Вирусная археология
Масочный режим во время пандемии испанки
Рядовой Гарри Андердаун, английский солдат, умерший в госпитале № 24 в феврале 1917 года, теперь покоится в мире под простым белым надгробием на военном кладбище в Этапле, блаженно не осознавая своего статуса потенциального «нулевого пациента». В то время как тело Гарри лежит нетронутым, тела многих других жертв могут хранить тайну смертельного вируса, предоставляя больше информации об этиологии испанского гриппа и причинах его появления. Это необходимо узнать, чтобы предотвратить угрозу будущих пандемий. Исследования проводятся в течение последних семидесяти лет, сначала шведским студентом-медиком Йоханом В. Хультином, затем Джеффри Таубенбергером из Института патологии Вооруженных сил в Вашингтоне, округ Колумбия, и профессором Джоном Оксфордом из Медицинской школы Королевской лондонской больницы. Эти люди и их команды искали ответы в сохранившихся телах жертв гриппа. Но только когда вирус принял новую и неожиданную форму, убив трехлетнего ребенка в Гонконге в 1997 году, исследования гриппа приобрели новую актуальность.
В 1950 году Йохан В. Хультин (род. в 1925 году) посещал медицинскую школу в Уппсальском университете «в рамках специальной программы в шведских медицинских школах, которая позволяла студентам завершить учебу на полпути, чтобы реализовывать другие интересы и вернуться к занятиям без потери положения». Хультин решил исследовать иммунную реакцию организма на грипп. Эмигрировав в Соединенные Штаты, он поступил на микробиологический факультет Университета Айовы.
Именно здесь он познакомился с профессором Уильямом Хейлом, выдающимся вирусологом из Брукхейвенской национальной лаборатории, находившейся тогда в Кэмп-Аптоне на Лонг-Айленде. За обедом профессор Хейл мимоходом сделал замечание об эпидемии гриппа 1918 года. Это замечание навсегда изменило ход жизни Хультина.
«Мы сделали все, чтобы выяснить причину этой эпидемии, – сказал Хейл. – Но мы просто не знаем, что вызвало этот грипп. Единственное, что остается, – это отправиться в северную часть мира и найти в вечной мерзлоте хорошо сохранившиеся тела, которые могли бы содержать вирус гриппа».
В этот момент у Хультина родилась идея. Предположив, что ключи к генетическому коду испанского гриппа могут быть найдены в телах его жертв, он узнал о разрушительных вспышках испанского гриппа на Аляске в 1918 году, где люди были похоронены в «вечной мерзлоте», то есть земле, включая скалы или почву, при температуре замерзания воды или ниже 0 °C.
Выбрав тему своей докторской диссертации, Хультин отправился на северное побережье Аляски, чтобы в эксгумированных телах попытаться изолировать вирус. Используя местные записи и погодные карты, он хотел точно определить места подходящих захоронений с учетом изменчивой природы самой вечной мерзлоты. Естественный процесс, происходящий с вечной мерзлотой, несет в себе собственные проблемы. Постоянное замораживание и оттаивание, вероятно, повлияли на состояние человеческих останков. Хультин шел на огромный риск: у него не было никаких гарантий, что его проект увенчается успехом или что он найдет хорошо сохранившиеся тела, не говоря уже о подходящих образцах тканей. Исследователь обратился в Национальный институт здравоохранения за финансированием, но ответа так и не получил. Однако, по словам Хультина, американское правительство узнало о его планах и провело собственную исследовательскую экспедицию. В 1951 году американские военные запланировали экспедицию стоимостью 300 000 долларов под кодовым названием «Проект Джордж» для эксгумации жертв испанского гриппа из вечной мерзлоты Аляски. Если это кажется читателю маловероятным, то стоит иметь в виду, что эти события происходили во время холодной войны. В 1918 году от испанского гриппа погибло 450 тысяч русских. Если бы Советский Союз разработал собственный штамм вируса и использовал его в качестве биологического оружия против Соединенных Штатов, последствия были бы непредсказуемы.
Якобы сверхсекретный «Проект Джордж» был обнаружен официальными лицами Университета Айовы, и через день Хультин оказался на пути в Ном, Аляска, вместе со своими коллегами – доктором Альбертом Макки и доктором Джеком Лейтоном, – получив 10 000 долларов финансирования. Команда прибыла в Ном, но когда они начали раскопки, то вскоре обнаружили, что вечная мерзлота была разрушена небольшим ручьем, который изменил курс. В результате любые тела, погребенные там, разложились бы и не были пригодны для взятия проб. Как позже заметил вирусолог Джеффри Таубенбергер, термин «вечная мерзлота» является неправильным. Вечная мерзлота существует в серии непрерывных циклов «где температура то чуть выше, то чуть ниже точки замерзания. Замораживание и оттаивание – это самое худшее, что может произойти с биологическим материалом, потому что формируются кристаллы льда и пробивают отверстия в мембранах клеток, и это вызывает всевозможные повреждения. Так что, в принципе, биологические ткани не могут сохраниться, постоянно замерзая и оттаивая».
Неудача не смутила Хультина и его команду, они наняли пилота и полетели на полуостров Сьюард в поисках других захоронений, так как военнослужащие, занятые в «Проекте Джордж», прибыли в Ном с полным набором бурового и землеройного оборудования. В то время как армия не нашла ничего, кроме костей, команда Хультина отправилась к миссии Бревиг, ранее известной как миссия Теллера. 85 процентов жителей миссии Бревиг умерли от испанского гриппа за одну неделю в ноябре 1918 года. Исследователи эксгумировали тела и взяли образцы тканей из легких, почек, селезенки и мозга, упаковали их и отправили в Айову. Однако результаты оказались неутешительными. Несмотря на всесторонний анализ, никаких следов живого вируса обнаружено не было.
Почти полвека спустя доктор Джеффри Таубенбергер, заведующий отделом молекулярной биологии в Институте патологии Вооруженных сил (ИПВС), начал продумывать новый исследовательский проект. ИПВС, расположенный в кампусе Медицинского центра армии Уолтера Рида в Вашингтоне, был основан в 1862 году генералом Гражданской войны как музей военной патологии, предназначенный для борьбы с «болезни поля боя». Имея в распоряжении обширную коллекцию образцов и обладая опытом анализа тканей для диагностики заболеваний, ИПВС был ценным ресурсом как для исследователей, так и для клиницистов, считавшихся «верными членами международного биомедицинского сообщества». Каждый год ИПВС получал по меньшей мере 50 000 запросов на заключение по неоднозначным случаям от патологов. И его сотрудники, включая экспертов во многих областях патологии человека и животных, «вносили значительные или незначительные уточнения примерно в половину запросов, по которым работали».
Хотя директор учреждения все еще отчитывался перед главным санитарным врачом армии, а не командующим Уолтером Ридом, институт расширил сферу своих исследований. В 1991 году Тим О’Лири был назначен заведующим кафедрой клеточной патологии и намеревался создать «подразделение молекулярной патологии с идеей, что методы молекулярной биологии будут полезны в качестве дополнения к анатомо-хирургическим методам».
В результате Джеффри Таубенбергер и его команда были вовлечены в исследовательские проекты по изучению генетической структуры рака молочной железы. Также они восстанавливали РНК вируса из разлагающейся плоти мертвых дельфинов, чтобы определить, умерли животные от вируса типа кори или от состояния, известного как «красный прилив», вредного цветения водорослей, опасного для морских обитателей. Перед командой Таубенбергера, состоящей из докторов Эми Краффт и Томаса Фаннинга, а также микробиолога Энн Рид, была поставлена задача изолировать вирус из нескольких разложившихся образцов тканей с помощью метода, известного как ПЦР, или полимеразная цепная реакция.
Когда в 1995 году институту пригрозили сокращением финансирования, Таубенбергер и его коллеги ответили на это тем, что попытались применить ПЦР к огромной институтской коллекции образцов тканей.
«Эта идея была что-то вроде хобби, – признался Таубенбергер. – Мы проводили мозговой штурм с Тимом О’Лири, и идея, которую мы выдвинули, состояла в том, чтобы проанализировать все до 1918 года… грипп 1918 года был бы чем-то чрезвычайно полезным, потенциально имеющим практическое значение».
Таубенбергер слышал что-то о пандемии испанского гриппа 1918 года в медицинской школе, но мало что знал о ней. Прочитав книгу Альфреда Кросби «Забытая пандемия Америки», Таубенбергер заинтересовался масштабом катастрофы и тем, как быстро она была стерта из «культурной памяти». Работая в военной исследовательской лаборатории, Таубенбергер был особенно удивлен потерями, понесенными американской армией.
США вступили в Первую мировую войну очень поздно по сравнению с европейскими странами – участницами боевых действий, поэтому было гораздо меньше американских военных потерь – около 100 000 в общей сложности за время всей войны, но из них более 40 000 умерли от гриппа. Таким образом, 40 процентов людей, которые были молоды, здоровы, хорошо питались, 18-25-летние крепкие американские солдаты умерли от гриппа в 1918 году. А это совершенно невероятное количество, если вдуматься!
Решив найти следы вируса испанского гриппа, Таубенбергер заказал образцы тканей семидесяти семи солдат, погибших во время пандемии. Команда Таубенбергера искала образцы жертв, умерших от первоначальной вирусной инфекции, а не от последующей бактериальной пневмонии. Семь образцов казались многообещающими. Это был волнующий момент, когда образцы появились на его столе. «А вот и они! – сказал он. – Образцы, которые до меня не трогали 80 лет!»
Эти образцы состояли из крошечных кусочков легочной ткани, сохраненных в формальдегиде, вложенных в парафин. Затем Таубенбергер и его команда попытались «разработать методы для извлечения фрагментов генома вируса из этих тканей». После семидесяти отрицательных результатов исследователи почти отказались от проекта, но он оказался настолько увлекательным, что они не хотели останавливаться. «И чем больше мы читаем об этом вирусе, о его вспышке и разрушительных последствиях, тем больше мы наполнялись решимостью осуществить этот проект».
К этому времени изучение причин испанского гриппа стало для Таубенбергера чем-то вроде навязчивой идеи. «Это было просто невозможно, – признался он. – Сначала был рак молочной железы, потом дельфиний вирус и развитие Т-клеток. И грипп просто взял верх над моей жизнью!».
Исследование происхождения «испанки» также было длительным и отнимало много времени. «Такого рода „вирусная археология" чрезвычайно болезненна! И очень медленна, – прокомментировал Таубенбергер. – Ты же не можешь просто пойти в морозилку и вытащить вирус. Мы должны найти подходящие образцы, взятые после вскрытия».
Прорыв произошел год спустя, в июле 1996 года. Доктор Эми Краффт начала изучать образец сохранившейся легочной ткани из тела рядового Роско Вона. Рядовому Вону был всего двадцать один год, когда он заболел 19 сентября 1918 года в Форт-Джексоне, штат Южная Каролина. Неделю спустя, 26 сентября, в 6:30 утра рядовой Джексон умер от пневмонии. В 14:00 того же дня было произведено вскрытие тела рядового и извлечен патологический образец из его легкого. Теперь, спустя восемьдесят лет после его смерти, рядовой Вон должен был сыграть свою роль в раскрытии тайны «испанки».
Вклад Вона в медицинскую науку заключался в необычной реакции его организма на испанский грипп. Таубенбергер был поражен тем, как образец выглядел под микроскопом.
Что признавалось клинически, так это то, что у него развилась пневмония левого легкого [а правое легкое было, по-видимому, здоровым]. Теперь довольно часто бывает пневмония только одного легкого, не обязательно обоих. И на момент вскрытия это подтвердилось: у него была обширная бактериальная пневмония левого легкого, которая оказалась смертельной, а правое легкое было почти полностью здоровым».
Это осталось незамеченным во время вскрытия, но если вы внимательно посмотрите на срезы, то увидите крошечные участки очень острого воспаления вокруг терминальных бронхиол в этом легком, которые были характерны для очень ранних фаз репликации вируса гриппа».
Случай рядового Вона был также необычен тем, что он продемонстрировал «асинхронность» в том, как развивалась болезнь,
при этом он заразился гриппозной инфекцией, а затем у него началась бактериальная пневмония в левом легком, которая усугубила вирусную инфекцию и убила его. Но заражение вирусом гриппа его правого легкого каким-то образом задержалось на несколько дней. Поэтому, когда он умер, он оставил материал, отражающий самые ранние стадии развития вируса, заражающего легкие. Это было очень тонкое изменение, и мне потребовалось некоторое время, чтобы взглянуть на достаточное количество вскрытий, чтобы понять это. Грипп не вызывает характерных изменений, которые позволяют вам быть уверенным в том, что это именно он, просто смотреть в микроскоп и говорить: ««Это определенно грипп». Вы можете это подозревать, но не можете быть уверены. Но в этом случае было что-то такое, что просто поразило меня как отличный пример, и поэтому, как только я идентифицировал его, мы извлекли РНК, сделали наш тест и – бум! Мы нашли РНК вируса гриппа!»
Учитывая, что качество восстановленного генетического материала было, по словам Таубенбергера, «ужасным!», перед командой стояла непростая задача провести «крупномасштабное секвенирование вируса, чтобы попытаться установить его сущность».
Обеспокоенный тем, что не было достаточно материала для тестирования, Таубенбергер отложил материал рядового Вона и стал искать другие случаи. Был обнаружен еще один образец, принадлежавший другому человеку, умершему в тот же день, но в другом лагере. Он тоже был положительным, так что теперь у команды было два случая».
Таубенбергер и его коллеги опубликовали в журнале Science в 1997 году свои первоначальные выводы, «всего лишь крошечные фрагменты последовательности вируса из нашего патологического материала, полученного из ИПВС». Именно в этот момент Йохан Хультин, которому тогда было семьдесят три года, прочитал статью и написал Таубенбергеру, рассказывая о собственных исследованиях. Когда Таубенбергер попросил разрешения взглянуть на старые материалы Хультина с Аляски, он, к своему ужасу, обнаружил, что они были уничтожены всего несколько лет назад.
Хультин предложил им вернуться на Аляску, чтобы эксгумировать еще больше тел и получить еще больше замороженного материала, на котором они могли бы провести молекулярный анализ в лаборатории ИПВС Таубенбергера, что было бы невозможно в 1951 году. Структура ДНК была расшифрована только в 1953 году. Остановить Хультина было невозможно. Несмотря на свои семьдесят три года, он отправился в миссию Бревиг, вооруженный лишь фотоаппаратом, спальным мешком и двумя сумками с инструментами. Хультин сам финансировал всю экспедицию и спал по ночам на полу местной школы. Таубенбергер не сопровождал его, и, возможно, это было правильно, так как, учитывая деликатный характер работы, многие люди в общине помнили Хультина и были довольны, что именно он проводил раскопки. «Они были детьми, а теперь стали старейшинами в этой общине, – сказал Таубенбергер, – которые помнили его даже 45 лет спустя. Он получил разрешение на эксгумацию и прислал нам материалы».
Семьдесят две жертвы миссии Бревиг были похоронены в братской могиле в 1918 году, отмеченной двумя большими деревянными крестами. С помощью четырех молодых людей Хультин начал копать, пока они не выкопали траншею длиной двадцать семь футов (8 м), шириной шесть (1,8 м) и глубиной семь (2,1 м). Поначалу показалось, что Хультин опять был разочарован. Он обнаружил скелеты, но никаких останков, содержащих мягкие ткани, не было. Но затем он нашел тело тучной женщины, чей жир сохранил ее органы от разложения в вечной мерзлоте.
«Я сидел на ведре и смотрел на эту женщину. Тело хорошо сохранилось. Легкие у нее были в порядке. Я знал, что именно здесь будет вирус».
Хультин назвал женщину Люси в честь знаменитого доисторического скелета, найденного в Эфиопии в 1974 году. Взяв образцы органов Люси, Хультин упаковал их. Чтобы предотвратить потерю образцов, Хультин отправил четыре идентичных набора в течение четырех дней разными почтовыми службами: UPS, Fed Ex и почтовой службой США. Он закопал могилу и водрузил там два новых креста, которые сделал сам в столярном кабинете местной школы.
Хультин сделал важное открытие. Хотя в трех образцах тканей следов вируса не было обнаружено, Энн Рид нашел их в образцах тканей Люси. Они оказались идентичны РНК рядового Роско Вона. Вскоре после этого было получено третье совпадение по образцу, взятому у рядового Джеймса Даунса, умершего от гриппа в Кэмп-Аптоне, штат Нью-Йорк, 26 сентября 1918 года в возрасте тридцати лет. Однако именно Люси стала недостающим звеном.
«С помощью замороженного материала стало возможным секвенировать весь геном вируса, – сказал Таубенбергер. – В итоге мы секвенировали ген гемагглютинина, своего рода главный ген вируса, во всех трех случаях. И мы к своему удивлению обнаружили, что они были в основном идентичны. Из 1700 нуклеотидных оснований в этом гене три образца отличались друг от друга только одним нуклеотидом. Таким образом мы узнали, что это действительно пандемический вирус; в этом не было никаких сомнений, это – он. Благодаря замороженному материалу стало возможным секвенировать весь геном вируса».
Более ранние исследования Хультина подтвердились: он и команда Таубенбергера обнаружили вирус испанского гриппа.
«С 1997 по начало 2005 года потребовались титанические усилия с нашей стороны, чтобы полностью секвенировать геном вируса, – сказал Таубенбергер. – Мы пришли к выводу, что это своего рода вирус птичьего гриппа, который каким-то образом адаптировался к человеку».
Как этот пандемический вирус был передан от животных к людям – еще один вопрос, который до сих пор горячо обсуждается. Таубенбергер, как и другие вирусологи, пытается найти ответ на эту темную загадку с помощью технологий, которые позволяют ученым создавать вирусы гриппа из клонированных генов. Ряд исследователей одновременно пришли к этому методу, известному как обратная генетика. «Доктора Джордж Браунли из Оксфорда, Питер Палезе из Маунт-Синай и Йоши Каваока из Висконсина работали над этим независимо друг от друга», – пояснил Таубенбергер.
Секвенировав вирус «с помощью волшебства современной молекулярной биологии», ученые протестировали его на животных в лабораториях «повышенной опасности» в Центре по контролю заболеваний в Атланте и в лаборатории в Виннипеге (Канада), где вирус 1918 года был введен макакам.
Что касается того, что сделало пандемию испанского гриппа такой смертельной и почему вирус убил так много здоровых молодых людей, Таубенбергер поддержал теорию, что вирус вызвал слишком сильный иммунный ответ, известный как цитокиновый шторм. По иронии судьбы, чем здоровее был пациент, тем больше вероятность, что он умрет. H5N1 1918 года запустил сильную воспалительную реакцию организма, вызывая вторичное повреждение легких. «Вас убивает не вирус, а иммунная реакция вашего собственного организма», – объяснил Таубенбергер.
К счастью, в XX веке не было еще пандемии, сравнимой по масштабам с испанским гриппом 1918 года. В 1957 году произошла вспышка азиатского гриппа (H2N2), а в 1968 году – гонконгского гриппа (H3N2). В 1947 году была «псевдопандемия» с низким уровнем смертности, в 1977 году – эпидемия, которая была пандемией среди детей, а в 1976 году – эпидемия свиного гриппа, которая, как опасались, имела пандемический потенциал. Но пандемия 1918 года оказалась уникальным событием, вызванным стечением обстоятельств, которое, как надеялись, никогда больше не повторится. В результате к 1997 году исследование происхождения испанского гриппа можно было бы рассматривать как некий исследовательский проект, академический поиск, не имеющий отношения к современной жизни. Финансирование исследований оказалось под угрозой, и синий карандаш финансового директора завис над бюджетом ИПВС. Но затем, когда Таубенбергер и его команда опубликовали свои первые результаты исследований в марте 1997 года, трехлетний ребенок в Гонконге заразился вирусом птичьего гриппа H5N1 и умер.
Связь с Гонконгом
Девятого мая 1997 года в Гонконге заболел маленький мальчик. У обычно веселого и крепкого трехлетнего Лама Хой Ка внезапно началась лихорадка и заболело горло. Встревоженные родители позвонили своему врачу, он сказал, что мальчик страдает обычной детской болезнью и выздоровеет через день или два. Симптомы Лама наводили на мысль об инфекции верхних дыхательных путей, распространенной среди детей во всем мире, и о том, что занятый врач видит десятки раз в день.
Но пять дней спустя Лам так и не пришел в себя, и родители отвезли его в местную больницу. Врачи не смогли установить причину его болезни, но они были достаточно обеспокоены, чтобы отправить Лама в больницу Королевы Елизаветы в Цзюлуне, где врачи снова не смогли поставить диагноз. Но что-то явно было не так: Лам стремительно слабел. Маленький мальчик не мог дышать без аппарата искусственной вентиляции легких, и можно было предположить, что у него вирусная пневмония. Как будто этого было недостаточно, у него развился синдром Рея, редкое заболевание, которое обычно поражает детей и подростков и может привести к летальному исходу. Эта болезнь, которая часто возникает на фоне инфекций, таких как грипп или ветрянка, вызывает образование жидкости в мозге, которая оказывает давление на нервы, контролирующие дыхание и частоту сердечных сокращений. Как только это происходит, пациент умирает. Ламу давали антибиотики для лечения пневмонии, но затем у него развилось диссеминированное внутрисосудистое свертывание, или тромбогеморрагический синдром (ДВС-синдром), при котором сгустки крови напоминают свернувшееся молоко. Нормальное свертывание крови нарушается, что приводит к сильному кровотечению из нескольких участков тела. Лам перенес массивную полиорганную недостаточность и умер через неделю после госпитализации. Опустошенные горем родители ребенка и потрясенный медицинский персонал недоумевали, как в последнее десятилетие XX века здоровый маленький мальчик, заболев, мог так быстро умереть.
Двадцатого мая 1997 года, за день до смерти Лама Хой Ка, врачи взяли для анализа образец смыва со слизистой горла маленького пациента. Этот образец был отправлен в Министерство здравоохранения Гонконга для проведения обычных исследований. Сотрудники лаборатории исследовали образец и через три дня пришли к выводу, что Лам умер от гриппа. Однако, несмотря на доскональное исследование, главный вирусолог доктор Вилина Лим не смогла определить тип гриппа, который убил мальчика. Тесты исключили H3N2, наследника гонконгской эпидемии 1968 года. Не был виноват и вирус H1N1, вызвавший вспышку болезни в 1977 году. Лим, ничего не подозревая, отправила образец в центры Всемирной организации здравоохранения, занимающиеся исследованиями смертельных заболеваний, базирующиеся в Лондоне, Токио, Мельбурне и в Центре по контролю заболеваний в Атланте, штат Джорджия. Как и международный терроризм, пандемические заболевания представляют собой постоянную угрозу высокого уровня, и эти центры являются станциями раннего информирования о пандемиях, следящими за появлением новых штаммов смертоносных вирусов, включая грипп, коронавирусы и Эболу. Туда для тестирования каждый год отправляются тысячи образцов. Лим также отправила образец выдающемуся вирусологу Яну де Йонгу из голландского Национального института общественного здравоохранения, расположенного близ Утрехта.
В пятницу, 8 августа, де Йонг позвонил Лим и сообщил, что летит прямо в Гонконг, но не объяснил зачем. Когда Лим встретила его в аэропорту, де Йонг объяснил причину своего внезапного визита.
«Вы хоть представляете, какой вирус мне послали?» – спросил он ее. Лим ответила, что она думает, что это был H3, но тот, который мутировал так сильно, что она не могла идентифицировать его с помощью лабораторных тестов.
«Нет, – ответил де Йонг. – Это был H5».
Как опытные вирусологи, они оба знали, что это значит. H5 был птичьим гриппом, но птичьим гриппом, который только что убил человека. Был ли Гонконг на грани пандемии?
Тем временем в Центре по контролю заболеваний в Атланте Нэнси Кокс, начальник отдела по борьбе с гриппом, только что вернулась из отпуска и возобновила анализ тысяч образцов, присланных со всего мира. Для Кокс гонконгский образец был всего лишь очередным материалом, ожидающим своей очереди. Прошел месяц, прежде чем ее команда проанализировала его. Когда Кокс увидела результаты анализов, она пришла в ужас. Как и де Йонг, Кокс подтвердила, что Лам Хой Ка умер от птичьего гриппа. Азию ученые долгое время считали эпицентром заболеваний такого типа.
Первой обязанностью Кокс была защита ее персонала. Исследовательская операция была перенесена на третий уровень биологической опасности. А их существующее защитное оборудование было усовершенствовано, так что они работали в тяжелых костюмах, в капюшонах и масках, как врачи во время чумы. На этом сходство не заканчивалось: Кокс опасалась, что мир находится на грани смертельной пандемии.
Чтобы подтвердить, что Лам Хой Ка умер от птичьего гриппа и что образец не был заражен, все тесты были проведены еще раз.
В гонконгской лаборатории все еще хранились образцы смывов с горла Лама Хой Ка, и они были перепроверены. Результат был тот же: птичий грипп.
Теперь, когда две разные команды – де Йонга в Утрехте и Кокс в Атланте – подтвердили, что Лам Хой Ка умер от птичьего гриппа, было жизненно важно выяснить, как он заразился. Доктор Кэйдзи Фукуда, коллега Кокс, утверждал, что, согласно его исследованиям, человек никогда раньше не заражался птичьим гриппом. Это мнение было независимо от исследований, проводимых Таубенбергером в Соединенных Штатах. Если это был птичий грипп, спросил он, было ли это единственным случаем «или назревала новая эпидемия?» Невозможно было представить себе пандемию гриппа, не вызывая призрака испанского гриппа.
Чтобы выяснить, каким образом Лам Хой Ка заразился и были ли заражены его образцы в Гонконге, туда прибыла группа ученых из Всемирной организации здравоохранения, включая Фукуду и выдающегося эксперта по птичьему гриппу Роберта Уэбстера.
Фукуда и его коллеги провели тщательное исследование условий в больнице Королевы Елизаветы в Цзюлуне, проверив состояние здоровья персонала, который ухаживал за Ламом Хой Ка, оборудование, использованное для его лечения, и состояние здоровья других пациентов. Затем были обследованы правительственные лаборатории Вилины Лим, но опять же Фукуда и его коллеги не нашли там ничего подозрительного, заключив, что «правительственные лаборатории были очень чистыми, очень хорошо организованными». Лим и ее команда явно сделали все, чтобы свести загрязнение к минимуму. Фукуда поговорил с врачом Лама Хой Ка, который подтвердил, что ребенок был нормальным здоровым маленьким мальчиком и в его истории болезни не было ничего, что указывало бы на такую трагедию. Затем нужно было выяснить, как и когда Лам подвергся воздействию вируса H5. Бывал ли он на ферме или общался со школьным товарищем, чья семья была птицеводами? И снова расследование ничего не дало, пока не выяснилось, что за несколько дней до смерти Лама в его школе появился выводок цыплят. Птенцов поместили в загон под лампой в углу класса, и детям предложили подержать их и даже дать им имена. Но цыплята умерли в течение нескольких часов. Могли ли эти птицы быть причиной смерти Лама от H5? Обширные тесты не подтвердили наличие H5N1, и все же эти обреченные цыплята, казалось, являлись источником смертельной инфекции.
Смерть мальчика от вируса Н5 была медицинской загадкой. Но, по-видимому, во всем этом было хоть какое-то утешение. Несмотря на опасения, что начнется пандемия, инфекция не распространилась, и никаких других случаев смерти от птичьего гриппа зарегистрировано не было. К сентябрю Нэнси Кокс из Центра по контролю заболеваний в Атланте, штат Джорджия, пришла к выводу, что смерть Лама Хой Ка была единичным случаем. Однако незадолго до Дня благодарения Кокс позвонили из Гонконга и сообщили, что подтверждены новые случаи заболевания птичьим гриппом. Первым из них был двухлетний мальчик из Кеннеди-Тауна, расположенного на северо-западе острова Гонконг. Наличие гриппа у него подтвердили 8 ноября. Мальчик был госпитализирован в больницу Королевы Марии 7 ноября, так как у него было слабое сердце, но он выздоровел в течение двух дней, и его выписали. В образцах слизистой из носа и горла мальчика нашли H5. Двадцать четвертого ноября тридцатисемилетний мужчина из Цзюлуна был госпитализирован в больницу Королевы Елизаветы с новым штаммом гриппа. А 26 ноября тринадцатилетняя девочка из Ма-он-Шаня была госпитализирована в больницу принца Уэльского с головными болями, кашлем и лихорадкой. Двадцать первого декабря она умерла там же. В Цзюлуне 21 ноября заболел пятидесятичетырехлетний мужчина, который 6 декабря скончался от пневмонии в больнице Королевы Елизаветы.
Несмотря на то что сырая курица является источником сальмонеллы, кампилобактерий и кишечной палочки, предположение, что люди могут умереть от куриного гриппа, было невозможным.
Шестым пациентом была двадцатичетырехлетняя женщина из Цуен Вана на Новых Территориях. Она была госпитализирована 4 декабря после того, как у нее начались головокружение и лихорадка, и так сильно заболела, что провела несколько месяцев на ИВЛ, прежде чем ее выписали в апреле следующего года. Четвертого декабря заболели еще два человека: пятилетняя девочка из Аплэйчау, расположенного недалеко от южной оконечности острова Гонконг, и шестилетняя девочка из Цзюлуна. Пятнадцатое декабря обе девочки провели в больнице вместе с десятилетним мальчиком из Цуен Вана, у которого 10 декабря обнаружили симптомы заболевания, и двухлетним мальчиком из Аплэйчау. Пятнадцатого декабря девятнадцатилетняя девушка из Цуен Вана заболела, все началось с кашля с мокротой. Ей предстояло провести в больнице почти шесть месяцев.
Шестнадцатого декабря было выявлено три новых случая: маленький мальчик из Цзюлуна и маленькая девочка с Новых Территорий заболели, но выжили, а шестидесятилетняя женщина умерла за два дня до Рождества. Семнадцатого декабря двадцатипятилетняя девушка из Юэньлуна заболела и умерла в январе от острой дыхательной недостаточности и пневмонии. В тот же день в Цзюлуне у тридцатичетырехлетней женщины обнаружилась почечная недостаточность и ее легкие наполнились жидкостью; она тоже умерла в январе.
Семнадцатой жертвой стала четырнадцатилетняя девочка, которая 23 декабря в Цзюлуне заболела гриппом и гистиоцитозом – болезнью клеток костного мозга. Через пять дней у трехлетнего мальчика появились те же симптомы. К 28 декабря восемнадцать человек, включая первого пациента, Лама Хой Ка, стали жертвами таинственного нового штамма гриппа, и шестеро из них были мертвы или умирали. Смерть каждого третьего была ужасающей перспективой. По всей видимости, началась вспышка птичьего гриппа, к большому ужасу доктора Вилины Лим и ее коллег. «Тот месяц был кошмаром, – сказала она. – Было неясно, откуда взялся этот вирус, но эти люди заболевали, каждый день появлялись новые случаи, и мы действительно находились под большим давлением». В состоянии паники были даже те, у кого были самые слабые симптомы, они осаждали своих врачей. Лаборатория доктора Лим была завалена образцами. И тут случилось немыслимое. Шестнадцатилетняя дочь доктора Лим заболела ангиной. Поначалу доктор Лим предположила, что ее дочь просто притворяется, чтобы не ходить на урок игры на фортепиано. В обычных обстоятельствах доктор все равно посоветовала бы дочери встать и пойти на занятие. Вместо этого она велела ей оставаться в постели. «Потому что я беспокоилась. Я испугалась. Многие люди тоже боялись». К счастью, дочь-подросток доктора Лим выжила после птичьего гриппа.
Доктор Джон Ламонтань, мексиканец по происхождению, заместитель директора Национального института аллергии и инфекционных заболеваний, узнал об этой вспышке во время официального визита в Индию. «Я вспомнил, что был выявлен один случай в мае, но прошло уже шесть месяцев. Тот факт, что грипп вернулся через шесть месяцев, очень беспокоил меня». Были ли эти вспышки болезни повторением первой и второй волн пандемии испанского гриппа 1918 года? Если так, то у ученых-медиков не было достаточно времени на разработку вакцины.
Ламонтань немедленно отреагировал попыткой разработать вакцину в достаточном количестве, чтобы защитить весь мир, если это будет необходимо, – это была масштабная логистическая операция. Между тем в Гонконге число заболевших увеличилось. Восемнадцать человек были госпитализированы в период с ноября по конец декабря. Восемь пациентов были на ИВЛ, и шестеро умерли. Как и в 1918 году, погибали в основном молодые люди, и эта картина пугающе напоминала испанский грипп. Пока Ламонтань вел переговоры с фармацевтическими компаниями о подготовке вакцины и обнаружил, что они не очень охотно хотят сделать это из-за возможности заражения их лабораторий вирусом H5N1, австралийский вирусолог Кеннеди Шортридж прогулялся по «мокрым рынкам» Гонконга.
Каждый день в Гонконг из китайской глубинки прибывали ящики с живыми цыплятами. Их продавали на «мокрых рынках» в центре города и убивали на глазах у покупателей, потому что гонконгские китайцы любят свежую птицу. Все гигиенические процедуры ограничивались кратковременным заливанием холодной водой, а учитывая, что вирус растет в кишечнике цыпленка, этого было достаточно, чтобы вызвать вспышку. В то время как сырая курица является печально известным источником бактерий, таких как сальмонелла, кампилобактер и кишечная палочка, которые вызывают пищевые отравления, концепция того, что люди могут умереть от куриного гриппа, была совершенно другой.
Однажды утром, прогуливаясь по «мокрому рынку», Шортридж, который выделил вирус H5N1 в Азии, стал свидетелем того, что заставило его кровь застыть в жилах. «Мы видели птицу, которая стояла там, клевала пищу, а потом очень осторожно наклонилась, медленно упала и лежала на боку, уже мертвая. Из клоаки сочилась кровь. Это была совершенно нереальная, причудливая ситуация. Я никогда не видел ничего подобного». Увидев, что то же самое происходит с другой курицей и еще с одной, Шортридж заключил: «Мы смотрели на куриную лихорадку Эбола. Когда я увидел, что эти птицы умирают вот так, я действительно понял, что могло произойти в 1918 году во время пандемии.
О Господи! Что, если этот вирус с этого рынка распространится в других местах?»
Выяснилось, что птицы в Гонконге уже несколько месяцев страдают от гриппа. Первые цыплята умерли на ферме близ сельского городка Юэньлун. Инфекция быстро распространилась на вторую, а затем и на третью ферму, каждый раз с ужасающими результатами. Один фермер вспоминал, что видел, как его птицы начинали дрожать, а изо рта у них капала густая слюна. Гребни у других птиц становились зелеными или черными, придавая цыплятам вид пернатых зомби. Некоторые куры начали откладывать яйца, у которых не было скорлупы. Другие падали замертво на месте, задыхаясь от сгустков крови, застрявших в дыхательных путях. Ко времени смерти Лама Хой Ка погибло около 7000 птиц. Это случилось, как выразился Фукуда, не в лаборатории, а в природе.
Если кошмарной перспективы эпидемии птичьего гриппа удастся избежать, то выход может быть только один. Узнав, что, несмотря на предыдущие меры, у цыплят на ферме в Юэньлуне в Новых территориях был выявлен вирус и что большое количество птиц погибло на оптовом птицеводческом рынке Чунг Ша Ван в Цзюлуне, возможно, от вируса, Маргарет Чан, директор Департамента общественного здравоохранения Гонконга, закрыла «мокрые рынки» и инициировала массовое уничтожение птицы.
Министерство сельского хозяйства Гонконга приостановило ежедневный ввоз 75 000 живых цыплят из материкового Китая, и 29 декабря 1997 года Стивен Ип, секретарь по экономическим вопросам, объявил, что «мы начнем уничтожать всех цыплят на острове Гонконг, острове Цзюлун и Новых территориях».
По словам Элизабет Розенталь из The New York Times, это была ужасная операция, экстремальная, но необходимая. По всей территории была мобилизована армия правительственных чиновников для сбора всей птицы со 160 куриных ферм, а также из более чем 1000 оптовых и розничных площадок продажи кур. Птиц убивали владельцы торговых точек или увозили местные власти, которые усыпляли их ядовитым газом. Их трупы дезинфицировали, заворачивали в пластик и вывозили на свалки. Гуси и утки, находившиеся в тесном контакте с курами, также были убиты.
Это напоминало библейскую сцену избиения младенцев.
Сегодня в восемь утра, получив краткие инструкции от инспектора по птицеводству в синей униформе, четверо работников магазина под названием Fai Chai Lam Cheung Kai приступили к выполнению неприятной задачи. Рабочие умелыми голыми руками вытаскивали десятки цыплят, уток, голубей и перепелов из металлических клеток, вытягивали шею каждой птице и ловко перерезали острым ножом вены и артерии. Пока сочилась кровь, они швыряли птиц – некоторые из них все еще хлопали крыльями – в несколько больших пластиковых мусорных баков. Инспектор сказал, что вернется позже с дезинфицирующим средством и пластиковыми пакетами.
Владелец магазина, мистер Тэм, который отказался назвать журналистам свое полное имя, оставался на удивление бодрым, несмотря на это ужасное событие.
««Мы знали, что рано или поздно это случится, и в этом есть и хорошее, и плохое, – сказал мистер Тэм, перерезая птице шею. – Надеюсь, это успокоит страхи людей, и дела пойдут на лад. Но потребуется три месяца, чтобы заменить всех моих цыплят, и как я буду платить за аренду до тех пор?»
Мистер Тэм сказал, что его бизнес понес 90-процентные убытки за последний месяц, и правительство обещало ему 3,87 доллара за каждую курицу, но обычно он продавал их в два раза дороже».
Драконовская реакция Гонконга на угрозу птичьего гриппа оказалась успешной, по крайней мере в то время. Впоследствии Всемирная организация здравоохранения зарегистрировала с 2003 года 598 случаев птичьего гриппа, при этом 352 человека умерли. Большинство смертей от птичьего гриппа произошло в Египте, Индонезии, Вьетнаме и Китае. До сих пор вирус не приспособился легко распространяться между людьми. Однако всплеск заболеваемости людей в Таиланде и Вьетнаме в 2003 году, а затем вспышки на куриных фермах в Азии, на Ближнем Востоке и в Восточной Европе в 2005 году сделали штамм вируса гриппа H5N1 общеизвестным и даже вдохновили на создание блокбастера-биотриллера Стивена Содерберга «Заражение».
Как это ни трагично, вспышка птичьего гриппа в Гонконге в 1997 году стала тревожным сигналом для эпидемиологов и органов общественного здравоохранения, из-за нее были введены в действие гражданские планы на случай пандемии. В Великобритании, например, любой, кто прибыл в аэропорт Хитроу из Гонконга с респираторной инфекцией во время вспышки 1997 года, немедленно помещался в карантин. Вспышка в Гонконге также привлекла внимание к ужасающей перспективе новой пандемии масштабов 1918 года.
«Это был первый случай, когда появились доказательства того, что птичий вирус действительно может заразить человека и вызвать болезнь, – прокомментировал ситуацию Джеффри Таубенбергер. – Эти две истории – история о птичьем гриппе 1918 года и история о птичьем гриппе H5N1 – как бы переплелись друг с другом, и поэтому возник огромный всплеск интереса к гриппу вообще. Люди были обеспокоены тем, что действие вируса H5N1 было похоже на то, что происходило в 1918 году: оба вызывали высокую смертность среди молодых людей».
Тем временем профессор вирусологии Джон Оксфорд, мировой эксперт по испанскому гриппу, рассматривал вспышку в Гонконге как «генеральную репетицию перед реальной угрозой». В то время как заголовки про гонконгский вирус H5N1 облетели весь мир, а команда Таубенбергера пыталась расшифровать геном, стоящий за пандемией гриппа 1918 года, профессор Оксфорд участвовал в другом исследовании. Его задачей было выяснить происхождение «испанки» в норвежском Шпицбергене.
Секреты могилы
В августе 1998 года, когда Гонконг смирился с последствиями вспышки птичьего гриппа, а команда Джеффри Таубенбергера раскрыла происхождение пандемии 1918 года благодаря ее жертвам, другая группа «вирусных археологов» отправилась на остров Шпицберген в норвежском архипелаге Шпицберген. Их задачей было собрать образцы тканей сохранившихся тел шахтеров, погребенных в вечной мерзлоте норвежской Арктики. Профессор Джон Оксфорд, вирусолог из Медицинской школы Королевской лондонской больницы, стремился раскрыть загадку – первопричину эпидемии испанского гриппа, чтобы избежать подобных вспышек в будущем. Другими словами, каким образом птичий штамм вируса гриппа преодолел видовой барьер и мутировал в вирус 1918 года? Вспышка H5N1 в Гонконге в 1997 году придала вопросу новую актуальность.
Профессор Оксфорд включился в этот проект после того, как к нему обратилась доктор Кирсти Дункан, канадский геолог, которая в 1993 году в возрасте двадцати шести лет увлеклась пандемией испанского гриппа после прочтения книги Альфреда Кросби на эту тему. «Я сказала своей семье: „Я собираюсь выяснить, что было причиной этого"». После пяти лет кропотливых поисков Дункан нашла кладбище в Лонгйире, маленьком угледобывающем городке на острове Шпицберген. Именно здесь в 1918 году в арктической вечной мерзлоте были захоронены тела семи шахтеров.
И Дункан полагала, что их останки могут дать ключ к разгадке происхождения «испанки». Познакомившись с Джеффри Таубенбергером, она надеялась, что он поделится своими знаниями с экспедицией на Шпицберген. Однако как раз в тот момент, когда экспедиция на Шпицберген начиналась, произошел прорыв в исследованиях Таубенбергера и Хультина, и он решил отказаться от проекта, к большому разочарованию Дункан.
В состав экспедиции на Шпицберген входили профессор Оксфорд, специалист по птичьему гриппу доктор Роберт Уэбстер и доктор Род Дэниелс из Национального института медицинских исследований в Милл-Хилле, специалист по гриппу с опытом работы с высокопатогенными вирусами в лабораториях четвертого уровня опасности. Жена профессора Оксфорда Джиллиан и их дочь Эстер также присоединились к команде, и Эстер Оксфорд представила в газете Independent яркий отчет о последующих событиях.
Дэниелс и Оксфорд работали вместе над анализом образцов легочной ткани, полученной от жертв эпидемии гриппа 1918 года, хранящихся в Королевской лондонской больнице. К сожалению, по словам Эстер Оксфорд, «образцы были сохранены в формалине, что сделало невозможным получение точного „отпечатка“ генетической структуры вируса 1918 года. Смысл экспедиции на Шпицберген состоял в том, чтобы найти свежие образцы тканей, которые не подвергались химической обработке».
«Если мы определим „смертельную конструкцию", мы сможем использовать этот ген в разработке новых противовирусных препаратов», – сказал профессор Оксфорд. Это означало, что любую будущую вспышку аналогичного смертельного вируса можно успешно контролировать.
Как только мы узнаем, какая часть вируса вызывает болезнь, тогда, когда новый вирус гриппа возникает неожиданно, как тот в Гонконге, первое, что вы сделаете, это посмотрите на гены этого нового вируса и скажете себе: «Как эти гены сравниваются с генами 1918 года?» Если вы увидите, что они точно такие же, будут неприятности. Это был бы подходящий момент, чтобы направить ресурсы на предотвращение пандемии. Если, с другой стороны, вы обнаружите, что генетическая структура не связана, вы можете немного расслабиться.
Эксгумация тел шахтеров должна была стать задачей London Necropolis Company, профессиональной группы эксгумации, основанной в 1852 году, а теперь уполномоченной эксгумировать и перезахоронить человеческие останки в местах, где планировались новые дороги, жилье или коммерческие проекты.
Когда доктор Кирсти Дункан отправилась на поиски останков жертв испанского гриппа в норвежской вечной мерзлоте, ей пришлось нелегко. Не было никаких медицинских записей, относящихся к 1918 году, больница была разрушена. Не было и приходских записей, поскольку первый пастор прибыл только в 1920 году, и не было никаких правительственных записей, поскольку Шпицберген стал частью Норвегии только в 1925 году. Но, проведя исследование, Дункан обнаружила, что существуют дневники, написанные главным инженером угледобывающей компании. Эти дневники находились на хранении у местного школьного учителя, и он согласился перевести их. Благодаря дневникам могилы семи шахтеров были найдены с помощью радиолокации. Их останки были похоронены у подножия гор в «ледяной, ветреной долине Лонгйира».
Экспедиция и последующие раскопки были далеко не простыми. Ученые опасались, что образцы могли погибнуть, когда растаяла вечная мерзлота. Кроме того, в тихом городке Лонгйире обосновался международный «медиацирк», жаждущий последних открытий. Мешающих факторов было достаточно, и между членами экспедиции возникла напряженность. Различные источники, в том числе Эстер Оксфорд и сама Дункан, свидетельствовали о столкновении интересов, которое омрачило проект. Видные ученые, похоже, скептически относились к любительскому статусу Дункан, ее ухоженной внешности и «эмоциональным» пресс-конференциям у могилы, на которых она, смаргивая слезы, умоляла о том, чтобы с телами шахтеров обращались почтительно. Это никогда не вызывало сомнений, поскольку раскопки проводились в атмосфере уважения к жертвам гриппа.
Дункан, со своей стороны, чувствовала себя все более обделенной и отринутой научным сообществом, которое отказывалось отдать ей должное за то время и усилия, которые она посвятила проекту. Позднее Дункан назвала эту экспедицию «самым неприятным событием в жизни». На восьмой день раскопок ямы, где шахтеры были похоронены, лопата доктора Дэниелса ударилась о крышку ящика. Это было слишком рано; братская могила была всего в полметра глубиной, и все еще в нестабильном активном слое вечной мерзлоты. Но, к большому разочарованию профессора Оксфорда, ящик оказался гробом. «Когда я впервые наткнулся на него, я не думал, что это один из наших гробов, – сказал он. – Я не хотел думать, что это был первый гроб. Я видел, как проект вылетел в трубу».
После некоторого обсуждения команда решила, что гроб не принадлежит одному из шахтеров и что нужно продолжать копать. Но на следующий день на том же уровне был найден второй гроб, потом третий, потом четвертый. Команда продолжала раскопки, пока не обнаружила семь гробов, надеясь вопреки всему, что это не были гробы шахтеров. «Даже когда у нас была семерка, не было четкого указания, что это наша семерка, – сказал Роб Дэниелс. – Только когда мы нашли в гробах какую-то газету, датированную 1917 годом, мы поняли, что это, вероятно, наши люди. До этого момента всегда оставалась надежда, что еще семь тел будут лежать ниже».
Что еще хуже, один из гробов лопнул и оказался полон песка, что вызвало вопросы о пригодности образцов тканей. Когда гробы были открыты, исследователи обнаружили шесть скелетов, а одна семья не дала разрешения осмотреть останки.
Зрелище было, по словам Эстер Оксфорд, «жалкое». Семеро шахтеров, все молодые люди, были похоронены нагими, завернутыми только в газету. Здесь не было ни личных вещей, ни одежды; мало кто позаботился о том, чтобы расположить тела. Только один из них скрестил руки на груди. Остальные лежали, опустив руки вдоль тела. Все они были погружены в воду и покрыты тонким, похожим на глину веществом. Гробы были плотно уложены в могилу. «Я думал, они будут лежать отдельно, – сказал профессор Оксфорд. – Но между гробами не было ни дюйма».
Вскрытия проводились в почтительной атмосфере Барри Бленкинсопом, помощником патологоанатома из Главного управления коронера в Онтарио (Канада), и его коллегой Чарльзом Смитом.
Бленкинсоп с нежностью отца ложился рядом с каждым из шести тел на платформе из деревянных досок, используя три инструмента: скальпель, нож и пару щипцов. Он осторожно поднимал куски органов, осторожно снимал слой ила, затем благоговейно раскладывал их в контейнеры с образцами. Он также взял образцы костного мозга, волос («белокурых» из-за потери пигмента) и небольших артефактов, таких как кусочки газеты или веревки.
Несмотря на ил в гробах и состояние тел, команда оставалась в хорошем настроении. Было решено, что раскопки продолжатся, так как радар показал нарушение целостности грунта на глубине двух метров, что привело к предположению, что другие тела были похоронены глубже.
Но это настроение длилось недолго. В ту ночь произошло событие, которое можно было предвидеть, учитывая нестабильную природу вечной мерзлоты. Стены ямы наполнились водой, и яма исчезла в одночасье. На следующий день это место было заброшено, и Эстер Оксфорд наблюдала, как могильщики из Necropolis засыпали яму. «Это был крах мечты моего отца», – писала Эстер.
Ответ профессора Оксфорда был более прагматичным. Признав несостоятельность проекта в Шпицбергене, он обратил свое внимание на другие, менее дорогостоящие и трудоемкие формы «вирусной археологии» в Англии, такие как исследование двух тел, найденных в свинцовых гробах около больницы Святого Варфоломея 200 лет назад, включая останки мальчика, умершего от оспы. В интервью, проведенном в 2016 году, профессор Оксфорд сказал мне, что для его целей лучшие клинические данные получены из «человеческих тканей, собранных в Королевском научном обществе Лондона и Бартовском обществе». Это был также эффективный способ обойти этические проблемы и такие вопросы, как получение разрешения от семей на эксгумацию. Не оставляет сомнений, что Джеффри Таубенбергер имел хорошие результаты с «фрагментами легких», кусочком легочной ткани размером с кубик сахара, взятым из более крупных образцов легких. Однако проблема в том, что так можно получить только небольшое представление о патологии легких. Лучше иметь цельный орган или даже тело, чтобы исследовать патологию инфекции. С этой целью профессор Оксфорд и его коллеги приступили к дальнейшим проектам, таким как исследование останков сэра Марка Сайкса, дипломата, погибшего на Парижской мирной конференции в 1919 году, – это эксгумация. Перед этим профессор Оксфорд и его коллеги приступили к другому проекту, взяв образцы из тел девяти жертв пандемии 1918 года, похороненных в свинцовых гробах в Южном Лондоне и Оксфорде. Профессор Оксфорд нашел места захоронений, попросив похоронную компанию просмотреть записи о молодых людях, умерших осенью 1918 года, и проверив свидетельства о смерти десяти человек, тела которых, вероятно, лучше всего сохранились, потому что они были похоронены в свинцовых саркофагах.
В частности, одна жертва испанского гриппа, тело Филлис Берн, погребенной на кладбище Туикенеме в 1918 году, по-видимому, могло предоставить ценные образцы. «Ее семья была очень обеспеченной, – рассказывал мне профессор Оксфорд, – у них был автомобиль, что очень необычно для тех дней. Поэтому они похоронили ее в свинцовом саркофаге, помещенном в кирпичный склеп, как и подобало ее положению». В результате исследователи выразили надежду, что останки Филлис Берн могут достаточно хорошо сохраниться, чтобы предоставить образцы внутренних тканей, «которые могли бы дать жизненно важную информацию о вирусе гриппа и в теории спасти миллионы жизней». Краткая жизнь Филлис «Хилли» Берн станет пронзительной кодой. Во многих отношениях Хилли была типичной жертвой испанского гриппа, молодой, здоровой и, как многие медсестры, пожертвовавшей своей жизнью ради победы в войне. Это было естественно для молодой женщины, которая была дочерью армейского офицера, майора Джеймса Монтегю Берна, и воспитывалась в традициях долга и службы.
Филлис Берн родилась в 1898 году и росла вместе со своими двумя сестрами, Нелли и Джесси, в большом доме в Строберри-Хилл, Туикенем, на юго-западе Лондона. У них было счастливое, беззаботное детство, пока не случилась трагедия – смерть отца от рака 17 марта 1912 года в возрасте всего сорока пяти лет.
Когда два года спустя началась война, Филлис и ее сестра Нелли записались в добровольческий отряд помощи и вместе ухаживали за ранеными британскими солдатами, возвращавшимися из Франции на лечение. Филлис была молода и здорова, но 28 октября она слегла с головной болью и ознобом – классическими симптомами испанского гриппа. Поняв, что она больна, Филлис немедленно покинула семейное гнездо, чтобы спасти мать и сестер от заражения. Филлис уехала жить к соседке Джанет Ньютон в Саутфилд-Гарденс, Туикенем. Через два дня Филлис умерла в доме Джанет Ньютон. Ей было всего двадцать лет .
Вирус гриппа невероятно умный, он постоянно мутирует, а значит, что в один прекрасный день может вернуться новая версия испанки.
Филлис была похоронена на Туикенемском кладбище, на надгробной плите высечена надпись: «В память о Филлис Хилли, старшей дочери Фанни Изабеллы Берн».
В 2004 году миссис Хилари Берн-Калландер, вдова племянника Филлис, Родерика, все еще помнила, какой трагедией была смерть девушки для ее семьи. «Это была ужасная трагедия для семьи – потерять дочь после потери отца, – сказала она. – Сестры очень любили Филлис. После смерти Филлис они жили очень тихо. Они так и не оправились».
Когда профессор Оксфорд впервые обратился к миссис Берн-Калландер за разрешением эксгумировать тело Филлис, она призналась, что «сбита с толку». Но профессор Оксфорд объяснил, что существует большая вероятность того, что ее грудная полость сохранилась, что вирус все еще может быть там и что эта находка может помочь предотвратить новую пандемию. «Если это то, что нужно ученым, чтобы остановить любую будущую смертельную вспышку, то это нужно сделать. Я надеюсь, что после всех этих лет Филлис сможет остановить это снова». К сожалению, Филлис все-таки не смогла внести свой посмертный вклад. После эксгумации тела выяснилось, что саркофаг Филлис на самом деле не был сделан из свинца.
Так как она была похоронена в деревянном гробу, пригодных для использования образцов не было. Несмотря на это разочаровывающее развитие событий, профессор Оксфорд и его команда упорно продолжали свои исследования, зная, что решение загадки пандемического гриппа становится все более жизненно важным.
Испанский грипп убил свыше 100 миллионов человек в течение 1918–1919 годов. Как сказал мне профессор Оксфорд, мы никогда не узнаем истинных цифр наверняка, поскольку так много смертей остались незарегистрированными. Но знание нашего врага, выяснение того, чем на самом деле была «испанка» и ее потомки, жизненно важно для того, чтобы предотвратить еще одну разрушительную пандемию.
Угроза новой пандемии гриппа остается весьма реальной. «Мы похожи на вулканологов, – сказал в 2000 году профессор Оксфорд одному из интервьюеров. – Мы сидим на вулкане и не знаем, когда он извергнется».
Угроза пандемии гриппа столь же серьезна, как и угроза теракта. По мнению профессора Оксфорда, последствия пандемии гриппа в Великобритании были бы эквивалентны взрыву атомной электростанции. Поэтому полиция, персонал больниц, военные и местные власти проводят регулярные учения на случай чрезвычайных ситуаций в рамках подготовки к такому событию.
Проверяют карантинные планы, создают запасы антибиотиков, анальгетиков и противовирусных препаратов, и, что особенно важно, центры досуга и стадионы превращают в аварийные морги. Планирование – это ключ к выживанию. И даже этого может быть недостаточно: вирус гриппа, «этот умный маленький вирус!», как сказал Таубенбергер, постоянно мутирует, а это значит, что в один прекрасный день может вернуться новая версия «испанки». Еще в 2013 году AIR Worldwide Research and Modeling Group охарактеризовала историческую пандемию 1918 года и оценила последствия аналогичной катастрофы, происходящей сегодня, используя модель пандемического гриппа». В рамках этой модели было установлено, что современный испанский грипп приведет к 188 337 000 смертей только в Соединенных Штатах.
Хотя эпидемия испанского гриппа была почти забытой трагедией, настолько травмирующей, что она, по-видимому, была стерта из коллективной памяти, пандемия теперь очаровывает современное поколение медицинских исследователей, писателей и историков. И в честь жертв «испанки» начинают возводить мемориалы, которых они заслуживают. Однажды холодным ноябрьским днем я посетила часовню Королевской лондонской больницы в Уайтчепеле, чтобы посмотреть на мемориальные витражи Иоганна Шрайтера, один из которых посвящен жертвам испанского гриппа. Часовня теперь стала библиотекой медицинского колледжа, и новое поколение студентов усердно сидело за своими книгами и ноутбуками. Профессор Оксфорд описал мне витраж во время нашей беседы: абстрактный триптих, созданный Кэролайн Суош в честь сотрудников и пациентов, погибших в 1918 году. Дизайн основан на диаграмме W – волн испанского гриппа, и, когда я проходила мимо, цвета мерцали и менялись в зависимости от освещения. Для профессора Оксфорда этот витраж – памятник мужеству и стойкости тех, кто боролся с убийственным гриппом.
«Кто мы такие? – спросил он меня. – Мы не знаем, пока не столкнемся с ним».
Борьба с гриппом, говорит профессор Оксфорд, характеризовалась «крошечными ежедневными героическими победами со стороны мужчин и женщин. В 1918 году в тылу было совершено больше героических поступков, чем на Западном фронте».
771
2022.01.15 14:11:01