХОДИМОСТЬЮ РЕШАТЬ СЛОЖНЫЕ ЗАДАЧИ, ЕСЛИ МЫ ХОТИМ САМИ НЕСТИ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА СВОЮ СВОБОДУ, КОГДА ТЕХНОЛОГИИ ДОСТИГНУТ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВЫСОКОГО УРОВНЯ. ЧТО ЖЕ, ЗА ВСЕ ПРИХОДИТСЯ ПЛАТИТЬ.

 

Если кому-то была доступна роскошь запрограммировать синтез в десятки тысяч этапов, он мог синтезировать огромное множество препаратов из популярных компонентов. Первыми появились психотропные препараты. Интересно, что «накачаться» наркотиками стало возможно с меньшими дозами препаратов, синтезированных с помощью VitaBop. Можно было ввести строго дозированное количество препарата непосредственно в кровь, контролируя реакции организма на момент приема. Сначала полицейские не могли придумать, как доказать, что пользователь устройства VitaBop запрограммировал синтез нелегальных веществ.

 

Пользователи VitaBop заявляли, что это устройство не даст получить передозировку. В конце концов, устройство каждую миллисекунду отслеживает все, что происходит в организме. А накачиваться запрещенными веществами и не знать, что будет, – совсем другое дело. Консервативная часть общества не была готова к такому аргументу.

 

Молодежная субкультура, возникшая благодаря рутованным VitaBop-устройствам, была целиком и полностью связана с расслабляющими веществами, но с помощью этих же устройств можно было синтезировать и лекарства. Прошел примерно месяц с большой облавы, которую совершила группа, занимавшаяся рутингом VitaBop-устройств в Калифорнийском университете в Беркли, на организацию под названием Granny Boppers. Последняя распространяла рецепты на тех же файлообменных сайтах, где еще недавно выкладывали пиратскую музыку, фильмы и сериалы. Легальные аптечные продажи лекарств от мигреней, повышенного давления и эректильной дисфункции, а также диабетических препаратов резко упали.

 

Кстати о судебных тяжбах. На VitaBop ополчились все фармацевтические концерны и компании – производители медицинских приборов.

Представители VitaBop выступали перед Верховным судом США, заявляя, что компания не сделала ничего плохого. Они обеспечили только нейтральный канал для действий пользователей, и, более того, они совершенно никоим образом не могут распоряжаться телами пользователей устройств VitaBop. Даже попытка прослушивания или влияния на действия пользователей нарушила бы законы о медицинской тайне.

VitaBop по большей части смогли пережить тщательные проверки их деятельности со стороны законодателей. Людям понравилась возможность больше контролировать то, что происходит с их организмами. Но в то же время экономика переживала спад. Удивительно, но недавним выпускникам медицинских и химических специальностей приходилось рассчитывать на финансовую помощь родителей даже в таких базовых покупках, как новое устройство VitaBop последней модели.

 

Устройства VitaBop все еще были дешевыми или бесплатными, но их суммарная стоимость постоянно росла. Можно было использовать ингредиенты под маркой производителя, но они почему-то никогда не работали как следует. Что-то подозрительное творилось с ценами на официальные ингредиенты; они постоянно росли без какой-либо видимой причины. У представителей антимонопольных служб, разбиравшихся с VitaBop, настали тяжелые времена. В конце концов, традиционные лекарства все еще были в продаже. В VitaBop заявляли, что компания ведет свою деятельность в конкурентной динамичной среде. К тому же руководство компании отметило, что правительству стоит больше беспокоиться о нелегальной торговле, которая ведется с помощью рутованных устройств VitaBop.

 

С ними, кстати, происходило что-то странное. Появилась гигантская корпорация под названием Booty, у которой была собственная база данных о том, что творится в организме у обладателей рутованных устройств VitaBop. Как же у Booty получилось добыть эти данные? Миллионы людей заходили на сайты с пиратскими технологиями на основе VitaBop, и Booty могли «считывать» данные с их экрана. Еще миллионы, не читая, добровольно приняли условия соглашения при регистрации в социальной сети, чтобы получить доступ к бесплатным формулам. Таким образом они предоставили доступ к своему организму Bodybook, конкуренту Booty.

 

Booty обычно зарабатывали не на том, что напрямую брали деньги с пользователей VitaBop. Вместо этого третьи лица платили им за возможность влиять на то, что будет видеть в сети пользователь устройства VitaBop. Например, пользователь VitaBop с отменным здоровьем мог получить предложение бесплатно заправить свое устройство на пункте вербовки добровольцев в армию. Вышло так, что подобная разновидность косвенной манипуляции сработала достаточно эффективно и принесла Booty миллионы долларов.

 

Booty, Bodybook и VitaBop кое-как сосуществовали. Каждый собирал досье на каждого пользователя, изучая их обмен веществ, но никто из троих не мог получить доступ к хранилищам данных двух других конкурентов. Booty гребли данные открытого мира с рутованными устройствами, VitaBop занимались тем же самым, только в мире своих пользователей, а Bodybook – в мире любителей «делиться». Booty обвинили VitaBop в закрытости и отсутствии поддержки общественного блага биологической открытости. VitaBop обвинили Booty в нарушении прав людей на тайну личной жизни и собственное достоинство. Специалисты сказали бы, что политика VitaBop очень напоминает Apple, а политика Booty больше похожа на Google или на хедж-фонд, ну а на что похожи своей политикой Bodybook, догадайтесь сами.

 

А объединяло их то, что каждый из них способствовал обвалу экономики и сокращению количества рабочих мест для всех и каждого.

 

 

Заходят как-то в бар три ботана…

 

Мне довелось поработать в составе комиссии Калифорнийского университета в Беркли. Комиссия оценивала импровизированные бизнес-планы выпускников программы подготовки предпринимателей. Трое студентов представили следующую схему.

 

Предположим, вы в субботу вечером ходите по барам и ночным клубам Сан-Франциско. Вы заходите в бар и видите там много-много симпатичных одиноких девушек, к которым на первый взгляд можно подкатить и которые зашли именно в это заведение в надежде найти компанию. Ну вы хватаете мобильник и пишете в сеть: «Эй, тут есть девчонки!» И все парни вроде вас будут знать, куда идти. Этот сервис будет зарабатывать, возможно, на рекламе баров и производителей алкогольных напитков.

 

Я посмотрел на эту чудаковатую троицу и задал очевидный вопрос: «А будет ли вообще хоть когда-нибудь шанс, что ваш сервис предоставит корректные данные?» Повисла напряженная пауза. Был ли это очередной пример потрясающего технического творчества в совокупности с ужасающе наивными представлениями о людях на грани синдрома Аспергера?

 

Они ответили: «Нет, конечно же. Достоверных данных никогда не будет. Всё будет держаться только на чьей-то надежде».

Я поставил им высший балл, причем не потому, что хотел вдохновить их на применение столь непросто доставшихся им навыков к столь непродуктивному плану, а потому, что они продемонстрировали понимание, как на самом деле работает информация в сетевых технологиях в применении к людям.

 

 

Иногда миллионеры увлекаются каким-либо новым символом богатства и раздувают его ценность. Замечательный пример – рынок произведений искусства. Дорогие картины стали по сути валютой, которая в ходу среди очень богатых людей. Чем лучше у художника получается создавать картины, которые будут выполнять эту функцию, тем ценнее они станут. В качестве примера первыми приходят на ум работы Энди Уорхола, хотя Пабло Пикассо и другие художники наверняка играли в эти игры до него. Картина должна быть написана в определенной стилистике и быть доступной для приобретения очень узким кругом лиц. Она становится своего рода аналогом денег и распознается так же мгновенно, как стодолларовая купюра.

 

Вот еще одна похожая современная тенденция. Информация о частной жизни и душевном состоянии обычных людей безостановочно собирается по всем цифровым сетям и становится валютой элитных кругов. Актуальность фактических данных в этих массивах не проверяется. Это и к лучшему, ведь актуальные данные подразумевают реальные обязательства.

 

Но иллюзия того, что мы храним чужие секреты, работает так же, как и современная живопись. Это новый аналог ценных бумаг, которыми торгуют богатые люди, и его ценность естественным образом возрастает. Обычным людям вход в эту сферу закрыт.

 

Немногие понимают, как глубоко проникает слежка ради создания этой новой разновидности валюты. На эту тему уже написано множество книг, а активисты развернули бурную деятельность, так что представлю ситуацию лишь в общих чертах, но дам нужные ссылки.

 

Даже безобидное посещение сайта авторитетного крупного издания, например «New York Times», приводит к тому, что целая стая конкурирующих между собой сервисов отслеживания начинают бороться за шпионские данные о вас. Ghostery, один из плагинов для запрета шпионской слежки, в настоящее время блокирует более тысячи подобных сервисов, а истинное их количество никому не известно.

 

Не существует и подробной карты шпионских сетевых сервисов. Их цели и роли сложны и разнообразны. Никто не знает реального положения дел, хотя бытует распространенное мнение, что Google исторически лидировала в сборе шпионских данных о пользователях открытого интернета, а в Facebook разработали способ толпами загонять людей под уникальный микроскоп. При этом другие компании, о которых вы могли никогда и не слышать, например Acxiom и eBureau, также целенаправленно собирают на вас досье.

 

Поскольку сегодня шпионская слежка за вами официально признается основным видом деятельности информационной экономики, любая попытка избежать этой слежки, например использование плагинов типа Ghostery, будет казаться покушением на саму идею интернета.

 

 

То, что кажется магией использования сетевых данных, находит разное применение в бизнесе и науке. Для работы с большими массивами данных в обеих этих сферах все чаще применяются почти неотличимые друг от друга инструменты, но действуют они по разным правилам. В науке важнее всего точность и контроль измерений. В бизнесе и культуре они в целом не столь важны.

 

Ученые используют новые технологии, чтобы изучить природу во всех подробностях, которые прежде были недоступны, но их так много, что без мощных компьютеров и цифровых сетей не стоит даже пытаться их изучить. Например, геномика – это раздел биологии, но она в то же время является и разделом информатики. Это же можно сказать и о дисциплинах на стыке материаловедения и энергетики.

 

В науке появление новых источников массивов данных означает тщательную работу исследователей, независимо от доступности технологии. Некоторое время считалось, что существует статистический эффект, скрытый в огромном океане цифр, показывающих, что скорость передвижения нейтрино превышает скорость света. Эта весьма убедительная иллюзия сталкивалась с рядом опровержений, пока на ней окончательно не поставили крест через несколько месяцев.

 

Отслеживание гриппа по интернету – это наука. Это значит, в ней нет автоматики. Ученые должны провести подробнейший анализ. Может быть, многочисленные поисковые запросы о симптомах гриппа связаны с выходом популярного фильма, в котором гриппом болеет главный герой. Данным нельзя верить без тщательного анализа.

 

Однако даже в мире больших массивов научных данных результаты, кажущиеся магией, могут быть получены до того, как их смогут осмыслить. Иногда они могут обратить вспять. 

 

В медицине новые массивы данных регулярно меняют наши передовые гипотезы о лечении тех или иных заболеваний. И все же на появление новых способов лечения уходят годы. В науке большие массивы данных – словно магия, но она дается нам нелегко. Мы сражаемся с ней и ожидаем, что в начале останемся в дураках. Инструменты тщательной работы с большими массивами данных все еще активно дорабатываются.

 

Ни один ученый не считает большие массивы данных волшебной палочкой-выручалочкой. И подтверждений этому хватает. Самый яркий пример – медицина. Она совершенствуется, но катастрофически медленными темпами. Прогнозы погоды стали точнее по сравнению с прошлым, и их точность продолжает расти. Со спутников поступает информация, которую раньше не было возможности использовать в компьютерных моделях, способных обрабатывать большие объемы данных. В результате получаются более точные прогнозы погоды на следующую неделю и даже на весь следующий год. И все же погода преподносит сюрпризы. Большие массивы данных постепенно расширяют наши возможности по мере работы с ними, но не делают нас всеведущими. Гонка за статистическим результатом, который постоянно улучшается, но никогда не достигнет совершенства, лежит в основе современной облачной вычислительной среды. Большие массивы данных необходимо осваивать, чтобы они приносили пользу. Это не автоматический рог изобилия и не альтернатива человеческой проницательности.

 

Распространение вспышки гриппа можно отследить через интернет быстрее, чем с помощью традиционных медицинских систем. В ходе исследовательского проекта Google обнаружилось, что вспышки гриппа можно эффективно отслеживать, отмечая соответствующую статистику поисковых запросов по географическим регионам. Если в каком-либо регионе внезапно повышается количество поисковых запросов о симптомах гриппа, вероятно, там началась вспышка заболевания. Этот сигнал можно наблюдать даже до того, как пойдет первая волна обращений к врачам.

 

ПОСКОЛЬКУ СЕГОДНЯ ШПИОНСКАЯ СЛЕЖКА ЗА ВАМИ ОФИЦИАЛЬНО ПРИЗНАЕТСЯ ОСНОВНЫМ ВИДОМ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНФОРМАЦИОННОЙ ЭКОНОМИКИ, ЛЮБАЯ ПОПЫТКА ИЗБЕЖАТЬ ЭТОЙ СЛЕЖКИ, НАПРИМЕР ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ПЛАГИНОВ ТИПА GHOSTERY, БУДЕТ КАЗАТЬСЯ ПОКУШЕНИЕМ НА САМУ ИДЕЮ ИНТЕРНЕТА. 

 

последовательность и изменить стимулы, движущие вперед науку и коммерцию.

 

Яркий пример из недавнего прошлого – зарождение чтения мыслей. В самом начале века сообщалось о ряде все более впечатляющих экспериментов, связанных с «чтением мозга». Например, человек мог попытаться контролировать руку робота, и при этом можно было напрямую измерить показатели его мозговой активности. Но будет ли возможно посредством чтения мыслей измерить, что человек видит или представляет себе? Именно это больше подходит под определение «чтения мыслей».

 

Результаты начали появляться в начале 2010-х. Психолог Джек Галлант и другие исследователи из Калифорнийского университета в Беркли сообщили, что им почти удалось отследить, куда направлен взгляд человека, всего лишь проанализировав мозговую деятельность подопытного. Благодаря этому сложилось впечатление, что компьютеры стали медиумами. Но именно изучение проблем, связанных с использованием больших массивов научных данных, лучше всего поможет понять, как получается этот результат.

 

В ходе эксперимента Галланта на основании того, что видел человек, ученые проводили вычисления и создавали фильм. Показатели активности мозга они измеряли при помощи ФМРТ. Изображения расплывались и выглядели странно, но действительно во многом совпадали с тем, что видел человек.

 

Работало это примерно так: каждому участнику эксперимента показывали несколько видеороликов. Их картины активности мозга каждый раз записывались. Затем подопытный смотрел новый ролик, который раньше не видел, и картины активности снова записывались. Затем эти ролики в нужной пропорции смешивались, в зависимости от того, насколько картина активности мозга каждого из подопытных для нового ролика совпадала с картиной для каждого из роликов, показанных в начале. Когда набиралось достаточно роликов, просмотренных до этого один за другим, при их объединении получался новый разнородный видеоматериал, непохожий на то, что раньше смотрел участник эксперимента.

 

Этот выдающийся результат был чрезвычайно важен, но это лишь первый этап научного исследования. Он не объяснял, как мозг кодирует визуальные воспоминания. Но действительно важно то, что ученым удалось измерить показатели активности мозга, которые соответствовали определенному типу визуального восприятия. Более того, подобные техники работают и со звуком, и с текстом, и с другими видами действий и переживаний. Эра высокотехнологичного чтения мыслей началась.

 

Джек Галлант первым отметил, что каким бы впечатляющим ни было их достижение, это не конец, а только начало. Есть надежда, что полный цикл научного осмысления пополнится новыми теориями и догадками.

 

 

Никогда не знаешь, сколько времени уйдет на формирование научных выводов о больших массивах данных. Наука жертвует знаковыми событиями, но поставляет их в совершенно произвольном порядке.

 

Большие массивы бизнес-данных появляются настолько быстро, насколько люди могут их принимать, но обычно даже быстрее. Благодаря ускоренным циклам обратной связи, значимость больших массивов бизнес-данных возрастает. Мы привыкли считать их обоснованными, несмотря на то что они могут всего лишь казаться таковыми из-за своего особого положения в сети. Подобные данные достоверны только за счет невероятного числа повторов.

 

Наука требует иного подхода к большим массивам данных, и мы его ищем. Для обработки этих массивов в области науки еще не выработана окончательно четкая процедура. И когда для работы с ними появятся проверенные практики, мы получим точные ответы на вопросы:

 

• Какие стандарты должны быть соблюдены для публикации тиражирования результата? До какой степени тиражирование должно требовать сбора разнообразных, но при этом похожих больших массивов данных, а не просто повторно использовать одни и те же данные, применяя к ним разные алгоритмы?
 

• Что такое публикация? Описание используемого кода? Сам код? Код в некой стандартной разновидности структуры, благодаря которой становится возможным использовать его повторно и вносить в него поправки?
 

• Должен ли анализ таких данных предполагать применение стандартных практик метаанализа?
 

• Какая документация в условиях непрерывного документального учета данных должна приводиться к единому стандарту?

Должны ли утверждаться новые практики, аналогичные двойному слепому методу или плацебо, помогающие ученым, работающим с большими массивами данных, не одурачить самих себя? Должны ли разработчики кода для получения независимых результатов работать небольшими группами, чтобы анализировать большие массивы данных, которые остаются в полной изоляции друг от друга?
 

В ближайшее время мы получим ответы на все эти вопросы, но пока что научные практики постоянно меняются. Но несмотря на то что детали еще не проработаны, ученых объединяет стремление проверять гипотезы, независимо от объемов данных, с которыми они работают.

 

 

В мире бизнеса большие массивы данных зачастую работают независимо от их достоверности. Люди платят деньги за пользование сайтами знакомств. Но алгоритмы, якобы подбирающие идеального партнера, на самом деле, скорее всего, не работают. Не имеет значения, права ли наука, пока клиенты за нее платят. А они платят.

 

Таким образом, нет нужды определять, достоверна ли статистика в собственно научном смысле, или кто-то лишь создал видимость достоверности, прибегнув к техникам социальной инженерии. Вот пример такого обмана: двое встречаются, зарегистрировавшись на сайте знакомств, потому что оба ожидают, что алгоритмы надежны. Люди адаптируются под информационные системы. Не важно, осознают ли они адаптацию и функционирует ли информационная система так, как ожидалось. Наука в этой системе ставится под сомнение.

Древний парадокс в новых обстоятельствах: сложно сказать, мудр ли правитель, или он просто внушает страх. Если то, что предсказывает правитель, действительно происходит, любое объяснение сгодится.

 

Предположим, некий продавец электронных книг рекламирует свой товар, и пользователь планшета проходит по ссылке для оплаты. В некоторой степени это может произойти, потому что продавец использует облачные сервисы, содержащие по-научному точный алгоритм прогноза, и составленная им модель целевой аудитории верна. Или же это может произойти, потому что пользователю сказали, что алгоритмы работают. Или потому что пользователь следует рекомендациям конкретного производителя планшетов. Возможно, пользователь в равной степени был готов купить сколько угодно других книг. Сложно сказать, какая причина важнее.

 

Инженеры решат, что роль сыграли умные программы. У них здорово получается дурачить себя верой в то, что это всегда так. Когда владельцы сервера-сирены убеждены в том, что этот сервер занимается научно обоснованными вычислениями – то есть анализом и прогнозированием событий, просвещающих человечество, – а сервер набирает все больше влияния, ничего полезного из этого не выйдет.

 

Иногда объективная проверка больших массивов бизнес-данных показывает, что эти замки в облаках никогда не существовали на самом деле. Поток хвастовства соцсетей, пытающихся продать рекламу, нескончаем. Продавцы громко заявляют, что их система способна создать подробнейшую модель целевой аудитории и выявить ее так же точно, как военный дрон – боевиков Талибана. Но эту же систему смогут легко и просто обмануть дети, выдающие себя за взрослых.

 

И все же фантазия о точности никуда не исчезает. В момент запуска сервера-сирены можно почти физически ощутить сладостное упоение властью. Это ваш пост перехвата информации. Информационное превосходство у вас в руках. Одна из сильнейших иллюзий нашего времени – считать, что это ты ведешь игру, а с тобой никто не играет.

 

 

Говоря по-простому, стоит признать, что на Facebook существует две версии вас: на поддержание имиджа первой вы бросаете все усилия, вторая же – величайшая в мире тайна, а именно данные о вас, которые продаются третьим лицам, например рекламодателям. Этих данных о себе вы никогда не получите.

 

Но дело даже не в том, что их от вас скрывают. Сами по себе они не будут иметь никакого смысла. Они неотделимы от всех остальных глобальных данных, которые собирает Facebook. Исходя из поведения современных людей, самые ценные и охраняемые данные – это результаты статистических корреляций. Эта информация нужна для работы алгоритмов, но люди редко видят ее и еще реже могут ее осмыслить.

Возможно, люди с кустистыми бровями, которые осенью собирают мухоморы, действительно захотят добавить острый соус в картофельное пюре весной. Не исключено, что это правдивая информация, обладающая коммерческой ценностью, но никто и никогда не сообщит о подобном совпадении, если его обнаружит. Вместо этого продавец соуса теоретически сможет разместить рекламную ссылку прямо на виду у пользователя, повысив шанс, что она попадется правильному человеку, и никому не нужно знать, почему именно.

 

Коммерческие корреляции больших массивов данных почти всегда скрыты. Это крошечные математические составляющие программ, обеспечивающих прибыль или влияние тем или иным корпорациям – владельцам облачных серверов. Если ту или иную корреляцию отделить от остальных и раскрыть, какой от нее толк? В отличие от крупиц научных данных, это не компоненты четкой структуры, и они не обязательно сохранят смысл в отрыве от контекста.

 

 

Большие массивы данных, хотя и кажутся волшебством, запросто могут сбить с толку. Разве это не очевидно? Углядеть в чем-то магию – значит достигнуть пределов собственного понимания.

 

Когда статистическую корреляцию путают с пониманием, за это приходится дорого расплачиваться. Примером такой путаницы стала череда финансовых кризисов в начале двадцать первого века. Гигантские инвестиционные пакеты, созданные за счет корреляций, оказались пустышками. Из-за них весь мир оказался в долгах, что привело к введению жестких экономических мер. И все же виноваты в этом далеко не всегда финансисты, хотя бы потому что финансовые механизмы были сложными и почти полностью автоматизированными.

 

Можно задать закономерный встречный вопрос, почему в большие массивы бизнес-данных все еще верят и продолжают их применять, даже несмотря на то, что они уже доказали свою полную несостоятельность. Ответ очевиден: потому что большие массивы бизнес-данных помогают очень быстро и в большом масштабе получить влияние и деньги.

 

 

Почему большие массивы бизнес-данных часто оказываются несостоятельными? Их ненадежность – коллективный проект, в котором мы все принимаем участие. Все дело в коллективном разуме.

 

Владелец потенциального сервера-сирены сначала может выгодно пользоваться честным доступом к данным в качестве невидимого наблюдателя. Но если ему повезет преуспеть и его сервер действительно станет сиреной, все изменится. Поднимется волна манипуляций, и собранные данные станут сомнительными.

 

Если работа сервера основана на отзывах, среди них появится множество фальшивых. Если в основе его работы лежит стремление к известности, то внезапно там окажется множество фальшивых заискивающих поклонников, поддерживающих иллюзию популярности. Если сервер пытается вычислить самых кредитоспособных или привлекательных людей, ждите, что их профили окажутся по большей части липовыми. Подобные иллюзии создают или умные третьи лица, чтобы внести в работу сервера какое-то оживление, или же те, кто хочет извлечь из сетевой жизни пусть и небольшую, но выгоду.

 

В любом случае, как только сервер-сирену дурачат фальшивыми данными, игра начинается. Владельцы сервера нанимают математиков и специалистов по искусственному интеллекту, которые пытаются отфильтровать ложь, заочно оперируя чистой логикой. Но не нужно путать ложь и глупость. Тут же неизбежно стартует «гонка вооружений», в которой коллективный разум обманщиков пытается перехитрить нескольких умных программистов, и баланс сил с каждым днем меняется.

 

Примечательно не то, что люди продолжают играть в цифровых сетях в старые как мир игры, а то, что предприниматели все еще верят иллюзии, что именно они – единственные, кто ведет игру, а все остальные пассивно мирятся с ролью объектов, изучаемых ради выгоды удаленного наблюдателя. Ничего никогда не бывает просто.

 

 

Долгое время меня волновала проблема, связанная с тем, что интернет уничтожил больше рабочих мест, чем создал. Потому я живо интересовался проектами, которые могли бы обратить этот процесс вспять. Kickstarter – важный в этом отношении эксперимент. Первоначально основатели проекта хотели, чтобы благотворительность работала эффективнее. Мы же сейчас сосредоточимся на том, как Kickstarter помогает в финансировании новых бизнес-проектов. Предприниматели получают деньги от множества людей, обещая им результат своей работы, но способ, которым они этого добиваются, не имеет ничего общего с традиционными представлениями о финансировании. Первые поддержавшие кампанию не получают доли в капитале, но зачастую им достается что-нибудь конкретное, например «первое издание» или новый продукт. Разве не замечательный пример того, как сеть помогает новаторам-оригиналам добыть деньги нетрадиционными способами? Что же тут не так?

 

На самом деле мне нравится этот проект и особенно нравится, что мой друг Кит Макмиллен смог с его помощью выпустить на рынок специальную клавиатуру для использования с музыкальными программами, так называемый пэд-контроллер. Кит – известный мастер по изготовлению музыкальных инструментов с многолетним опытом, и у него возникла идея нового музыкального устройства, получившего название QuNeo. Вместо того чтобы по старинке представлять материал инвесторам, он воспользовался платформой Kickstarter и представил его непосредственно будущим покупателям. Они оценили материал, и проект контроллера QuNeo стал одной из первых историй успеха на Kickstarter. Множество людей заплатили деньги вперед и встали в очередь, чтобы приобрести устройство, которого еще даже не существовало, став одновременно и покупателями, и псевдоинвесторами.

 

Kickstarter неидеален как инструмент финансирования разработок новых продуктов. Было бы даже лучше, если бы он поддерживал создание страховых пулов для многочисленных проектов, а также систему страхования или управления рисками для пользователей. Серверы-сирены страдают от заблуждения, что кто-то другой всегда может принять на себя риск и что игнорируемый риск никогда по тебе не ударит. Даже если так, это просто замечательный пример расширения границ капитализма с помощью интернета.

 

Но все не так уж и здорово. В тот же месяц, когда первые контроллеры QuNeo отправились к первым покупателям, в тематическом блоге об информационных технологиях Gizmodo появился анонс о бойкоте кампаний на Kickstarter. 

 

Возможно, Gizmodo – не столь однозначный объект критики, но я выбрал его, поскольку в то время Gizmodo вместе со своей основной сетью стали жертвами бойкота ссылок со стороны некоторых подфорумов Reddit из-за ужасного случая. На этих подфорумах собирались мужчины, которые тайком делали фото женщин или собирали фотографии несовершеннолетних девушек с эротическим подтекстом. Эти мужчины хотели воспользоваться информационным преимуществом над незнакомыми им людьми, сохраняя при этом анонимность. Репортер интернет-таблоида Gawker (вышестоящая организация Gizmodo) раскрыл их лидера, и это сочли непростительным. Желание манипулировать другими, самому оставаясь неуязвимым, – всего лишь способ для обычного человека притвориться на какое-то время, что он сервер-сирена. Когда лидер был раскрыт, он оказался обычным неудачником из рабочего класса. Как только вы видите в сети логово беззакония, присмотритесь к нему поближе, и оно окажется логовом социального неравенства. 

 

Причиной стало огромное множество низкокачественных предложений на сайте. Поиск по-настоящему ценных проектов в этой куче фальшивок и откровенного мусора потерял всякий практический смысл.

 

Это тот случай, когда переход к цифровым технологиям отодвинул в сторону классическую проблему рынков до-цифровой эпохи. Предполагаемая прозрачность, заложенная в структуру современной информационной экономики, оказалась совершенно бесполезной.

 

Эта проблема известна как «рынок лимонов», по названию знаменитой научной работы, за которую ее автор Джордж Акерлоф получил Нобелевскую премию по экономике. Лимоны, о которых идет речь в этой работе, совершенно не имеют отношения к ларьку с лимонадом. Речь в ней шла о торговле подержанными автомобилями с заводскими дефектами, которые также называют «лимонами». В исследовании подробно рассказывалось, как засилье на рынке низкокачественных подержанных автомобилей запустило механизм рыночной асимметрии, нарушив рыночные процессы.

 

ПРЕДПРИНИМАТЕЛИ ВСЕ ЕЩЕ ВЕРЯТ ИЛЛЮЗИИ, ЧТО ИМЕННО ОНИ – ЕДИНСТВЕННЫЕ, КТО ВЕДЕТ ИГРУ, А ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ ПАССИВНО МИРЯТСЯ С РОЛЬЮ ОБЪЕКТОВ, ИЗУЧАЕМЫХ РАДИ ВЫГОДЫ УДАЛЕННОГО НАБЛЮДАТЕЛЯ. НИЧЕГО НИКОГДА НЕ БЫВАЕТ ПРОСТО.

 

Покупатели волновались, что продавцы знали о дефектах больше, чем рассказывали. Это постоянно усложняло рыночные процессы, мешало их ходу и снижало их эффективность. Действительно прозрачная разновидность цифрового рынка, возможно, могла бы затормозить подобный спад. По крайней мере, во времена первых сетевых исследований, до появления серверов-сирен, такая надежда еще была.

 

На самом деле цифровые сети помогли частично избавиться от страха получить «лимоны» на физическом рынке подержанных автомобилей. Например, сейчас вы можете мгновенно получить информацию о состоянии машины. Но серверы-сирены избегают подобных усовершенствований. Их стремление возложить риски на кого-то другого только усугубляет проблему с «лимонами».

 

Каждая кампания, подобная QuNeo, используется как прикрытие для кучи дрянных проектов, которые постепенно становятся пятнами на репутации новых проектов уровня того же QuNeo. Что делать, если проект не будет закончен? И если человек, поддержавший его деньгами, никогда не получит своего устройства? Есть ли какие-то ресурсы? Может ли инновационный центр перекладывать риск на других?

 

Kickstarter экспериментировал с изменением правил, которые помогли бы снизить риски для людей, поддерживающих кампании. Например, изобретателям в какой-то момент внезапно запретили размещать реалистичные изображения конечного продукта. Подобное правило, предположительно, снижало риск впасть в заблуждение, что проект ближе к завершению, чем это есть на самом деле. Даже если это правило и дает желаемый результат, не абсурдно ли отказывать изобретателям в возможности показать, что же именно они намерены создать? Но эта стратегия не поможет серверу-сирене избежать возможных рисков. Вот вопрос и ответ с сайта Kickstarter о политике проекта.

 

– Как Kickstarter узнает о том, что перед нами имитация или модель [… а не фотография или физический прототип]?

– Мы не можем узнать этого. Мы лишь проводим быструю проверку на соответствие проекта нашим указаниям.

 

Я хотел бы увидеть, как Kickstarter перерастет Amazon, поскольку он воплощает более фундаментальный механизм всеобщего экономического роста. Он не снижает цены, а превращает покупателей в спонсоров инноваций. Но при масштабах, подобных Amazon, неизбежно придется иметь дело с куда большим наплывом мошенников и дилетантов.

 

На Kickstarter продолжают появляться как невероятно успешные проекты, так и великое множество мошеннических предложений или проектов, обреченных на неудачу. Возможно, сайт, если его масштабы вырастут, будет вести бесконечную борьбу с обманщиками и дилетантами и в конечном итоге потеряет всякую ценность. А может, у него появится система голосования или автоматические фильтры, которые будут отсеивать мусор. Правда, потом выяснится, что этот мусор сможет подстроиться под требования сайта и все же добьется своего. А может, стоимость пользования Kickstarter вырастет, он перестанет быть наивным и «демократичным», и уже живые люди начнут блокировать бесполезные предложения. Может быть, его основатели научатся вместе с выгодой принимать на себя хоть и небольшой, но риск. Что бы ни произошло, успех будет зависеть от того, удастся ли найти жизнеспособный компромисс, пусть он и не будет идеальным.

 

 

Масштабным и успешным сетевым проектам в конечном итоге приходится противостоять наплыву мошенников. Недобросовестные «контент-фермы» оказываются информационным мусором и размещают ссылки на самих себя, чтобы занять верхнюю строку в выдаче результатов поиска Google. Блогеры, которых крупнейшие медиакорпорации сгоняют в один уголок сети, начинают приправлять свои посты ключевыми словами и фразами, не для того чтобы привлечь внимание читателей, а чтобы их обнаружили алгоритмы Google.

 

К чести Google, компания начала бороться с подобными злоупотреблениями, но эта война никогда не закончится. Когда Google измеряет людей и от результата измерений иногда зависит распределение богатства и власти, люди не будут сидеть и ждать беспристрастной оценки. Они начнут свою игру. На сайтах с отзывами полно фальшивок. Когда образование функционирует за счет больших массивов данных, преподаватели должны не просто готовить учеников к тестам. Но в системе образования нередко вскрываются факты масштабного обмана.

 

Странно, что подобное часто шокирует как программистов, так и предпринимателей в области технологий. Мы, гики, предпочитаем, чтобы мир пассивно ждал, пока наши навыки его обгонят, но такого никогда не происходит.

 

Мы заблуждаемся, главным образом представляя себе большие массивы данных как природный ресурс, который надо добывать. Мы поддерживаем эту иллюзию, регулярно используя термин «добыча данных». И на самом деле некоторые данные действительно можно сравнить с полезными ископаемыми. Например, большие массивы научных данных о возникновении галактик, погоде или вспышках гриппа можно при определенном старании добывать как золото.

 

Большие массивы данных о людях имеют совершенно другую природу. Они не укладываются в это представление и играют против вас. Эти данные напоминают не материал под микроскопом, а скорее диспозицию фигур на шахматной доске.

Понять их особенность поможет оптическая иллюзия.

 

 

Это знаменитая иллюзия фигуры и фона, которая стала популярной в 1915 году благодаря датскому психологу Эдгару Рубину. Контур принимает вид или золотой вазы, или двух лиц. Ни одна из интерпретаций не будет единственно правильной. (В данном случае я поместил на рисунок лицо Адама Смита)

 

Точно так же облачная информация, создаваемая людьми, может восприниматься либо как ценный ресурс, который можно украсть, например как золотую вазу, или же как волны человеческого поведения, направленные в основном против вас. В абстрактном смысле оба варианта восприятия имеют право на существование.

 

Однако если вы заинтересованный участник игры, в ваших же интересах в первую очередь обратить внимание на эти лица.

 

 

Вот еще одна формулировка главной идеи: данные, касающиеся людей, лучше всего воспринимать как замаскированных людей, которые постоянно что-то замышляют.

 

 

Внимательные читатели заметят постоянный сдвиг точек зрения, когда я высмеиваю заблуждения, касающиеся больших массивов данных о людях. Иногда я пишу с точки зрения рядового человека, как будто жалуясь на то, что меня анализируют и рассматривают как пешку в информационной игре. Но бывает, что я пишу так, как будто сам веду эту игру, и меня раздражает, что ее портят мои соперники.

 

Никто не мог предсказать, как будут взаимодействовать технологии цифровых сетей и экономика. Вместо истории о негодяях я вижу историю техногиков и предпринимателей, ставших первопроходцами. И на их успехах и ошибках нам предстоит учиться.

 

Я говорю не столько о необходимости «бороться против власти», сколько о том, что более глубокое понимание технологий пойдет на пользу большинству населения, в том числе и тем амбициозным людям, которые планируют великие свершения. Так что я выступаю и с позиции важной фигуры, и с позиции обычного человека, поскольку любое решение должно учитывать обе эти точки зрения.

 

Большие массивы данных, то самое свободное пространство в форме вазы, – основное средство разрешения конфликтов влияния и власти нашего времени. Финансовая деятельность перестала быть решением уникальных задач финансистов и сейчас связана с тем, насколько эффективно они могут предоставить выгодную работу ученым, работающим с большими массивами данных, и техногикам. Политики вычисляют свою аудиторию, используя те же алгоритмы, которые оценивают людей для выдачи кредитов или страховых полисов. Список постоянно пополняется.

 

По мере совершенствования технологий серверы-сирены будут все больше становиться объектами борьбы за власть и богатство, поскольку они – единственные звенья в цепи, которые не станут общедоступными. Если современные тенденции сохранятся, у вас всегда будет возможность добиваться информационного превосходства, как магнаты старых времен добивались превосходства во владении землей и природными ресурсами. В новом энергетическом цикле нефть рано или поздно перестанет быть ключевым фактором геополитики, а информационная система, управляющая новой разновидностью энергии, сможет легко превратиться в неприступную крепость. Иллюзорная золотая ваза обретает все большую ценность.

 

 

Крах цивилизации предсказывают еще со времен Аристотеля. Как только технологии достигнут пика эффективности, цивилизации придется искать решение одной необычной задачи: что будет с «лишними» людьми, если отпадет необходимость в каждом человеке? Будут ли те, чьи роли в обществе утратят важность, голодать? Или их жизнь станет беззаботной? Кто будет это решать? И как?

 

На эти важные вопросы, переформулированные множество раз, лишь иногда давались ответы, поскольку лишь немногие ответы можно найти.

Какими будут люди, когда технологии станут еще более совершенными? С каждым годом мы получаем все больше возможностей осуществлять свои замыслы благодаря технологическому прогрессу. Важность идей постоянно возрастает. Разговоры о смысле человеческого существования, ведущиеся с древности, продолжаются и в наши дни, и выводы получаются самые разные.

 

Предположим, машины в конце концов действительно станут успешно выполнять самые разные задачи, и можно будет сказать, что многие люди стали лишними. Это может произойти в сфере ухода за больными и пожилыми людьми, в фармацевтической промышленности, в транспортной инфраструктуре, в производственной сфере или в любой другой отрасли.

 

И тогда главный вопрос будет не в том, что делать с людьми, функции которых теперь выполняют машины. К тому времени, как этот вопрос возникнет', люди уже совершат принципиальную ошибку.

 

Несмотря на все мрачные философские теории о том, что люди станут не нужны, можно утверждать, что это – го не произойдет. В конце концов, информация, на которой держится «автоматика», должна исходить от людей в виде «больших массивов данных». Автоматизацию всегда можно понимать как тщательно отрепетированное представление.

 

Главным из того, что мы сможем противопоставить многофункциональным машинам, искусственному интеллекту и другим подобным явлениям, станет наша способность ставить задачи, с которыми не справятся автоматы, а также возможность решать, предполагают ли эти задачи реальные рабочие места для людей. Мы представляли. что горстка богатых программистов окажется единственными кукловодами автоматизации. Вместо этого оказывается. что для «автоматизации» машин нужны большие массивы данных, предоставляемых людьми. А будут ли платить кукловодам, если все люди вдруг обретут их статус?

 

 

Каждое из десяти образных сравнений, которые я называю «настроениями», можно сократить до простых утверждений о том, как человеческая природа, изменения технологий и задачи цивилизации сочетаются друг с другом. Поскольку технокультура влияет на то, что создают техногики, а в технологиях заключается разница между будущим и прошлым, здесь важно говорить на языке технарей.

 

Я решил избегать провокационного термина «мем». В этом случае есть много причин не использовать его, и главная заключается в том, что хорошие идеи далеко не так разнообразны, как уникальные черты, присущие живым организмам. Возможно, этот набор «технологических настроений» покажется вам полезным. Если так, то это лишь потому, что мы имеем ограниченное количество вариантов реагирования на все ускоряющиеся темпы технологических изменений. 

 

Предостережение: не пытайтесь, пожалуйста, применить мою схему классификации настроений к какому-нибудь стартапу с облачными программами для организации свободы самовыражения других людей. Они предложены как размышления, а не как истина. Иными словами, надеюсь, они пригодятся вам, чтобы проанализировать их, самостоятельно и скептически оценивая, а не станут для вас способом обозначить границы или определить события будущего через структуру программного обеспечения. Ни одна онтология, от эннеаграмм до справочника по психическим расстройствам, не предлагает описания состояния человека. Онтологии могут быть забавными и полезными, но, разумеется, важно не воспринимать их слишком серьезно. Как и в случае со всеми онтологическими схемами, мои настроения не следует путать с собственно реальностью.

 

Каждое настроение состоит из трех компонентов – деньги, политика и технологии – в контексте их влияния на состояние человечества.

 

 

Это старейшее и при этом самое распространенное настроение, предполагающее, что земное существование – всего лишь политический театр, выполняющий функцию дистанционного управления более значимым сверхъестественным миром. Политика играет роль интерфейса этого другого мира.

 

Да, разумеется, это не общее определение всех религий или духовности. Я также утверждаю, что материализму даже не нужно напрягаться для того, чтобы стать таким же сумасшедшим и жестоким, как религия в худших ее проявлениях. Личность, подобная Сталину, не слишком отличается от религиозной инквизиции. И все же существует всеобщее древнее политическое явление, которому следует дать имя.

 

Восемь настроений из тех, о которых здесь идет речь, натуралистичны. Возможность вознестись живым на небо, пришествие мессии или иные сверхъестественные события, резко изменяющие будущее, по определению не рассматривались как естественные варианты до недавнего времени, пока не была сформулирована концепция сингулярности. И теперь мы должны учитывать догмы старой религии, чтобы вписать в существующий контекст новую.

 

 

Когда-нибудь технологии станут продвинутыми настолько, что потребности каждого человека будут удовлетворены и необходимость в политике отпадет. «Изобилие» – настроение, преобладающее в Кремниевой долине, хотя эта идея возникла еще в Древней Греции. Это настроение одновременно древнее и футуристическое.

 

Зачастую оно проявляет высокомерие, заставляя стыдиться людей с наивными представлениями, не относящихся к технологическим кругам. Известно, что люди недооценивают масштаб изменений в сфере технологий. В представлении 1960-х или 1980-х годов гаджеты для космического корабля Enterprise (какими они были бы через несколько столетий) уже сейчас выглядят антиквариатом. Люди не могут оценить, насколько серьезно могут измениться технологии прямо у них на глазах. С другой стороны, летающих автомобилей все еще нет в широкой продаже и, вероятно, еще долго не будет. Так что масштабы прогресса переоцениваются и недооцениваются одновременно.

 

 

Наш успех нас же и уничтожит. По мере приближения к обретению изобилия мы придем к перенаселению и чрезмерному потреблению или допустим еще какой-нибудь досадный промах, что приведет к катастрофе. Мальтузианское настроение предполагает фатальную и однозначную некомпетентность в политике.

 

 

По мере приближения к обретению изобилия мы становимся неискренними и действуем абсурдно.

 

 

Адам Смит создал персонажа, известного под именем «Невидимая рука», чьи действия могут обусловить тесную связь информационных технологий с политикой. Рынки (или с недавнего времени другие схожие алгоритмы) принимают решения вместо людей, которые должны эти решения обсуждать. Это настроение или отвергает, или не принимает во внимание изобилие, поскольку рынки становятся абсурдными, когда количество товара стремится к бесконечности.

 

 

Марксизм предвосхищает наступление изобилия, но бесконечно превозносит политику. Когда машины смогут выполнять всю работу, политика будет определять., что лучше для людей, и, таким образом, все останутся в выигрыше.

 

 

Жанр научной фантастики возник, чтобы выразить конкретное настроение, допускающее, что в будущем люди не обязательно будут играть главную роль. Наоборот, мы можем оказаться лишними в мире, где правят либо нами же созданные машины, либо более развитые пришельцы. В большинстве произведений, написанных в этом жанре, повествование строится на том, что человеческая значимость торжествует вопреки всему.

Однако многие подобные произведения заканчиваются печально и, таким образом, служат либо предостережением, либо примером нигилизма. В любом случае предвосхищение борьбы за значимость предполагает новый смысл жизни или естественной миссии для человечества, когда созданные им технологии достигают определенного уровня. Это настроение называется «уэллсовским» в честь его романа «Машина времени».

Эти семь настроений отражали суть рассуждений о будущем человечества до конца Второй мировой войны. Двадцатый век породил еще два настроения, а третье даже воплотил в жизнь, причем оно незаслуженно обделено вниманием.

 

Жанр научной фантастики возник, чтобы выразить конкретное настроение, допускающее, что в будущем люди не обязательно будут играть главную роль. Наоборот, мы можем оказаться лишними в мире, где правят либо нами же созданные машины, либо более развитые пришельцы. В большинстве произведений, написанных в этом жанре, повествование строится на том, что человеческая значимость торжествует вопреки всему.

Однако многие подобные произведения заканчиваются печально и, таким образом, служат либо предостережением, либо примером нигилизма. В любом случае предвосхищение борьбы за значимость предполагает новый смысл жизни или естественной миссии для человечества, когда созданные им технологии достигают определенного уровня. Это настроение называется «уэллсовским» в честь его романа «Машина времени».

Эти семь настроений отражали суть рассуждений о будущем человечества до конца Второй мировой войны. Двадцатый век породил еще два настроения, а третье даже воплотил в жизнь, причем оно незаслуженно обделено вниманием.

 

 

С появлением атомной бомбы появилась возможность самоубийства всего вида. Эта перспектива была мрачнее, чем предсказанная Мальтусом, поскольку она подразумевала уже не случайное постепенное самоуничтожение, а целенаправленное истребление нажатием одной кнопки.

 

 

Вскоре после взрыва атомной бомбы в Хиросиме Алан Тьюринг высказал идею о том, что люди создают новую информационную реальность, которая придет на смену существующей. Очевидно, что порожденное Тьюрингом настроение послужило источником вдохновения для множества фантастов, но от себя скажу, что оно вполне реально, потому что предполагает возможность появления новой метафизики. Людей можно не заменять информацией, а превращать в нее.

 

Вот почему Рэй Курцвейл может дождаться, когда егоо сознание загрузят в виртуальный рай. Тьюринг привнес метафизику в современное обсуждение будущего нашего мира.

 

В настроении, созданном Тьюрингом, есть направление, или эсхатология, которой не хватает настроению Невидимой руки. Алгоритмы Тьюринга могут унаследовать мир таким, каким не могла Невидимая рука.

 

Дело в том, что мы можем представить себе (пусть и необоснованно) и программное обеспечение, которое не будет нуждаться в нашем управлении, и даже изобилие в отсутствие людей. Изобилие может уничтожить Руку, но не призраков Тьюринга.

 

 

В 1960-е годы Тед Нельсон создал совершенно новое настроение, все еще проходящее этап становления, которое предполагает, что информация может помочь нам избежать крайностей в политике. Это будет возможно даже тогда, когда мы достигнем изобилия, которое неизбежно будет неидеальным. Оно, по сути, предлагает отсутствие противоречий между Невидимой рукой и изобилием. Каждое настроение заключает в себе четко сформулированную гипотезу о том, как соотносятся между собой технологии и политика в том виде, в каком ее понимают люди. Все они затрагивают роль политики и человеческой воли (или интенциональности) в высокотехнологичном будущем, которое рано или поздно наступит. Станет ли политика абсолютной или в ней вовсе отпадет нужда? Разделятся ли люди на касты или изменятся и перестанут напоминать нас нынешних?

 

Есть возможность, что настроения циклически повторяют друг друга. Кто-то может воспевать триумф технологии, превознося самых дерзких предпринимателей своего времени, но через какое-то время он же вообразит себе странную социалистическую утопию. Это одна из самых распространенных смен убеждений, которая никогда не перестанет меня удивлять. «Бесплатные устройства Google и бесплатный Twitter ведут к становлению мира, в котором бесплатно все, потому что люди всем делятся. Но разве не здорово, что мы можем грести миллиарды долларов, собирая данные, которых ни у кого больше нет?» Если все будет бесплатно, зачем же мы так стараемся что-либо заполучить? Неужели наше благосостояние лишь временно? Не рухнет ли оно, когда положение дел изменится?

 

Это не единственный подобный поворот. Даже если разыгрывать карту возвращения к природе, все закончится иллюзией погони за подлинностью без какого-либо плана или способа убедиться, что ты этой подлинности добился. «Эта музыкальная программа ориентирована на контакт с настоящими эмоциями и смыслом музыки. В данном случае это происходит за счет выравнивания высоты тона у людей, которые едва умеют петь, благодаря чему они могут петь в полной гармонии друг с другом. Гармоничное хоровое пение – самая замечательная музыкальная связь. Но стоп – может быть, неидеальное пение более естественно. А идеальное слишком уж напоминает роботов. Какой процент идеальности характеризует подлинность? Десять процентов? Пятнадцать?» Мы рикошетом попадаем либо в «Изобилие», либо в «Невидимую руку», либо в настроение Руссо.

 

Каждый день я слышу разные варианты знакомых метаний. Эти разговоры, популярные в среде техногиков, напоминают мне другие беседы, которые зачастую намного старше.

 

 

Даже у нас, технарей, иногда проглядывает жилка романтизма в духе Жан-Жака Руссо. Иногда мы представляем себе и превозносим определенную разновидность комфорта, подлинности и сакральности, уходящую корнями в прошлое, которого никогда не существовало.

 

Очевидным представителем этого настроения является Руссо, но Э. М. Форстер(английский романист и эссеист, которого занимала неспособность людей различных социальных (классовых, этнических) групп понять и принять друг друга) тоже может послужить культурным маркером ностальгической технофобии благодаря своему рассказу «Машина останавливается». Этот рассказ, вышедший в 1909 году, за десятки лет до появления первых компьютеров, стал удивительно точным описанием интернета. К величайшему огорчению целых поколений программистов, первым проблеском созданных нами чудес стал рассказ-антиутопия.

 

В этом рассказе то, что мы впоследствии назвали интернетом, названо Машиной. Все человечество, прикованное к экранам Машины, постоянно занято общением в аналогах Skype или соцсетей, просмотром интернет-страниц и тому подобным. Примечательно, что Форстер не был достаточно циничен и не предсказал главенствующую роль рекламы в подобной ситуации. В конце рассказа машина не останавливается по-настоящему. Весь ужас произошедшего подобен тому, как мы представляем себе последствия возможной хакерской атаки. Весь человеческий мир рушится. Выжившие блуждают по улицам, радуясь тому, что окружающая реальность подлинна. «Солнце!» – кричат они, восторгаясь сияющими красотами, которых и представить не могли. Отказ Машины знаменует счастливый финал. Эта тема получила широкое распространение в поп-культуре. Более свежим ее воплощением стала кинотрилогия «Матрица», по сюжету которой люди живут внутри симулятора виртуальной реальности. В фильмах те, кто знает о своем реальном положении и способен его менять, выглядят более живыми, зрелыми и одеты лучше, чем те, кто этого не осознает. В пасторальном счастливом финале «Особого мнения», в работе над которым я принял участие, устройства, которые заполняли весь экран в первых сценах антиутопии, были запрещены. В «Гаттаке» «Негодный», зачатый и рожденный естественным путем брат, выглядит живым, настоящим и полным оптимизма, чего не скажешь о «Годном» брате, созданном с помощью генной инженерии.

 

Руссоистское настроение несет в себе неоднозначную иронию и иногда вызывает улыбку. Например, фильм Вуди Аллена «Спящий» – пример такого настроенческого потенциала. Я называю его ироническим, потому что мы добровольно оказываемся в психологическом плену технологий. Ирония неоднозначна, потому что не всегда понятно, до какой степени мы на самом деле были свободны в своем выборе.

Люди в рассказе Форстера помогали Машине их гипнотизировать; в конце концов, они сами ее и построили. Почему бы не пользоваться ей, но также иногда выходить наружу? В этом-то вся ирония.

 

С другой стороны, Машина могла быть единственным спасением героев этой истории от недолгой и тяжелой жизни в реальном мире. Но опять же, возможно, люди могли построить машину, которая обеспечила бы тот же уровень безопасности, но с меньшей степенью разобщенности. В этом-то вся неоднозначность.

 

И если, как я говорю, мир в конце концов превратится в нечто искусственное ради нашего благоденствия, то должны ли переживания, предоставленные Машиной, всегда быть ненастоящими, бесплодными или плоскими в сравнении с ним?

 

Руссоистское понимание технологии распространено так же широко и имеет столько же влияния, как и все прочие. Оно стало популярным, потому что основано на важном и неизбежном парадоксе.

 

Как только основополагающие правила жизни изменяются, вы лишаетесь возможности осознавать, какие воспоминания о вашем предыдущем воплощении были утрачены. Ни один взрослый не знает наверняка, что он потерял в процессе взросления, потому что его мозг не может в полной мере восстановить ментальность, в которой воспоминания детства наполнены смыслом. На этом уровне изменений приходит что-то вроде частичной смерти.

 

Взросление – естественный пример, но изменение технологий заставляет взрослых поколение за поколением переживать похожие искусственные потрясения.

 

Мы не можем полностью погрузиться в эмпирический мир охотника и собирателя. Почти невозможно размышлять о субъективной структуре жизни до появления электричества. Мы не можем в полной мере знать, что мы потеряли в ходе того, как стали более технологически продвинутыми, так что испытываем постоянные сомнения по поводу собственной подлинности и жизнеспособности. Это необходимый побочный эффект нашего выживания.

 

Среди недавних примеров ностальгического настроения в духе Руссо – философское течение деконструктивизма, движения в поддержку «натуральности» медицинских препаратов и пищевых продуктов, а также рост популярности так называемых традиционных, фундаменталистских версий мировых религий, особенно в тех аспектах, которые касаются размножения людей. Нам свойственны новые представления о подлинности, являющиеся попыткой удержаться за что-то, что мы не можем четко сформулировать и что могли утратить на пути к современности.

 

Моя цель – не высмеять руссоистское настроение. Как я уже говорил, его логическое обоснование не только оправданно, но и неизбежно.

В то же время важно помнить, что ностальгия по дотехно-логическим временам держится на ложных воспоминаниях. Это справедливо как в малом масштабе нескольких веков, так и в крупном масштабе всей истории жизни. Любой малейший генетический признак, которым вы обладаете, от наклона уголков глаз до манеры двигаться в такт музыке, выработался и сформировался за счет отрицательных пространств, вырезаемых из общей картины смертями ваших потенциальных предков до достижения ими репродуктивного возраста на протяжении сотен миллионов лет. Вы – отзеркаленное изображение неизученных периодов глубокой печали и жестокости. Ваши потенциальные предки всевозможных видов, к которым уходит корнями дерево жизни, были съедены, умерли от болезней или их отвергали представители противоположного пола до того, как они успевали передать свои гены и внести свой вклад в ваше наследие. Та часть вас, которую составляют ваши гены, – сумма того, что осталось за миллиарды лет крайних проявлений насилия и обездоленности. Современность – это воплощение того, как люди вышли из свирепого эволюционного отбора.

 

К сожалению, следствием руссоистского настроения иногда становятся ужасные поступки, часто доходящие до разрушительных крайностей. В идеологии террористов, от исламских фундаменталистов-смертников до зоозащитников и участников нападений на клиники, где делают аборты, всегда можно разглядеть отголоски ностальгических настроений.

 

Но эти настроения вовсе не обязаны быть жестокими. Я и сам охотно им предаюсь, но только принимаю их в легкой, можно сказать, гомеопатической форме. Практически почти каждый знакомый мне технарь тщательно скрывает в шкафу какой-либо фетиш в руссоистском духе. Один и тот же человек может участвовать в разработке «Augmented Wilderness», виртуального симулятора жизни в дикой природе, и склоняться к «первобытным» ритуалам Кремниевой долины, таким как фестиваль «Burning Man». Комната, в которой я пишу сейчас нахожусь, полна редких старинных музыкальных инструментов, на которых я учился играть. Думаю, что цифровой музыке чего-то не хватает, и я не хочу это что-то терять. Это абсолютно здраво.

 

Есть ли в живой музыке нечто ценное и необходимое, чего не может передать компьютер? Перед нами предстает очередное воплощение пари Паскаля(предложенный математиком и философом Блезом Паскалем аргумент для демонстрации рациональности религиозной веры). Не знаю наверняка, но цена того, чтобы придерживаться своей позиции и дальше, кажется мне разумной, в то время как цена утраты этого компонента может оказаться чересчур высокой. Даже несмотря на то, что последующая амнезия все равно скроет от меня эту утрату.

 

 

Томас Мальтус высказывал опасения по поводу апокалипсиса в натуралистичных рамках вместо устоявшихся сверхъестественных. В будущем, которое так его ужасало с позиций XVIII века, наши собственные успехи приносили бы нам дары, которые мы не могли усвоить, что вело к катастрофе.

 

Типичный мальтузианский сценарий подразумевает, что развитие сельского хозяйства, медицины и здравоохранения вкупе с индустриализацией ведут к нестабильному и резкому приросту населения, что в свою очередь становится причиной катастрофического голода. Наши обожаемые технологические достижения продолжают соблазнять нас, даже если чреваты разрушением.

 

После Мальтуса тема «популяционной бомбы», как назвал ее в 1960-х годах Пауль Эрлих, поднималась неоднократно. В документальном фильме «Обратная сторона прогресса», основанном на книге «Краткая история прогресса», эта мысль формулируется так: «сейчас мы подбираемся к той точке, в которой технический прогресс ставит под угрозу само существование человечества».

 

Перспектива массово повторить судьбу Икара всегда занимала умы людей. Глобальные изменения климата – главный пример из современной реальности. Еще один пример – оружие массового поражения в руках террористов. Можно также упомянуть вирусы эпохи реактивного транспорта, возможность глобального радиоактивного заражения вследствие перехода на атомную энергетику, когда запасы нефти иссякнут, и так далее. Некоторые авторитетные эксперты в области технологий публично выражали опасения, что потомки наших компьютеров могут убить нас уже в этом веке.

 

Мальтузианские сценарии не просто ужасающие, они также отличаются своей жестокой иронией. Образованное население стран с высоким уровнем индустриализации в наши дни часто сталкивается с популяционной бомбой обратного действия: спиралью депопуляции. Так называется ситуация, при которой уровень рождаемости слишком низок, чтобы поддерживать численность населения и сохранять возрастной баланс. Я уже говорил выше о ситуации в Японии. Южная Корея, Италия и многие другие страны также переживают период депопуляции. Именно «менее развитые» страны, напротив, переживают период резкого прироста численности населения.

 

Угрозы глобального потепления, терроризма и прочего остаются крайне актуальными, но в них нет ничего противоестественного или удивительного. Абсолютно закономерно, что когда люди обретают все больше контроля над своими судьбами, вероятность совершить массовый суицид возрастает.

 

Аналогична ситуация с человеком, который учится водить автомобиль. Каждый водитель может погибнуть в любой момент. И многие на самом деле гибнут. И все же люди принимают на себя риски и ответственность при вождении и по большей части выгодно пользуются возможностями и удовольствием, которые дают нам автомобили.

 

Подобным же образом в глобальном масштабе по мере роста технологического прогресса наше выживание, так или иначе, неизбежно окажется в наших собственных руках. Притом что я считаю глобальные изменения климата реальными и страшными, это также неизбежный процесс перехода к новой жизни. И это лишь одно из множества явлений, к которым нам необходимо приготовиться, вооружившись профессионализмом и той хитрой разновидностью оптимизма, которая иногда манипулирует сама собой.

 

Это скользкая тема, а потому говорят об этом нечасто. Мы не сможем сделать мир лучше с помощью своих знаний и умений, не создавая при этом все больше средств его же и уничтожить. Знание дела есть знание дела.

 

Это не означает, что повышение компетентности непременно ведет к саморазрушению! Лучше обладать более весомым правом голоса в вопросах нашей судьбы, даже если это значит, что мы должны доверить ее самим себе. Рост – это хорошо. Обретение намного лучше утраты. Есть соблазн думать, что человечество было в безопасности до тех пор, пока не вмешались технари и не испортили всю идиллию. Но технари помнят, что это не так.

 

Единственная причина считать, что мир, в котором происходит меньше изменений, был бы безопаснее, – это представить себе, что детская смертность и прочие трагедии – постоянная «природная» катастрофа. Уровень компенсировался бы заранее, так что опасности мальтузианского сценария свелись бы к минимуму. Освобождение человечества от постоянной катастрофы совпадает с началом эры новых технологических возможностей.

 

Да, у выгоды технологического развития свои ловушки. Каждый новый этап этого развития в нашей истории имел свои побочные эффекты. Каждое лекарство может оказаться ядом, а каждый новый источник пищи таит в себе угрозу голода. Способность людей использовать древние достижения сельского хозяйства, строительства и топливной энергетики всегда подразумевала вырубку лесов и разрушение локальных экосистем. Джаред Даймонд и другие специалисты документально зафиксировали, что любое человеческое общество раз за разом подрывает само себя. Мы просто обязаны изобрести способ выбраться из неприятностей, которые обусловлены нашими изобретениями с тех пор, как мы стали людьми. Это наша идентичность.

 

Реакция на изменения климата не сможет остановить ход событий или обратить его вспять. Все, что происходит вокруг, – не видеоролик, и события нельзя воспроизвести в прямом или обратном порядке. Если мы научимся выживать в условиях глобальных изменений климата, жизнь никогда не будет прежней. Она станет более искусственной и управляемой.

 

В этом нет ничего нового. Это просто еще один шаг в приключении, начавшемся, когда Ева надкусила яблоко, которое можно также считать яблоком Ньютона (не говоря уже о яблоке Тьюринга).

 

Но никто не хочет об этом слышать. Сложно и неприятно признавать степень ответственности, которую придется принять нашему виду, чтобы выживать в будущем. Игра началась давным-давно, и у нас нет возможности в ней не участвовать.

 

 

То, насколько наивными были разговоры об экономических системах, технологиях и индивидуальности еще в позапрошлом веке, может обескураживать. «Баллада о Джоне Генри» была одной из самых популярных песен XIX века. Ее герой был мифическим рабочим-путейцем, который якобы состязался с паровым молотом и победил, но при этом погиб от истощения. Продуктивность убивает. Беспокойство о ненужности людей одолевало человечество еще с конца XIX века.

 

Первые луддиты были рабочими текстильного производства начала XIX века, обеспокоенные потерей работы из-за появления усовершенствованных ткацких станков. Прямо как предсказывал Аристотель! Это очень неприятная история. Они собирались в озлобленные толпы, а наказанием им были публичные казни.

 

С материальной точки зрения рабочий на фабрике жил лучше крестьянина. Так что луддиты зачастую жили лучше своих предков. И все же их счастливая судьба была ужасно непрочной. Каждая минута утраты личного контроля при работе на фабрике могла повысить уровень беспокойства луддитов. Точно так же и мы иногда боимся летать на самолете больше, чем сидеть за рулем автомобиля, хотя вести машину обычно намного опаснее. Перспектива стать частью чьей-то чужой машины вызывает первобытный ужас.

 

Мы никогда не избавимся от этого беспокойства. Во время Великой депрессии 1930-х годов одним из популярных газетных клише была идея о том, что роботы займут все рабочие места, которые только могут появиться. Получили широкую известность истории о роботах, якобы убивавших своих хозяев или готовых соперничать на ринге с величайшими боксерами. Эти старые параноидальные мысли обычно вытаскиваются на свет божий в наши дни, чтобы заявить, что волноваться не о чем. «Вот видите, в старые времена все волновались, что из-за технологий люди станут не нужны, но этого не произошло. И волноваться об этом сейчас так же глупо».

 

Вот мой ответ: «Я согласен с тем, что подобные опасения были ошибочными и тогда, и сейчас с точки зрения объективной истины. Люди были и будут нужны. Вопрос заключается в том, сможем ли мы жить так, чтобы труд каждого человека честно оценивался по достоинству. Иллюзия, что люди станут не нужны, в действительности является лишь поводом для массовых финансовых махинаций. И сейчас мы всячески потворствуем этим махинациям. Нужно прекратить это как можно скорее».

 

Но в XIX веке люди еще не воспринимали мир как информацию, и роботы в нашем воображении были громилами, которые только и ждут, чтобы отнять у нас рабочие места. Два крупных течения в культуре и социальных науках, которые до сих пор формируют повестку дня, были порождены беспокойством, связанным с появлением роботов: это научная фантастика и «левая» идеология.

 

Зарождение левых идей просматривается в ранних трудах Карла Маркса, которому уже в 1840 году не давала покоя дилемма луддитов. Маркс был одним из первых, кто начал писать о технологиях. Я осознал это много лет назад, когда ехал на машине в Кремниевую долину и услышал по радио рекламу интернет-стартапа, дерзко претендовавшего на мировое господство. Там было еще много дежурной болтовни об инновационном прорыве через границы традиционных рынков, глобализации технического таланта и так далее. Я уже собрался было выключить радио, бубня себе под нос, что не вынесу еще одной презентации от подобных компаний, как диктор сказал: «Это было юбилейное чтение “Капитала”». Оказывается, я слушал левую радиостанцию, KPFA, и даже не понял этого.

 

Я не марксист. Мне очень нравится конкуренция на рынке, и коммунизм – последний общественный строй, при котором мне хотелось бы жить. Моя жена выросла при коммунизме в столице Беларуси – Минске, и я твердо убежден в его несостоятельности. Но если выбрать правильные фрагменты, то текст Маркса может выглядеть невероятно актуальным.

 

Вероятно, каждый думающий технологический специалист переживал период неверия в собственные силы из-за сценариев луддизма. Вред, нанесенный карьерам рабочих технологическим прогрессом, неравномерно распределяется среди людей. Если прождать достаточно долго, каждый из нас может оказаться потенциально уязвимым кандидатом в луддиты, даже если это произойдет лишь раз и только с некоторыми невезучими людьми. Изменения в технологиях несправедливы, по крайней мере в краткосрочной перспективе. Сможем ли мы жить с такой несправедливостью?
 

Техногики спокойно спят по ночам, потому что выгода от технического прогресса на первый взгляд такова, что от нее в конечном итоге выиграют все, и миру ничто не угрожает. Вместе с новыми технологиями появляются новые рабочие места, даже если при этом исчезают старые. Потомки луддитов сегодня живут среди нас и работают биржевыми маклерами, личными тренерами и программистами. Но в последнее время их взрослые дети не покидают родительский дом. Неужели цепь прервалась?

 

Ни профессиональная подготовка, ни престиж профессии не спасут людей от возможности повторить судьбу луддитов. Роботы-фармацевты и программы с «искусственным интеллектом» проводят правовые исследования, которые раньше выполняли люди-юристы, и уже доказали свою эффективность и экономичность, и все же их разработка по-прежнему находится на начальной стадии. Единственная выгодная позиция при таком положении дел – это место владельца высшего узла в сети. Но даже она может лишиться любых гарантий, если останется для людей единственно безопасной.

 

Маркс также писал о менее заметной проблеме «отчуждения» – ощущения, что личность лишена всякой уникальности, когда она является лишь частью чьей-то схемы на фабрике высоких технологий. Сегодня многие беспокоятся о подлинности и насущности жизни в сети. Действительно ли наши сетевые «друзья» настоящие? Это беспокойство – отголосок почти двухсотлетних идей Маркса во временах, когда информация становится тождественна производству.

 

 

В научно-фантастической повести «Машина времени», опубликованной в 1895 году, Герберт Дж. Уэллс предсказал будущее, в котором человечество разделилось на два вида – элоев и морлоков. Оба выжили на обломках цивилизации, попавшей в ловушку марксистского кошмара. Первоначальная разница между бедными и богатыми зашла настолько далеко, что превратилась в межвидовые различия, и роли каждого из видов значительно обесценились. Элои произошли от бедных и стали смирными и покорными, а морлоки – от богатых и стали вырождаться.

 

Морлоки могли произойти от нынешних владельцев социальных сетей или хедж-фондов, а предки элоев поначалу, несомненно, считали себя счастливчиками, поскольку бесплатные инструменты помогали им более эффективно перекантовываться друг у друга. В видении будущего по версии Уэллса интересно то, что представители обоих видов превратились в примитивных существ, утративших человеческий облик. (Морлоки поедают элоев, полностью лишившись эмпатии и человеческого достоинства.)

 

Мрачные настроения в научной фантастике, как в «Машине времени» или романах Филипа К. Дика и Уильяма Гибсона, обычно возникают потому, что роль людей начинает казаться незначимой из-за технологического прогресса. Если научная фантастика радостно смотрит в будущее, то это происходит потому, что ее герои остаются людьми и успешно преодолевают проблему ненужности людей.

 

Бороться можно с инопланетными пришельцами («Война миров»), с понятным древним злом («Звездные войны»), искусственным интеллектом («Космическая одиссея 2001 года», «Матрица», «Терминатор», «Звездный крейсер “Галактика”») и многими другими врагами. В любом случае научная фантастика по большому счету относится к ретростилю в том плане, что она воссоздает старт эволюции человечества, когда роль человека была обусловлена обстоятельствами, в которых смысл был неотделим от выживания.

 

 

Когда научная фантастика оптимистично смотрит в будущее, она помогает нам понять, каким будет смысл человеческого существования, когда люди получат больше возможностей благодаря своим изобретениям. Оптимистическая научная фантастика предполагает, что нам не нужно создавать искусственные условия борьбы против собственных изобретений, чтобы раз за разом доказывать, на что мы способны.

 

В вымышленном мире будущего из сериала «Звездный путь» новые устройства не просто появляются в результате того, что мир стал более продвинутым в технологическом плане, а потому что он стал более нравственно развитым, более интересным, сексуальным, осмысленным и наполненным приключениями. Да, это чистой воды китч, просто смешной на большинстве уровней, ну так и что с того? Этот глупый телесериал отражает все важное и привлекательное в технокультуре лучше, чем что-либо еще. Жаль, что ему на смену так и не пришли более достойные образцы.

 

Важная черта «Звездного пути» и всей остальной оптимистической и героической научной фантастики заключается в том, что в центре всех приключений остается узнаваемый человек. В центре круглого высокотехнологичного капитанского мостика космического корабля Enterprise восседает кто-то вроде Кирка или Пикарда, то есть сильная личность.

 

Почти невозможно поверить в то, что оптимистично настроенные технические специалисты реального мира 1960-х, когда «Звездный путь» только начали показывать, смогли успешно совершить такие чудеса, как высадка на Луне, без компьютеров или материалов, которые есть в нашем распоряжении сегодня. Достойно уважения.

 

Связь между оптимизмом и достижениями кажется мне явно американской идеей, но это потому, что я сам американец. Наша популярная культура постоянно транслирует идею, что оптимизм – часть волшебного зелья успеха. Явное предначертание, ораторы-вдохновители, – «если построить, они придут», Волшебник из страны Оз, раздающий свои медали.

 

Оптимизм играет особую роль, если за ним наблюдает технический специалист. Странное дело – иногда технические специалисты принимают оптимизм так, как будто это волшебный интеллектуальный афродизиак. Мы придумали светскую версию пари Паскаля.

 

Паскаль предполагал, что человек должен верить в Бога, поскольку если Бог существует, то выбор будет верным, а если Бога нет, то вред из-за того, что вы придерживались ложной метафизической веры, будет невелик. Действительно ли оптимизм влияет на результаты? Лучше всего верить, что ответ на этот вопрос «Да». Я полагаю, что упрощенное выражение «пари Кирка» послужило бы для него хорошим названием.

 

Я обращаюсь к пари Паскаля не в связи с Богом, а потому что его логика напоминает некоторые игры разума технических специалистов. Общая логика пари Паскаля и пари Кирка неидеальна. Истинная цена веры неизвестна заранее. Например, есть те, кто считает, что веря в Бога, мы заплатили слишком высокую цену. Можно также вывести подобные пари для бессчетного множества верований, но нельзя заключить их все. Что выбрать?

 

Однако как бы там ни было, мы, технические специалисты, заключили пари Кирка: мы считаем, что благодаря нашей работе будущее станет лучше прошлого. Мы убеждены, что отрицательные эффекты будут не настолько опасными, чтобы считать весь проект ошибкой. Мы продолжаем идти вперед, не особенно понимая, куда именно.

 

Наша вера в будущее глупая и китчевая, как в «Звездном пути», но все же я считаю этот выбор оптимальным. Что бы вы ни думали, пари Паскаля или пари Кирка – на самом деле хорошая позиция. Лучший способ ее отстоять – оценить альтернативы.

 

В основе моего спора со многими коллегами лежит моя убежденность в том, что они переключились на другое пари. Они до сих пор хотят построить космический корабль, но при этом прогнать Кирка из кресла на капитанском мостике.

 

Если моя сосредоточенность на технокультуре необычна, то это потому, что у нас, технарей, как правило, нет необходимости говорить о своей мотивации или культурных концепциях. Ученые, работающие с «чистым» материалом, например в области теоретической физики или нейрофизиологии, часто обращаются к аудитории в книгах или документальных фильмах, говоря о том удивлении, которое они испытывают, и о той красоте, которую позволила познать их работа.

 

Технические специалисты не так любят обсуждать подобные темы, потому что у них нет проблем с поддержкой. Нам не нужно вызывать восторг у налогоплательщиков или бюрократов, потому что наша работа и так хорошо оплачивается.

 

В результате культурные, духовные и эстетические концепции ученых обсуждаются публично, а технические специалисты пользуются довольно большой долей общественного внимания, привлекаемого в основном для продвижения новых идей.

 

Эта ситуация в высшей степени порочна, поскольку мотивация технических специалистов оказывает на мир куда большее влияние, чем те идеи, которые обсуждают ученые, когда выходят за границы своей компетенции. Интересно, что один биолог может быть, например, христианином, а другой – атеистом. Но еще интереснее, если технический специалист может манипулировать потребностями и поведением. Это уже новое мироустройство. Действия технического специалиста изменяют ход событий напрямую, а не через обсуждения.

 

Иными словами, идеи ученых нетехнического характера влияют на общие тенденции, а идеи техногиков создают фактическое положение дел.