Лоботомия

 

Между 1978 и 1991 годом житель Милуоки по имени Джеффри Дамер убил 17 мужчин и мальчиков. О Дамере снято сотни телепрограмм, написано 25 книг и тысячи газетных и журнальных статей. Но интерес публики связан совсем не с тем, кого убил Джеффри: всем любопытно, как он это делал.
 

Дамер был особенным серийным убийцей. Во-первых, потенциальных жертв он заманивал домой, обещая 50 долларов, если те согласятся позировать обнаженными. Затем он поил их алкоголем, смешанным со снотворным. Когда у юношей отключалось сознание, Дамер их душил, оглушал дубинкой или перерезал горло ножом для чистки фруктов. Иногда, прежде чем убить, он сверлил дырку у них в голове и вводил соляную кислоту или кипяток, надеясь превратить их, как он говорил, в «секс-рабов зомби».

 

15 февраля 1992 года после пятичасового заседания суд признал Джеффри Дамера виновным по всем пятнадцати статьям обвинения. Убийцу приговорили к пятнадцати пожизненным заключениям, и в общей сложности ему пришлось бы отсидеть 957 лет. Через два года со­камерник Дамера Кристофер Скарвер забил его до смерти металлической трубой.

 

Многим известна история Джеффри Дамера, но не все знают, что за изобретение одного из зверств, совершаемых им в «комнате пыток», за 50 лет до этого дали Нобелевскую премию.

 

В августе 1935 года на конференции невропатологов в Лондоне два физио­лога из Йельского университета, Джон Фултон и Карлайл Джейкобсен, рассказали об исследовании, которое они провели на двух шимпанзе, Бекки и Люси. Сначала Фултон и Джейкобсен научили животных пользоваться палками, чтобы доставать лежащую в отдалении еду. Иногда у обезьян получалось, иногда нет. Люси была более терпелива: пока она продолжала делать попытки дотянуться до еды, Бекки свирепела, рвала на себе волосы, гадила и бросалась какашками в исследователей.

 

Затем пришло время настоящего эксперимента. Фултон и Джейкобсен хотели понять роль определенных отделов мозга при выполнении заданий, требующих использования памяти. И поэтому удалили у обеих обезь­ян расположенные позади лба фронтальные, или лобные, доли мозга. После операции Люси не могла вспомнить, как доставать еду, и ученые сделали вывод, что лобные доли отвечали за накопление и хранение данных кратко­временной памяти. Но они заметили кое-что еще. У Бекки по-прежнему были проблемы с тем, чтобы достать еду, но теперь это ее не волновало. «Как будто бы [она] вступила в секту счастливых», — ­сказал Джейкобсен. Как выяснилось, Джон Фултон и Карлайл Джейкобсен изобре­ли способ хирургически убрать беспокойство и тревогу.

 

Одного из гостей конференции, португальского невропатолога Антониу Эгаша Мониша, услышанное очень впечатлило, поскольку многие его пациенты страдали от сильного тревожного расстройства, часто мешающего жить. По воспоминаниям Джона Фултона, доктор Мониш встал и задал вопрос: «Если удаление лобных долей снижает развитие невроза у животных, почему не попробовать хирургическим методом избавлять человека от тревожности?» Фултон, будучи опытным и ува­жаемым невропатологом, счел, что Мониш пошутил. «Поначалу мы были слегка ошарашены его предложением, — рассказывал он, — затем я подумал, что доктор говорит о двусторонней лобэктомии».

 

Однако Мониш имел в виду совсем не лобэктомию — операцию, при которой полностью удаляют обе лобные доли. Он представлял себе процедуру, когда лобные доли отделяются от остального мозга. Позже он называл это лейкотомией (от греческих слов leuko, означающего «белый», потому что нервные волокна мозга белого цвета, и tome, то есть «нож»). Когда процедура, открытая Монишем, пересекла Атлантический океан и попала в США, ее стали называть лоботомия.

 

Мониш был тверд в своем намерении перенести на людей операцию, которую Фултон и Джейкобсен попробовали на шимпанзе, но сначала требовалось найти хирурга, который был бы готов это сделать. Им стал Алмейда Лима, нейрохирург из Лиссабонского университета. Уже через несколько дней Мониш и Лима выбрали первого пациента. Перед этим они не провели ни одного эксперимента на животных и потратили всего один день, отрабатывая эту операцию на трупе.

 

12 ноября 1935 года Алмейда Лима просверлил дырки с двух сторон черепа 63-летней пациентки местной психиатрической больницы, страдающей паранойей и сильными приступами тревожности. После этого он сделал именно то, что несколько десятилетий спустя повторил Джеффри Дамер: ввел в лобные доли женщины половину чайной ложки алкоголя, а затем закрыл отверстия. Вся операция заняла около получаса. Через несколько часов женщина могла говорить и отвечала на простые вопросы. Через два дня ее вернули в психиатрическую клинику, и, если верить доктору Монишу, она стала намного спокойнее: тревожность и паранойя прошли, что позволило радостному Монишу объявить о том, что он вылечил пациентку.

 

С этого момента Мониш и Лима поверили в действенность лоботомии и повторили операцию еще на шести пациентах. К сожалению, методу не хватало точности, поскольку ни один из врачей не был уверен, что впрыскиваемый в мозг алкоголь остается в лобных долях. И экспериментаторы заказали из Парижа особый хирургический инструмент — ­длинный, тонкий стержень с проволочной петлей на конце. С его помощью хирурги могли удалять небольшие участки лобных долей — примерно как удаляют сердцевину из яблока. Через три месяца еще 13 пациентов были прооперированы с помощью нового лоботомического ножа, и общее число подопытных увеличилось до двадцати.

 

Мониш считал эту процедуру серьезным достижением и «огромным шагом вперед». Он хотел общего признания, поэтому опубликовал монографию на 248 страницах, где описал всех 20 пациентов: семерых удалось вылечить, еще у семерых наблюдались значительные улучшения, а состояние шестерых не изменилось. Так рождалась психохирургия. Теперь пациентам больше не придется страдать от беспокойства или приступов тревоги, галлюцинаций или паранойи, маний и депрессии.

 

К концу 1930-х годов лоботомию проводили на Кубе, в Бразилии, Италии, Румынии и США. В Португалии ее запретили. Психиатры, изначально направлявшие пациентов к Монишу и Лима, теперь отказывались это делать. Вскоре и другие врачи перестали направлять к ним пациентов, потому что все пришли в ужас от результатов работы. Только потом стали понятны причины, по которым португальцы запретили операцию. Но было уже слишком поздно.

 

На момент, когда Эгаш Мониш приехал на конференцию в Лондон и услы­шал выступление Джона Фултона и Карлайла Джейкобсена, описывающих опыты с шимпанзе, невропатологи уже кое-что знали о физическом вмешательстве в лобные доли мозга.

 

Вероятно, самой заметной, поучительной и невероятной была история Финеаса Гейджа, 25-летнего железнодорожного строителя из Новой Англии. Он готовил место для пороховой взрывчатки и угодил железным метровым ломом себе в лицо 13 сентября 1848 года. Лом вошел в щеку, а вышел практически у макушки головы, повредив левую лобную долю. Удивительно, но Финеас Гейдж прожил после этого еще 11 лет. Но если верить его друзьям, он «перестал быть собой». До травмы Гейдж был энергичным, вдумчивым и внимательным; после случившегося стал грубым, упрямым и начал непристойно ругаться. При этом из ответственного он превратился в человека, неспособного выполнять свою работу.

 

Пациенты, у которых диагностировали рак лобной доли, также были наглядным примером. Как и Финеас Гейдж, они становились инфантильными и равнодушными, часто засыпали на ходу, почти не проявляли никаких желаний или инициативы к действию, теряли навык планировать и здраво рассуждать; у них появлялись проблемы с вниманием, памятью, речью; они утрачивали способность сдерживать себя. Особенно интересен случай с 39-летним онкопациентом из Нью-Йорка, биржевым маклером по имени Джо А. После операции по удалению опухоли лобной доли память Джо, на первый взгляд, не пострадала. Более того, его целый час осматривала группа нейрохирургов и не обнаружила никаких ухудшений. Но Джо изменился: пропала мотивация возвращаться к работе, он легко раздражался и с раздражением отзывался о друзьях и соседях. И что самое примечательное, мужчина стал неисправимым хвастуном. Наблюдая, как его сын играет в бейсбол, Джо утверждал, что это лучший подающий из всех, кого он знал, и что он очень скоро станет профессио­нальным бейсболистом.

 

Мониш не переставал хвалиться тем, что его «вмешательство в головной мозг безобидно», но не все его первые пациенты чувствовали себя так замечательно, как он рассказывал. Их часто тошнило и рвало, наблюдались диарея, недержание, нистагм (состояние, при котором глаза непроизвольно ритмично дергаются), птоз (опущение верхнего века), клептомания, ненормальное чувство голода, а также неадекватное восприятие времени и пространства. Португальский психиатр, изначально направлявший пациентов к Монишу и Лима, назвал процедуру «чистой воды церебральной мифологией».
 

При этом члены комитета по присуждению Нобелевской премии в Швеции либо не знали об этих проблемах, либо не хотели их замечать. В 1949 году комитет отметил Эгаша Мониша «за изобретение хирурги­ческого способа лечения психической болезни». Газета The New York Times тут же написала хвалебную статью о нобелевском лауреате как о храб­ром исследователе человеческого мозга: «Ипохондрики больше не будут думать, что умирают; потенциальным самоубийцам жизнь покажется вполне приемлемой; [а] те, кто страдает манией преследования, забудут о вымышленных недругах. Теперь хирурги будут относиться к операциям на мозге так же, как к удалению аппендикса». Лоботомия стала популярным способом лечения. По иронии судьбы единственной страной, где ее так и не приняли, стала Германия. Немцы считали лоботомию нарушением Нюрнбергского кодекса, созданного для того, чтобы врачи никогда не могли повторить жестоких, бесчеловечных опытов, о которых узнали после холокоста.

 

В течение 40 лет после присуждения Монишу Нобелевской премии по всему миру провели 40 000 лоботомий, и более половины из них в США. Любовь американцев к лоботомии развивалась благодаря настойчивости и фанатизму одного человека, который открыл особый ларец Пандоры — со способами лечения психических расстройств.

 

Уолтер Фримен родился 14 ноября 1895 года. Как и Эгаш Мониш, он был родом из зажиточной, знаменитой семьи: отец — врач, а мать — дочь самого известного американского хирурга Уильяма Кина. В финансовом плане дела шли плохо, и семья в итоге разорилась, поэтому в какой-то момент Фримен пришел к выводу, что его папа — довольно посредственный хирург. Пример для подражания молодой Уолтер видел в обожаемом дедушке, Уильяме Кине.
 

Дед был главным хирургом США, а также одним из первых в мире, кто прооперировал опухоль головного мозга. Совершая этот подвиг, он обработал всю операционную карболовой кислотой, прорезал отверстие в черепе мужчины и голой рукой, без перчатки, вытащил опухоль; затем соединил разорванные кровеносные сосуды и зашил отверстие кетгутом. Операция проводилась без использования достижений медицины — ­рентгена, переливания крови, местной анестезии и даже надежного освещения. Пациент прожил еще 30 лет. Также Кин был первым хирургом, произведшим колостомию, и что интересно, антибиотики на тот момент еще не были открыты. Кроме того, он первым выполнил так называемый шов «конец в конец», чтобы зашить поврежденный нерв в руке мальчика, и ребенок потом продолжал играть на пианино. Кин был первым хирургом, который использовал помещенную в центр спинного мозга трубку для отвода скопившейся спинномозговой жидкости, опасной для жизни. И он же был первым, кто спас жизнь пациента, сделав открытый массаж сердца. В 1921 году Кин входил в команду врачей, которые диагностировали полиомиелит у Франклина Рузвельта. Короче говоря, Уолтеру Фримену никогда было не превзойти деда, но это не помешало сделать такую попытку.

 

Фримен был старшим из семи детей в семье. Он вырос в шикарном трех­этажном доме рядом с площадью Риттенхаус в Филадельфии, и его детство было насыщено событиями. Когда Фримену было 14 лет, дед удалил у него на шее 30 увеличенных лимфоузлов, после чего у него всю жизнь голова была чуть наклонена в сторону и опущено плечо. В детстве Фримен был первым, кто получил дифтерийный антитоксин — новое лекарство, привезенное из Германии, — и это спасло ему жизнь.

 

В юности Фримен посещал престижную Епископальную академию в Филадельфии, а затем поступил в Йельский университет. После окончания медицинской школы Пенсильванского университета он прошел интернатуру и ординатуру в отделении невропатологии больницы Филадельфии. После этого Фримен продолжил образование в Париже и Риме, как поступали многие богатые врачи в начале XX века, а затем вернулся в больницу святой Елизаветы в Вашингтоне, где получил должность начальника лаборатории. (Больница святой Елизаветы была одной из самых крупных больниц общей направленности в США, в ней работали около 4000 сотрудников и 7000 человек получали лечение. Шарль Гито, убивший президента США Джеймса Гарфилда, тоже был пациентом этой больницы.) Кроме того, он пошел преподавать в медицинские школы Джорджтаунского университета и Университета Джорджа Вашингтона; в последнем Фримен стал первым заведующим кафедрой неврологии и нейрохирургии в 1928 году.

 

Вскоре Фримен, как и его дед, стал уважаемым специалистом. Его избрали главой сертификационного совета неврологов и психиатров. Он был энергичным, склонным к театральности лектором, щеголявшим торчащей козлиной бородкой, сомбреро и тростью, и его очень любили студенты. Работая в больнице святой Елизаветы, он лечил моряка, чья девушка во время любовных игр надела ему на пенис золотое кольцо. Когда пенис моряка пришел в состояние эрекции, кольцо застряло. Фримен срезал кольцо, закрутил его с помощью плоскогубцев, закрепил на цепочке для часов и использовал как знак для начала (или окончания) беседы.

 

Однако в отличие от Уильяма Кина, который всеми возможными способами двигал медицину вперед, Уолтер Фримен не сделал каких-либо значимых открытий. Он считал, что сможет найти структурные различия в мозге людей с серьезными психическими расстройствами. После изучения более 1400 примеров Фримен пришел к неверному выводу, что у пациентов с биполярным аффективным расстройством наблюдаются анатомические различия в зависимости от состояния — маниакального или депрессивного. Позже он попытался визуализировать работу мозга, вводя контраст прямо в центральный отдел. Это было опасной процедурой, от которой вскоре отказались. Но Уолтер был непреклонен. Его мать с раннего детства наблюдала в сыне эту жилку высокомерия и называла его за это «котом, который гуляет сам по себе» (отсылка к рассказам Редьярда Киплинга).

 

В попытках переплюнуть знаменитого деда Фримен перешел все границы. Он хотел написать хрестоматию по невропатологии и, чтобы найти на это время, просыпался в четыре утра, три часа писал учебник, а затем ехал в больницу святой Елизаветы, где работал до 17:00, после чего до 20:00 занимался частной практикой. Когда он приезжал домой и пытался немного поспать, постоянно пробуждался из-за жены, «которая, казалось, кашляла всю ночь», и «трамваев, грохочущих по Коннектикут-авеню колесами, которые не могли починить со времен Великой депрессии». Фримен стал унылым и раздражительным. Потом произошли три события, которые окончательно довели его: Уолтера сбила машина, и он был вынужден диктовать последнюю главу книги, лежа в кровати. Затем умер от инсульта дед, Уильям Кин. А вскоре мир покинула и его мать.

 

После череды трагедий Фримен решил, что тоже вот-вот умрет. Уверенный, что болен раком, он впал в глубокую депрессию. Уолтер не мог ни писать, ни работать, ни водить машину, поэтому в 1935 году отправился в круиз, чтобы заодно посетить неврологическую конференцию в Лондоне — ту самую, где Джон Фултон и Карлайл Джейкобсен представили свой эксперимент с обезьянами Бекки и Люси. Так получилось, что на конференции стенд Фримена, где он выставил описание своей работы, располагался по соседству со стендом Эгаша Мониша, и два исследователя подружились. Через семь месяцев Уолтер назвал «эпохальной работой» монографию Мониша, где тот описывал первых 20 пациентов, перенесших лоботомию.

 

В мае 1936 года Фримен написал письмо Монишу: «Мне особенно понравилась ваша недавняя работа по уменьшению психиатрических симпто­мов в результате операции на лобных долях. И я собираюсь рекомендовать опробовать эту процедуру в некоторых случаях, находящихся в моем ведении». Он узнал, кто изготовил Эгашу ножи для лобо­томии, и заказал себе два таких же. В июле 1936 года Уолтер открыл пакет с достав­ленным заказом, а в это время по всей территории США сотни тысяч пациентов находились в психиатрических отделениях государственных больниц. И число их росло. Нужно было что-то делать, и Фримен верил, что ситуацию спасет именно он.

 

В использовании предложенной Монишем лоботомии он увидел свой шанс наконец-то войти в пантеон знаменитых врачей. «Я понял, что не сделал ничего важного ни в объяснении психических расстройств, ни в их лечении», — написал он Эгашу. Лоботомия вскоре сделает Уолтера Фримена одним из самых известных врачей в США и мире. «Говорят, если мы неправильно мыслим, нам не хватает мозгов, — рассуждал он. — Может быть, произойдет так, что пациенты с психическими заболеваниями начнут более ясно и конструктивно мыслить, имея меньший объем мозга благодаря этой операции».

 

Первой пациенткой Уолтера Фримена стала 63-летняя домохозяйка из Канзаса Элис Хаммат, которая жаловалась на «нервозное состояние, бессонницу, депрессию, тревожность и страхи», а также часто «истери­чески смеялась или рыдала». По словам Фримена, она была самолюбивой, боялась стареть, слишком беспокоилась о том, что у нее редеют волосы; кроме того, женщина была упряма, не уверена в себе, эмоциональна и сует­лива; наличествовали клаустрофобия и суицидальные наклонности, а также Элис была «мастером поныть» и постоянно гнобить своего мужа за то, что он «влачит жалкое существование». Супруг Элис хотел, чтобы ей сделали лоботомию, тогда как сама она отказывалась.

 

14 сентября 1936 года Уолтер Фримен привез Элис Хаммат на каталке в свою операционную. Перед этим пациентка не соглашалась на операцию: она боялась, что отрежут волосы. Фримен убедил ее, что никто не будет трогать волосы, то есть дезинформировал относительно того, что про­изойдет на самом деле. Как и Мониш, Уолтер был не хирургом, а невропатологом, поэтому ему пришлось найти хирурга, который согласился сделать операцию. Это был Джеймс Уоттс — нейрохирург больницы Университета Джорджа Вашингтона. Первое образование он получил в медицинской школе Вирджинского университета, а затем учился хирургическому делу в Йельском и Чикагском университетах, совершенствовался в Бреслау (где исследовал мозг Ленина). Там, где Фримен проявлял себя нетерпеливым балаганщиком и очень быстро говорил, Уоттс был медлителен, мягок и сдержан.

 

После того как Элис Хаммат против своей воли оказалась в операционной, Уоттс сбрил ей волосы, протер кожу головы генцианвиолетом, сделал два надреза по два с половиной сантиметра по обеим сторонам головы, специальным буром просверлил отверстия в черепе и с каждой стороны взял по шесть небольших «проб». Операция заняла четыре часа.

 

Хаммат очнулась с «безмятежным взглядом» и уже вечером сказала, что не испытывает ни страха, ни тревожности. Когда спросили, что именно ее беспокоило, женщина ответила: «Кажется, я не помню. Похоже, это неважно». Но теперь Элис вела себя так, как никогда ранее: брала бумажный носовой платок и ритмично терла лицо и руки, будто вытиралась. При этом — во всяком случае, по словам Фримена — была активной и бодрой, читала журналы, хорошо спала и ела. «Я знаю, что, как только провел операцию на человеке с психическим заболеванием, когда полез с ножом в нормальный с физической точки зрения мозг, некоторые сразу сочли меня слишком дерзким», — сказал Фримен, будучи тем не менее доволен результатом. «Мы радуемся и поздравляем друг друга с блестящим достижением», — восторженно добавил он.

 

Через шесть дней после операции Элис Хаммат перестала ориентироваться во времени и пространстве, начала запинаться, делать ошибки в словах, не могла разборчиво писать и поддерживать разговор, но по-прежнему продолжала зачем-то растирать себя платком. При этом была спокойна, засыпала без снотворных и не требовала помощи медсестры. Несмотря на то что большую часть ее обязанностей теперь выполняли муж и домработница, женщина довольно откровенно общалась с друзьями, ее тревожность ушла. Элис Хаммат умерла через пять лет от воспаления легких. Муж назвал последние годы ее жизни самыми счастливыми.

 

Спустя 17 дней после операции Фримен сделал доклад о случае с Элис Хаммат в медицинском обществе округа Колумбии. «Через десять дней женщину вылечили, и она отправилась домой», — поведал он. Слово «вылечили» вызвало недовольство аудитории. Доктор Декстер Буллард, психиатр и руководитель частной психиатрической больницы в Роквилле, встал, чтобы возразить: «Уолтер, нельзя так говорить!» Другие присутствующие закивали в знак согласия. Раздались неодобрительные возгласы. Прошло несколько месяцев после операции, и у Элис случился затяжной приступ, во время которого она упала и сломала запястье.

 

Фримен и Уоттс опубликовали результаты операции Хаммат в журнале Southern Medical Journal. Статья называлась «Префронтальная лоботомия в случае смешанного аффективного расстройства: отчет об операции». Тогда впервые слово «лоботомия» появилось в печатном издании (Мониш и Лима всегда пользовались термином «лейкотомия»).

 

Перед предстоящим собранием Южной медицинской ассоциации в Балтиморе Фримен и Уоттс взялись сделать еще пять лоботомий. У Уолтера появился второй шанс показать американским коллегам, насколько замечательными могут быть результаты этой операции. Но на этот раз он хотел добиться лучшего приема врачебного сообщества и для этого предложил репортеру газеты Washington Star Томасу Генри эксклюзивное интервью. За несколько дней до собрания ассоциации в газете появилась хвалебная статья с отчетом о работе Фримена. Генри писал, что «лоботомия, по всей видимости, станет одной из величайших хирургических инноваций этого поколения… Кажется невероятным, что с помощью бура и ножа можно заменить неконтролируемое чувство печали обычным смирением». Еще до того, как Уолтер обнародовал свои выводы, он стал героем, по крайней мере на бумаге.

 

«Как и ожидалось, к моменту, когда я прибыл в Балтимор, мною уже сильно интересовались журналисты», — заявлял он с большим воодушевлением. 18 ноября 1936 года Фримен предстал перед потрясенными неврологами и психиатрами и описал результаты процедуры. Он пояснил, что состояние всех шести пациентов после лоботомии улучшилось: они больше не страдали от дезориентации, фобий, путаного мышления, галлюцинаций и бреда. Исчезли беспокойство, страхи, тревожность, бессонница и нервное напряжение. Пациенты теперь были спокойны, довольны жизнью и гораздо более управляемы. «Мы видим, что ни один не умер и никому не стало хуже, — сказал Уолтер. — Все прооперированные вернулись домой, а некоторые уже не нуждаются в сестринском уходе».

 

Профессор Спаффорд Акерли встал на защиту результатов работы Фримена. «Это невероятная статья, — сказал он. — Я уверен, что она войдет в историю медицины как значимый описанный пример мужества врачей». Но, равно как и в случае с докладом об Элис Хаммат в Вашингтоне, в Балтиморе далеко не все присутствующие поддержали новатора. Психиатр с Манхэттена Джозеф Уортис утверждал, что «лоботомия просто пугала пациентов, доводя их таким образом до определенной степени нормальности». «Я наблюдал, как таким же больным становилось лучше после перелома ноги», — сказал Уортис. Затем выступил американский психиатр, декан и профессор неврологии в престижной больнице Джона Хопкинса Адольф Мейер: «Я не противник этой работы и, напротив, нахожу ее интересной, — сказал он. — У такой операции больше возможностей, чем представляется». Этот человек был очень влиятельным, и, выскажись он более критически, количество лоботомий, проведенных в США, могло бы ограничиться шестью. Но Мейер засомневался. 

 

Фримен и Уоттс с новыми силами вернулись к работе с намерением выполнить 20 лоботомий к концу 1936 года. Они хотели, чтобы как можно больше случаев было представлено на главном съезде врачей в Чикаго. Вероятно, у Адольфа Мейера было бы другое отношение к лоботомии, если бы Уолтер был честен в обнародовании результатов лечения первых шести пациентов. Пятая женщина, которая явно перенесла произошедшее по невнимательности тяжелое, необратимое повреждение головного мозга после разрыва мозговой артерии, страдала эпилепсией и недержанием всю оставшуюся жизнь.

 

В феврале 1937 года Уолтер выступил перед сотнями коллег на заседании Чикагского неврологического общества, и на тот момент это стало для него самым большим испытанием. Новаторы от психиатрии за три месяца прооперировали 20 пациентов, в основном женщин. Настроенный оптимистично, Фримен заявлял, что память, концентрация, способность к суждению и понимание его пациентов остались нетронутыми, а их способность получать удовольствие от жизни после лоботомии улучшилась. Единственный минус, утверждал он, заключался в том, что «каждый пациент, похоже, что-то теряет после этой операции — некоторую спонтанность, искру, изюминку личности». В Вашингтоне и Балтиморе Уолтера встретили в штыки, но это было ничто по сравнению с тем, как к нему отнеслись в Чикаго.

 

Несколько врачей утверждали, что процедура неизбежно предполагает повреждение сосудов, поскольку это слепое удаление участков головного мозга (по правде говоря, так уже случалось). Один врач сказал, что Фримен и Уоттс не могли сделать никаких выводов из состояния пациентов, потому что тревожное состояние было волнообразным, паника то подступала, то уходила, при том что обследование проводилось непродолжительно. Также присутствующие интересовались: что станет с музыкантом или художником с изуродованными лобными долями? Другие утверждали, что эта процедура не имеет «анатомической основы» и проводится только исходя из «небрежных рассуждений».

 

Были и такие, кто утверждал, что операция «аморальна». Фримен возразил, будто «мозг может выдержать сколько угодно манипуляций руками» и «большая часть нанесенных повреждений обратима». Тем не менее Уолтер был шокирован критикой; он решил отменить следующее публичное выступление в Сент-Луисе. «Я чуть не откусил наконечник [курительной] трубки, пытаясь взять себя в руки», — вспоминал он.

 

Как и в Балтиморе и Вашингтоне, Фримен не был полностью честен с аудиторией и во время съезда в Чикаго. У восьми из двадцати прооперированных случился рецидив, что потребовало повторной лоботомии. Фримен и Уоттс были так разочарованы первыми результатами, что увеличили количество удаляемых участков лобных долей с шести до девяти и сверлили отверстия глубже. Два пациента умерли от кровоизлияния из-за более глубокого проникновения в мозг, и еще один скончался вскоре после вмешательства от сердечного приступа. Четвертая больная, проработавшая секретарем 13 лет, потеряла работоспособность и так и не поправилась, проведя остаток жизни в психиатрической лечебнице. У одних наблюдались остаточные эпилептические припадки, у других — трудности с работой руками и ногами. Глава больницы святой Елизаветы Уильям Уайт, который, видимо, лучше остальных знал о последствиях первых лоботомий, не разрешил проводить эти операции у себя в больнице. Как и португальские психиатры, он пришел в ужас от увиденного.

 

Однако не все врачи были против лоботомии. В New England Journal of Medicine — главном медицинском журнале страны — писали, что лоботомия была «рациональной процедурой». И в New York Times отметили, что «новая операция ознаменовала поворотный момент в лечении психических случаев». Более того, 7 июня 1937 года там на первой полосе появилась статья, по стилю напоминавшая скорее рекламное объявление запатентованного лекарства. В ней говорилось, что лоботомию можно использовать для «снятия напряжения, страха, беспокойства, депрессии и бессонницы». Автор утверждал, что эта «операция поможет избавиться от суицидальных мыслей, мании, галлюцинаций, приступов рыдания, меланхолии, навязчивых идей, состояния паники, дезориентации во времени и пространстве, психалгии (боли психического происхождения), нервного расстройства желудка и истерического паралича», а также что эта процедура «за несколько часов превращает диких животных в спокойных и кротких существ».

 

Несмотря на лавину критики от врачей чикагского съезда, Уолтер Фримен и Джеймс Уоттс не думали бездействовать. Их поддерживали Time, Newsweek, The New York Times и New England Journal of Medicine, и с помощью этих изданий исследователи вернулись к своему делу. Они выступали на научных и медицинских конференциях в Нью-Хейвене, Бостоне, Нью-Йорке, Филадельфии и Мемфисе, а также на престижном ежегодном собрании Американской медицинской ассоциации в Атлантик-Сити. Получили сотни писем от людей по всей стране с просьбой вылечить их от психических заболеваний и других медицинских расстройств. Один писатель попросил Фримена вырезать часть мозга, которая вызвала астму. В течение следующих 40 лет в США было проведено более 20 000 лоботомий, и Уолтер Фримен нес личную ответственность почти за 4000 из них.

 

Сейчас лоботомия считается жестокой, странной и даже комичной процедурой. Например, есть напиток, названный в честь этой операции, — коктейль «Лоботомия» (делается из амаретто, ягодного ликера Chambord и ананасового сока); есть крылатое выражение (из песни Тома Уэйтса: «Бутылку перед собой я предпочту фронтальной лоботомии») и слоган (во время войны в Ираке оппозиционеры носили футболки, на которых был изображен Джордж Буш со словами: «Спросите меня про лоботомию»). Теперь книги по проведению этой процедуры пылятся на одной полке с литературой о других второстепенных медицинских открытиях, таких как розги, цепи, змеиные ямы, «сыворотка правды», психограф (карта личностных характеристик), а также о трепанации как о древнем обряде, в ходе которого через проделанные в черепе дыры выпускали злых духов. Итак, почему же лоботомию приняли с такой готовностью? Более того, почему она пользовалась большим успехом с конца 1930-х годов вплоть до начала 1970-х? Тому есть три причины.

 

Во-первых, психиатры, пациенты и их семьи очень хотели сделать хоть что-нибудь, чтобы вылечить психические расстройства, главным образом шизофрению. А других подходящих способов не было.

 

Во-вторых, государственные психиатрические больницы трещали по швам. Количество обратившихся в них выросло со 159 000 в 1909 году до 480 000 в 1940-м; рост их числа в два раза превысил увеличение населения. Более того, в 1940-х и 1950-х годах в США страдающих психическими заболеваниями госпитализировано примерно столько же, сколько пациентов со всеми остальными болезнями. Лоботомия казалась довольно привлекательным способом решения в неконтролируемой ситуации.

 

В-третьих, государственные больницы были просто ужасны. В мае 1946 года журнал Life опубликовал статью под названием «Сумасшедший дом 1946», в которой описывалось, как сильно ухудшилось дело. Пациен­тов били, за ними почти не ухаживали, им давали недостаточно одежды, оставляли в темных, сырых каморках, набитых разным хламом, одевали в смирительные рубашки и заставляли лежать в собственных экскрементах. Помещения напоминали «немецкий концлагерь в Бельзене». Работники — а ими чаще всего были необученные бродяги, которых находили в местных тюрьмах, — издевались над людьми, насиловали их и даже иногда убивали. Врачей было не найти, на одного доктора приходилось 250 больных.

 

Еще одну причину, по которой лоботомию не только признали, но и стали использовать, можно найти в комментарии психиатра с Ман­хэт­тена Джозефа Уортиса, который во время встречи в Балтиморе высказался о том, что лоботомия Фримена просто «пугала» пациентов, доводя их до некоторой степени нормальности. В 1940-е годы в Америке очень многие заболевания лечили так называемой шоковой терапией. Лоботомия была немногим хуже того, что уже делали психиатры.

 

Все началось в Средние века. Чтобы напугать пациентов с психическим заболеванием, врачи либо окунали их в воду, так что те захлебывались и думали, что тонут, либо заставляли идти по темному коридору, в конце которого была змеиная яма. В самом начале XX века этот же принцип лежал в основе четырех других методов лечения, которые, по наблюдениям, похожи на «попытку починить часы молотком».

 

В 1917 году Юлиус Вагнер-Яурегг разработал малярийную терапию. Он обнаружил, что пациенты, страдающие параличом или психическими заболеваниями, которые развились в результате сифилиса, выздоравливают, если ввести им кровь пациентов с малярией. Основной целью было вызвать жар, чтобы температура поднялась до 41 °С — так она считалась исцеляющей. За это открытие Вагнер-Яурегг получил Нобелевскую премию по медицине в 1927 году, первую в области психотерапии. Вторая была вручена Эгашу Монишу за изобретение метода лоботомии. Сейчас есть смысл задаться вопросом: неужели в первой половине XX века Нобелевские премии получали так же, как игрушки в яйце с сюрпризом? Но правда в том, что малярийная терапия действительно работала и пациенты, болеющие сифилисом, который вызывали спирохеты, выздоравливали. Как выяснилось, спирохеты очень чувствительны к высокой температуре. После того как пациенты шли на поправку, им давали хинин от малярии. Проблема с малярийной температурой заключалась в том, что ее применяли для лечения многих других психиатрических заболеваний, от которых она не помогала. (Интересно, что малярийная терапия все еще жива. Некоторые американцы, считающие, что болеют хронической болезнью Лайма, ездят в Мексику ради прививки с возбудителем болезни — малярийным плазмодием.)

 

В 1930 году Манфред Сакель разработал метод инсулино-шоковой терапии. Сакель работал в Вене и как-то случайно вколол слишком большую дозу инсулина морфинисту: благодаря этой ошибке он избавил человека от зависимости. Манфред испытал инсулиновую терапию еще на 15 пациентах, и у всех, если ему верить, наблюдался аналогичный результат. Затем он попробовал применить этот же метод к людям с шизофренией, заявив, что 88% больных вылечились таким образом. Вслед за Сакелем врачи в США стали давать пациентам все большие дозы инсулина, доводя их до состояния комы, когда сахар в крови падал предельно низко. Затем вводили различные дозы глюкозы через назогастральный зонд в надежде поддержать состояние комы, не убивая пациента. Обычно люди проводили в коме от одного до двух месяцев. Многие умирали.

 

В 1935 году венгерский исследователь Ладислас Медуна разработал метод шоковой терапии с использованием метразола. Этот препарат вызывал судороги, и врач был уверен, что так можно вылечить шизофрению. Он утверждал, что после того, как применил этот метод к пациенту с кататонической шизофренией, проведшему в постели четыре года, тот встал, оделся, надел шляпу и вышел из больницы. Медуна вылечил еще десять пациентов — якобы с тем же результатом.

 

В 1938 году итальянец Уго Черлетти стал использовать электрошок, поставив тем самым точку в использовании шоковой терапии. Прежде всего он применил этот метод к человеку с шизофренией, бродившему по полицейскому участку. Врач прикрепил к голове мужчины электроды с двух сторон и щелкнул выключателем. Человек перестал дышать, посинел, далее его охватили, казалось, бесконечные судороги. Но после этого он поправился. Черлетти утверждал, что в результате процедуры мужчина стал вести себя совершенно нормально. Электрошок стал самым простым и наиболее популярным методом в шоковой терапии.

 

К 1942 году тот или иной метод шоковой терапии применили по крайней мере к 75 000 пациентов с психическими заболеваниями, главным образом с шизофренией. В наши дни электрошок применяется для лечения людей с глубокой депрессией, и это единственный метод шоковой терапии. Когда в США впервые начали использовать лоботомию, она стала конкурировать с тем, что один из психиатров назвал «терапией безысходности».

 

Между 1936 годом, когда Уолтер Фримен и Джеймс Уоттс провели первую лоботомию, и 1942-м в США было сделано примерно 300 подобных операций. В 1943 году выполнили еще 300, к 1947-му — еще 1000, в 1948-м — 2000, а в 1949-м — 5000. К августу 1949 года врачи сделали уже 10 000 лоботомий. Примерно 60% операций делали в государственных психиатрических клиниках, в основном женщинам, при том что в общем в клиниках мужчин содержалось гораздо больше. К концу 1951 года Фримен и Уоттс вместе с учениками выполнили уже более 18 000 лоботомий. Люди выстраивались в очередь на операции. Женщины среднего возраста хотели с помощью лоботомии избавиться от депрессии, студенты — от неврозов, а родители намеревались таким образом решить проблему поведения своих детей.

 

Лоботомия стала невероятно популярной операцией, но причиной, почему количество пациентов так быстро и резко росло, стали изменения, которые внес Уолтер Фримен: он придумал то, что разумно было назвать «быстрой лоботомией».

 

В январе 1946 года Фримен сделал лоботомию Салли Ионеско. На этот раз, правда, хирургом был не Джеймс Уоттс, а сам Уолтер. Причем процедура проходила не в операционной, а в его кабинете. Он не стерилизовал ни инструменты, ни операционный стол. Хирургическое вмешательство проводилось без общей анестезии; вместо нее врач, чтобы обезболить пациента, применил электрошок (несмотря на то что тот приводил в бессознательное состояние всего на несколько минут). Фримен обошелся без скальпеля, не делал надрезов на коже и не сверлил отверстий в черепе. Он достал из кухонного ящика нож для колки льда производства компании Uline Ice Company, приставил к кости на верхней внутренней стороне глазницы Салли Ионеско, с помощью небольшого молоточка вогнал примерно на семь сантиметров в мозг и пошевелил им. Затем повторил процедуру на другой глазнице. Новый вид лоботомии с помощью ножа для колки льда занял не четыре часа, а всего семь минут. И по крайней мере, по словам Фримена, ее мог сделать любой врач, даже если у него не было специального хирургического образования. Джеймс Уоттс ничего об этом не знал. Когда он вошел в кабинет Уолтера Фримена и увидел торчащий из лица Салли Ионеско нож для колки льда, пришел в ужас. Хирург считал, что любая процедура, требующая вмешательства в ткани мозга, должна осуществляться в операционной, где есть возможность видеть мозг. В противном случае врач рискует случайно разорвать мозговую артерию, что приведет к кровоизлиянию и смерти. После этого Уоттс и Фримен больше никогда не работали вместе.

 

Благодаря нововведению лоботомия Уолтера Фримена с использованием ножа для колки льда стала экспресс-методом лечения. Он сунул эти ножи в карманы куртки, прыгнул в свою машину и промчался по стране, демонстрируя процедуру всем, кто его слушал. Фримен посетил государственные психиатрические больницы в Калифорнии, Техасе, Арканзасе, Миннесоте, Огайо, Нью-Йорке, Вашингтоне, Миссури и Мэриленде, проделав более 138 000 километров (свою машину он называл «лоботомобиль»). В государственной больнице Уэстон в Западной Вирджинии Фримен прооперировал 228 пациентов за 12 дней; он выполнял 22 операции за 135 минут, то есть в среднем по шесть минут на одного пациента. После этого Фримен посетил 55 больниц в 23 штатах, а также психиатрические учреждения в Канаде, странах Карибского бассейна и Южной Америке. Дочь называла его Генри Фордом психиатрии.

 

Фримен всегда любил зрелищность, и теперь он настолько освоился с процедурой, что мог одновременно проводить операцию сразу на обоих глазах. Студентка с сестринского отделения Патрисия Дериан была свидетелем того, как Фримен проводил одну такую операцию в 1948 году. «Он посмотрел на нас с улыбкой, — вспоминала она. — Мне показалось, что я на представлении в цирке. Он двигал обеими руками взад и вперед в унисон, синхронно врезаясь в мозг через заднюю часть обоих глаз. Меня поразило, что он был таким радостным, на подъеме, даже веселым». (Сегодня радиологи, читающие результаты МРТ и КТ, иногда удивляются, обнаруживая характерные участки нарушенного мозга у пациентов, которые ранее подвергались лоботомии Уолтера Фримена с помощью ножа для колки льда.)

 

В 1950 году Фримен написал книгу «Психохирургия», где изложил результаты нескольких сотен операций лоботомии. Он сделал вывод, что его изобретение не только помогло разгрузить государственные пси­хиатрические больницы Америки, но и избавило многих от неврозов и тревожности. Но если внимательно прочитать эту книгу, становится ясно, как низко он установил планку достижения успеха.

 

Первые несколько недель после лоботомии почти у всех пациентов наблюдались одни и те же симптомы. Сначала они лежали в постели, напоминая восковые фигуры. Чтобы избежать пролежней, их постоянно переворачивали приходящие медсестры или члены семьи. Пациенты были совершенно безразличны ко всему происходящему; казалось, что их вообще ничего не волнует. Хуже того, они переставали себя прилично вести. Одна хорошо воспитанная женщина сходила по-большому в мусорное ведро, приняв его за туалет. Другие «продолжали есть суп после того, как их в него стошнило, до того, как медсестрам удавалось забрать у них тарелки». Но для Фримена смысл был в том, что практически все эти пациенты гораздо спокойнее вели себя в палатах и с ними стало гораздо легче справляться. По его же словам, он «с помощью операции создал детство». Примерно 25% пациентов после лоботомии так и не вышли из этой стадии и навсегда остались в стационаре. Некоторые снова становились неуправляемыми, и им приходилось делать вторую и даже третью лоботомию.

 

Большинство пациентов, перенесших лоботомию, выходили из больницы и возвращались к семьям. Но им не хватало энергии, они были вялыми и, по словам Фримена, «теряли интерес к себе». Родным приходилось одевать и раздевать больного. При этом такие пациенты обычно теряли чувство стыда. Они ходили обнаженными перед незнакомыми, за обедом брали еду с тарелок у других людей и часами сидели в ванне, «как маленькие дети», разбрызгивая воду. Прооперированные становились отвязными, несдержанными и глупыми; ими ничто не воспринималось всерьез. Они терялись, если куда-то ехали. Одна женщина, ранее увлекающаяся чтением викторианских романов, продолжала их читать, но больше не могла вспомнить, о чем они. Фримен описывал этих пациентов как «что-то между домашним инвалидом или питомцем». Тем не менее он приходил к выводу, что благодаря лоботомии больные практически избавились от неврозов и состояния тревожности.

 

Некоторые пациенты после лоботомии могли выходить из дома и даже работать, но это уже никогда не было на том же уровне, что до операции. Профессора обслуживали столики в кафе; кассиры не запоминали цифры; продавщицы неправильно считали сдачу. Музыканты еще могли играть, но их музыка стала механической, «без души». Большинство из тех, кто пытался вернуться на работу, были уволены.

 

Кроме того, наблюдались неприятные побочные эффекты. Подтвер­дились опасения Джеймса Уоттса: трое из каждых ста человек умирали от лоботомии, выполненной с помощью ножа для колки льда, из-за неконтролируемого кровоизлияния после разрыва мозговой артерии. Еще у троих из каждых ста сохранялись постоянные непрекращающиеся припадки. Многие не могли контролировать кишечник или мочевой пузырь. Самое большое возмущение вызывал тот факт, что Фримен оперировал детей, одиннадцать из которых были описаны в его книге. Одному из них было всего четыре года. Двое из одиннадцати умерли от кровоизлияния в мозг.

 

По мере того как лоботомия становилась все более популярной, многие врачи критиковали процедуру и называли ее «медицинским садизмом», «увечьем» или «частичной эвтаназией». Они считали, что Фримен заменил одну ужасную болезнь на другую. Когда Джон Фултон — исследователь из Йельского университета, вдохновивший Эгаша Мониша на проведение первой лоботомии человеку, — услышал, что Фримен использует в операции нож для колки льда, он сказал: «Что за ужасы я слышу о том, как вы делаете лоботомию прямо в кабинете ножом для колки льда? Я только что был в Калифорнии и Миннесоте и слышал об этом и там, и там. Почему не использовать дробовик? Это было бы быстрее!»

 

Несмотря на эти протесты, ни одно профессиональное, медицинское или этическое сообщество, включая Американскую медицинскую ассоциацию и Американскую психиатрическую ассоциацию, не выступило против лоботомии. Более того, СМИ продолжали дезинформировать общественность. В газетах по всей стране появлялись такие заголовки, как «Нож хирурга возвращает здравомыслие жертвам нервных срывов», «Не больнее, чем удалить зуб» и «Волшебство хирургии: пятьдесят буйных маньяков снова мыслят здраво». В газете American Weekly в 1946 году напечатали комикс, где «застенчивый, робкий, маленький бухгалтер, мишень для любого офисного шутника», после лоботомии стал «своим для каждого, общительным рубахой-парнем, который мог продать что угодно кому угодно», эдаким капитаном индустрии.

 

В 1941 году в Saturday Evening Post за авторством редактора The New York Times Вальдемара Кемпферта появилась одна из самых влиятельных статей о процедуре под названием «Как вывернуть мозг наизнанку»: «В США должно быть не менее 200 человек с беспокойствами, манией преследования, суицидальными намерениями, навязчивыми идеями, нерешительностью и нервным напряжением, которые им буквально вырезали из мозга ножом с помощью новой операции». Уолтер Фримен позже сказал, что без помощи прессы лоботомия никогда не стала бы такой популярной.

 

Уолтер Фримен, делая лоботомию с помощью ножа для колки льда, намеревался снять с государственных психиатрических учреждений финан­совую нагрузку, возникшую из-за необходимости содержать большое количество малоимущих. Но он также делал операции «богатым и знаменитым». Среди тех, кому выполнили эту процедуру, были сестра Теннесси Уильямса Роуз — героиня пьес «Стеклянный зверинец» и «Внезапно, прошлым летом», а также мать поэта-битника Аллена Гинзберга. Но самой известной жертвой Фримена была Розмари Кеннеди — дочь Джозефа и Роуз Кеннеди, сестра президента США Джона Кеннеди, генерального прокурора Роберта Кеннеди и сенатора Эдварда Кеннеди.

 

У Розмари Кеннеди была задержка в развитии, и она довольно сильно отставала от восьми остальных братьев и сестер. В семье, где так гордились физическим и интеллектуальным совершенством, Розмари вызывала неловкость. Но она была полностью работоспособной. До лоботомии одна ездила за границу, принимала участие в гонках на яхтах и, хотя и не без усилий, научилась читать и писать. Когда ей было 15 лет, она написала отцу письмо: «Я бы сделала что угодно, лишь бы ты был счастлив». Но по мере взросления у девушки периодически случались вспышки гнева, она начинала повышать голос и размахивать руками. Сейчас Розмари Кеннеди поставили бы ЗПР (задержку психического развития) и лечили трудотерапией и поведенческой психотерапией. Но Джозеф Кеннеди считал, что поведение его дочери невыносимо и может угрожать политическому будущему его самого и других детей. Он хотел, чтобы Розмари была здорова, поэтому отвез ее к известному бостонскому нейрохирургу и попросил прооперировать. Тот посоветовал этого не делать. Он ут­верждал, что незначительная умственная отсталость не является показанием к лоботомии. Тогда Кеннеди нашел Уолтера Фримена, который выявил у Розмари «депрессию, сопровождающуюся беспокойством и повышенной психомоторной активностью». Фримен убедил Джозефа, что может вылечить его дочь. И тот ничего не рассказал жене про свои планы.

 

В ноябре 1941 года Уолтер Фримен провел лоботомию 23-летней Розмари Кеннеди. Он сделал два надреза по обеим сторонам головы Розмари, вставил в них нож для лоботомии и попросил ее считать, петь песни, рассказывать истории и перечислять названия месяцев — так он судил о том, сколько участков мозга можно удалить. Это был способ определить, в какой степени сохранены интеллектуальные функции. Но в этот раз Фримен зашел слишком далеко. После того как он удалил четвертый, последний участок мозга, Розмари стала физическим и психическим инвалидом. Медсестра, которая присутствовала на операции, так расстроилась, что ушла из профессии.

 

Однако Джозеф Кеннеди не терял оптимизма. Его дочь отправили в частную психиатрическую клинику Крейг-Хаус в пригороде Нью-Йорка. Клиника занимала 154 га холмистой местности, на территории были бассейн, поле для гольфа, конюшни, центр для занятий искусством и ремеслами, также там работал высококвалифицированный медицинский персонал. Пребывание в этой клинике стоило в пересчете на современные деньги 250 000 долларов в год. После нескольких месяцев интенсивной терапии Розмари восстановила способность ходить. Но она больше не читала, говорила лишь несколько слов, не могла о себе позаботиться и полностью потеряла память, так и не вспомнив ни друзей, ни семью.

 

Роуз Кеннеди, которая периодически посылала своим детям длинные письма с рассказами о семейных делах, больше никогда не упоминала о старшей дочери и за 20 лет ни разу не навестила ее. Джозеф Кеннеди позже перевел Розмари в школу святой Колетты для детей с отклонениями и также не посещал ее последние 25 лет своей жизни. По сути, единственным человеком, навестившим Розмари, был ее брат Джон; он зашел к ней в частном порядке, когда в 1958 году его избирательная кампания сделала остановку в Висконсине. В 2005 году Розмари умерла. Роуз Кеннеди позже написала: «Розмари была первой из постигших нас трагедий».

 

В середине XX века лоботомия стала неотъемлемой частью американской культуры. Упоминания о ней встречаются в книгах, например «Вся королевская рать» Роберта Уоррена (1946); пьесах, таких как «Внезапно, прошлым летом» Теннесси Уильямса (1958); фильмах, например: «Прекрасное безумие» (1966), «Планета обезьян» (1968), «Заводной апельсин» (1971), «Человек, несущий смерть» (1974), «Пролетая над гнездом кукушки», (1975), «Фрэнсис» (1982), «Конфискатор» (1984), «С первой попытки» (2004) и «Психушка» (2008); а также в песне группы Ramones’ «Teenage Lobotomy» (1977).
 

В названных выше фильмах заметно постепенное изменение отношения американцев к лоботомии. В фильме 1959 года «Внезапно, ­прошлым летом», в котором снимались Элизабет Тейлор и Кэтрин Хепбёрн, чело­века, делающего лоботомию, сыграл Монтгомери Клифт, и отношение к нему положительное. Но к 1970-м годам все изменилось. Теперь лобо­томия изобра­жалась в качестве средства наказания за несоответствие. Например, в основанном на романе Кена Кизи фильме 1975 года «Пролетая над гнездом кукушки» главный герой Макмерфи, которого играет Джек Николсон, изображает психически ненормального, чтобы избежать обвинения в изнасиловании. В палате он собирает группу безропотных пациентов, чтобы восстать против властной медсестры Рэтчед, которая добивается покорности с помощью лекарств и сеансов фальшивой терапии. Во время последнего противостояния, когда Макмерфи пытается задушить медсестру, ему делают лоботомию, и он тоже становится покорным. Это трагический персонаж.

 

К началу 2000-х годов лоботомия рассматривалась уже не как инструмент институционального контроля, а как атрибут фильмов ужасов. В фильме «Психушка» (2008) шесть студентов-первокурсников обнаруживают, что их недавно отремонтированные общежития прежде были частной психиатрической больницей. Ретроспективные эпизоды показывают мальчика, привязанного к кровати и бьющегося в судорогах, девочку со смирительными ремнями из колючей проволоки, мальчика с ножом для колки льда, торчащим из глазницы, и склонившегося над ним высокого человека с маленьким молотком. Последнее изображение было, пожалуй, самым страшным. Не потому, что это совсем уж ужасно, а потому, что это не вымысел. Мальчиком был Говард Далли, который позже написал книгу о своем опыте, а врачом, делающим лоботомию, — Уолтер Фримен. Такие фильмы, как «Психушка», показывают, что, по словам одного критика, «нужен всего лишь небольшой сдвиг в доверии, чтобы хирург стал мясником».

 

Несмотря на то что лоботомию в конце концов не одобрили, ее перестали использовать главным образом благодаря психоактивным препаратам. В 1954 году Управление по контролю за продуктами и лекарствами выдало лицензию на хлорпромазин компании Smith, Kline & French, первое лекарство от шизофрении. Препарат назывался «Торазин», в честь Тора, древнескандинавского бога грома с молотом в руках, призванного защищать человечество. «Торазин» работал, поскольку у людей с шизофренией явно уменьшались галлюцинации и бред (то, чего лоботомия никогда не достигала). К 1955 году стал доступен антидепрессант «Тофранил», а также препарат для борьбы с тревожностью «Милтаун». Сейчас пси­хиатры прописывают отупляющие препараты, побочные эффекты от которых могут быть устранены просто остановкой их приема, в отличие от разрушающей мозг операции с необратимыми побочными эффектами. Карьера Уолтера Фримена закончилась плохо.

 

В 1954 году, одновременно с появлением «Торазина», Фримен решил уйти из Университета Джорджа Вашингтона и переехать в Северную Калифорнию, где друг предложил ему работу в клинике Пало-Альто. Уолтер попросил медицинский факультет Университета Джорджа Вашинг­тона сделать его почетным профессором и получил отказ. Ему предложили лишь взять годовой отпуск, по окончании которого он мог уйти в отставку.

 

Прибыв в Калифорнию, Фримен обнаружил, что врачи клиники Пало-Альто изменили мнение о нем, считая его достижения слишком спорными. Тем не менее в этом регионе было много других клиник и больниц, где он мог делать лоботомию. В 1961 году перед большой группой неврологов и психиатров в клинике Лэнгли Портер Уолтер представил трех из семи подростков, которым он проводил лоботомию с 1958 по 1960 год. Он хотел, чтобы присутствующие увидели, насколько хорошо действуют его пациенты. Как ведущий представления в цирке абсурда, Фримен заставлял детей демонстрировать умственные и физические способности. Когда один мальчик отреагировал слишком медленно, доктор повысил голос. Ребенок, явно расстроенный, закричал: «Я делаю все, что могу!» Этот диалог не вызвал положительной реакции присутствующих, и под общий свист Фримен покинул сцену. Он очень рассердился и в ответ на это бросил на стол стопку рождественских открыток, которые получил от прооперированных. «Сколько пациентов поздравляют с Рождеством вас?!» — крикнул он. Но все же Фримена более не уважали как невро­патолога; он стал изгоем. Он все еще ездил по стране, выполняя лоботомию и обучая этой процедуре, но дела шли все хуже: в 1965 году он провел всего восемь операций.
 

В 1967 году в возрасте 72 лет Уолтер Фримен выполнил последнюю лоботомию. Эта женщина умерла от кровоизлияния в мозг, и он потерял лицензию на медицинскую практику.

 

На последних страницах автобиографии Уолтер Фримен выражал надежду, что когда-нибудь больницы Западной Вирджинии станут «памятником успеху лоботомии». Он выбрал именно этот регион, поскольку с начала 1950-х годов провел множество операций в вестонской государственной больнице. В некотором смысле Фримен получил то, что хотел.

 

В 2008 году вестонская государственная больница вновь открылась как туристическая достопримечательность под названием Трансаллеганская психиатрическая лечебница. Теперь о психушке рассказывали в научно-­фантастической программе об охотниках за привидениями и на приключенческом канале в программе о призраках. Видимо, там водятся привидения, скорее всего призрак Уолтера Фримена. При входе в лечебницу висит его фотография и табличка с описанием работы: «Фримен опозорил профессию медика и потерял лицензию на больничную практику. Он провел остаток жизни в поисках искупления, разъезжая по стране и пытаясь найти бывших пациентов, чтобы доказать, что он улучшил их жизнь. Он умер от рака толстой кишки в 1972 году в возрасте 77 лет. Сегодня многие считают Фримена монстром, американским Менгеле».
 

Не совсем тот памятник, на который надеялся Уолтер Фримен.

 

Урок из ситуации с лоботомией гораздо легче извлечь, чем следовать ему: остерегайтесь быстрых решений. Когда Джозеф Кеннеди хотел вылечить дочь от легкой формы ЗПР, он обратился за советом к Уолтеру Фримену, убедившему родителя принять простое решение. Процедура заняла всего несколько минут, не потребовала общей анестезии и, по словам врача, восстановила бы его дочь до уровня эмоциональной зрелости, сопоставимого с уровнем ее братьев и сестер. Не нужны были никакие деньги и время, которые Кеннеди тратил на репетиторов и частные школы, пытаясь ускорить развитие Розмари. Все, что ей понадобилось, — это аккуратно воткнутый в мозг хирургический нож. Хотя известный хирург и рекомендовал лоботомию для Розмари, причиной, по которой это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, было то, что это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. 

 

Здоровый скептицизм Кеннеди мог избавить дочь от тяжелой физической и психической инвалидности. Все, что отцу нужно было сделать, — посмотреть на пациентов, которым уже сделали лоботомию. Но он не хотел их видеть. Он желал верить в волшебство. И за это его дочь заплатила огромную цену. Как и тысячи других пациентов и их семей, которые надеялись, что сложные психические расстройства можно вылечить с помощью пятиминутной операции.